Все эти
условия необходимы для того, чтобы дать нам полную уверенность в
свидетельствах людей.
Во-вторых, мы можем отметить в человеческой природе такой принцип, после
тщательного рассмотрения которого доверие, питаемое нами на основании
свидетельств людей к какому бы то ни было чуду, значительно уменьшится. В
своих заключениях мы обычно руководствуемся следующим правилом: объекты, не
знакомые нам из опыта, похожи на те, которые мы знаем благодаря последнему;
наиболее обычное всегда бывает и наиболее вероятным; если существует
противоречие в аргументах, мы должны отдавать предпочтение тем из них,
которые основаны на наибольшем количестве прошлых наблюдений. Но хотя,
действуя согласно этому правилу, мы легко отвергаем всякий факт, до
известной степени необыкновенный и невероятный, в дальнейшем мы не всегда
соблюдаем это правило и, когда утверждают что-нибудь совершенно невероятное
и чудесное, скорее охотно допускаем этот факт в силу того самого
обстоятельства, которое должно было бы поколебать всю его вероятность.
Поскольку аффект изумления и удивления, возбуждаемый чудесами, отличается
приятностью, то он порождает в нас заметное стремление верить в вызывающие
его явления. Дело доходит до того, что даже те люди, которые не могут
наслаждаться этим удовольствием непосредственно и не верят в те чудесные
явления, о которых им сообщают, все же любят принимать косвенное,
отраженное участие в этом наслаждении и чувствуют гордость и удовольствие,
если им удастся возбудить восхищение других людей.
С какой жадностью выслушиваются обычно чудесные рассказы путешественников,
их описания морских и земных чудовищ, их повествования об изумительных
приключениях, странных людях и диких обычаях! Но если с любовью к чудесному
сочетается религиозность, то приходит конец здравому смыслу, и
свидетельства людей в таком случае теряют всякое право на авторитетность.
Религиозный человек может впасть в экстаз и воображать, будто он видит то,
чего в действительности не существует; он может знать, что его
рассказ-ложь, и тем не менее настаивать на нем с благими намерениями, а
именно ради служения столь святому делу. А если даже он не поддается
подобному самообольщению, то тщеславие, возбужденное в нем столь большим
соблазном, влияет на него сильнее, чем на других людей, находящихся в иных
условиях; такое же сильное воздействие может оказать на него и личный
интерес. Его слушатели могут не обладать, да обыкновенно и не обладают,
достаточной рассудительностью для того, чтобы подвергнуть анализу его
свидетельство, а от той доли рассудительности, которая у них есть, они даже
отказываются из принципа, когда речь идет о таких возвышенных и
таинственных предметах. Но если бы они и были готовы прибегнуть к рассудку,
страстность и пылкое воображение помешали бы его правильному применению. Их
легковерие поощряет бесстыдство рассказчика, а его бесстыдство побеждает их
легковерие.
Красноречие, достигшее высшей степени, оставляет мало места для разума или
размышления; обращаясь исключительно к воображению или аффектам, оно
пленяет податливых слушателей и усыпляет их ум. К счастью, оно редко
достигает такой высоты; но если Цицерону или Демосфену с трудом удавалось
влиять на аудиторию, состоявшую из римлян или афинян, то любой капуцин,
любой бродячий или оседлый проповедник может оказать на большинство людей
гораздо более сильное влияние, если только он затронет их грубые и
низменные страсти.
Многочисленные примеры вымышленных чудес, пророчеств и сверхъестественных
событий, ложность которых во все времена обнаруживалась благодаря их
собственной нелепости, в достаточной степени доказывают сильную склонность
человечества к необычайному и чудесному и, разумеется, должны внушать
подозрение ко всем подобным рассказам. Таков наш естественный образ мыслей
даже по отношению к самым обыденным и наиболее вероятным явлениям.
Например, нет слухов, которые возникали бы так легко и распространялись бы
так быстро, в особенности в деревне и провинциальных городах, как слухи
относительно свадеб; стоит двум молодым людям одинакового общественного
положения повидаться раза два, чтобы все соседи тотчас же начали соединять
их. Слух этот быстро распространяется благодаря тому удовольствию, которое
каждый находит в передаче такой интересной новости, в ее распространении и
в том, чтобы первому сообщить ее. И это так хорошо известно, что ни один
здравомыслящий человек не верит этим слухам, пока их не подтвердят
какие-нибудь более сильные доказательства. Разве не те же аффекты или
другие, еще более сильные, склоняют большинство людей страстно, без
колебаний верить во все религиозные чудеса и рассказывать о них?
В-третьих, сильным доводом против всех рассказов о сверхъестественном и
чудесном является тот факт, что они распространены преимущественно среди
невежественных и диких народов; если же какие-либо из них и допускаются
цивилизованным народом, то последний, наверное, унаследовал их от
невежественных и диких предков, придавших им ту непререкаемость и
авторитетность, которые всегда присущи общепринятым мнениям. Когда мы
окидываем взором первоначальную историю всех наций, мы легко можем
вообразить себя перенесенными в новый мир, где весь строй природы нарушен,
и каждый элемент проявляет свою активность совершенно иначе, чем ныне.
Сражения, революции, чума, голод и смерть никогда не бывают действиями тех
естественных причин, с которыми мы знакомимся на опыте. Чудеса,
предзнаменования, предсказания оракулов, небесные кары совершенно затемняют
те немногие естественные события, которые перемешаны с ними. Но так как с
каждой страницей эти чудеса становятся все более редкими, по мере того как
мы приближаемся к просвещенным эпохам, мы вскоре начинаем понимать, что во
всех этих случаях нет ничего таинственного или сверхъестественного, что во
всем виновата обычная склонность человечества к чудесному и что, хотя
склонность эту порой могут обуздать здравый смысл и знание, ее невозможно
полностью искоренить из человеческой природы.
Странно, может сказать всякий рассудительный читатель, просматривая
повествования этих удивительных историков, что такие сверхъестественные
явления никогда не случаются в наши дни. Но, я думаю, нет ничего странного
в том, что люди всегда были способны лгать. Вы, вероятно, видели достаточно
примеров этой человеческой слабости, вы сами слышали, как бывали пущены в
обращение многие россказни о чудесах, к которым мудрые и рассудительные
люди относились с презрением, после чего от них отказывалась даже толпа.
Будьте уверены, что и те знаменитые вымыслы, которые так широко
распространились и достигли таких чудовищных размеров, имели подобное же
начало, но, посеянные на более плодородной почве, они так возросли, что
наконец почти сравнялись с чудесами, о которых они повествуют.
Лжепророк Александр, теперь уже позабытый, но некогда пользовавшийся
большой известностью, поступил с мудрой расчетливостью, выбрав сперва
местом своих обманов Пафлагонию, где, как мы узнаем от Лукиана, народ был в
высшей степени невежествен и глуп и готов был поверить самой грубой лжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
условия необходимы для того, чтобы дать нам полную уверенность в
свидетельствах людей.
Во-вторых, мы можем отметить в человеческой природе такой принцип, после
тщательного рассмотрения которого доверие, питаемое нами на основании
свидетельств людей к какому бы то ни было чуду, значительно уменьшится. В
своих заключениях мы обычно руководствуемся следующим правилом: объекты, не
знакомые нам из опыта, похожи на те, которые мы знаем благодаря последнему;
наиболее обычное всегда бывает и наиболее вероятным; если существует
противоречие в аргументах, мы должны отдавать предпочтение тем из них,
которые основаны на наибольшем количестве прошлых наблюдений. Но хотя,
действуя согласно этому правилу, мы легко отвергаем всякий факт, до
известной степени необыкновенный и невероятный, в дальнейшем мы не всегда
соблюдаем это правило и, когда утверждают что-нибудь совершенно невероятное
и чудесное, скорее охотно допускаем этот факт в силу того самого
обстоятельства, которое должно было бы поколебать всю его вероятность.
Поскольку аффект изумления и удивления, возбуждаемый чудесами, отличается
приятностью, то он порождает в нас заметное стремление верить в вызывающие
его явления. Дело доходит до того, что даже те люди, которые не могут
наслаждаться этим удовольствием непосредственно и не верят в те чудесные
явления, о которых им сообщают, все же любят принимать косвенное,
отраженное участие в этом наслаждении и чувствуют гордость и удовольствие,
если им удастся возбудить восхищение других людей.
С какой жадностью выслушиваются обычно чудесные рассказы путешественников,
их описания морских и земных чудовищ, их повествования об изумительных
приключениях, странных людях и диких обычаях! Но если с любовью к чудесному
сочетается религиозность, то приходит конец здравому смыслу, и
свидетельства людей в таком случае теряют всякое право на авторитетность.
Религиозный человек может впасть в экстаз и воображать, будто он видит то,
чего в действительности не существует; он может знать, что его
рассказ-ложь, и тем не менее настаивать на нем с благими намерениями, а
именно ради служения столь святому делу. А если даже он не поддается
подобному самообольщению, то тщеславие, возбужденное в нем столь большим
соблазном, влияет на него сильнее, чем на других людей, находящихся в иных
условиях; такое же сильное воздействие может оказать на него и личный
интерес. Его слушатели могут не обладать, да обыкновенно и не обладают,
достаточной рассудительностью для того, чтобы подвергнуть анализу его
свидетельство, а от той доли рассудительности, которая у них есть, они даже
отказываются из принципа, когда речь идет о таких возвышенных и
таинственных предметах. Но если бы они и были готовы прибегнуть к рассудку,
страстность и пылкое воображение помешали бы его правильному применению. Их
легковерие поощряет бесстыдство рассказчика, а его бесстыдство побеждает их
легковерие.
Красноречие, достигшее высшей степени, оставляет мало места для разума или
размышления; обращаясь исключительно к воображению или аффектам, оно
пленяет податливых слушателей и усыпляет их ум. К счастью, оно редко
достигает такой высоты; но если Цицерону или Демосфену с трудом удавалось
влиять на аудиторию, состоявшую из римлян или афинян, то любой капуцин,
любой бродячий или оседлый проповедник может оказать на большинство людей
гораздо более сильное влияние, если только он затронет их грубые и
низменные страсти.
Многочисленные примеры вымышленных чудес, пророчеств и сверхъестественных
событий, ложность которых во все времена обнаруживалась благодаря их
собственной нелепости, в достаточной степени доказывают сильную склонность
человечества к необычайному и чудесному и, разумеется, должны внушать
подозрение ко всем подобным рассказам. Таков наш естественный образ мыслей
даже по отношению к самым обыденным и наиболее вероятным явлениям.
Например, нет слухов, которые возникали бы так легко и распространялись бы
так быстро, в особенности в деревне и провинциальных городах, как слухи
относительно свадеб; стоит двум молодым людям одинакового общественного
положения повидаться раза два, чтобы все соседи тотчас же начали соединять
их. Слух этот быстро распространяется благодаря тому удовольствию, которое
каждый находит в передаче такой интересной новости, в ее распространении и
в том, чтобы первому сообщить ее. И это так хорошо известно, что ни один
здравомыслящий человек не верит этим слухам, пока их не подтвердят
какие-нибудь более сильные доказательства. Разве не те же аффекты или
другие, еще более сильные, склоняют большинство людей страстно, без
колебаний верить во все религиозные чудеса и рассказывать о них?
В-третьих, сильным доводом против всех рассказов о сверхъестественном и
чудесном является тот факт, что они распространены преимущественно среди
невежественных и диких народов; если же какие-либо из них и допускаются
цивилизованным народом, то последний, наверное, унаследовал их от
невежественных и диких предков, придавших им ту непререкаемость и
авторитетность, которые всегда присущи общепринятым мнениям. Когда мы
окидываем взором первоначальную историю всех наций, мы легко можем
вообразить себя перенесенными в новый мир, где весь строй природы нарушен,
и каждый элемент проявляет свою активность совершенно иначе, чем ныне.
Сражения, революции, чума, голод и смерть никогда не бывают действиями тех
естественных причин, с которыми мы знакомимся на опыте. Чудеса,
предзнаменования, предсказания оракулов, небесные кары совершенно затемняют
те немногие естественные события, которые перемешаны с ними. Но так как с
каждой страницей эти чудеса становятся все более редкими, по мере того как
мы приближаемся к просвещенным эпохам, мы вскоре начинаем понимать, что во
всех этих случаях нет ничего таинственного или сверхъестественного, что во
всем виновата обычная склонность человечества к чудесному и что, хотя
склонность эту порой могут обуздать здравый смысл и знание, ее невозможно
полностью искоренить из человеческой природы.
Странно, может сказать всякий рассудительный читатель, просматривая
повествования этих удивительных историков, что такие сверхъестественные
явления никогда не случаются в наши дни. Но, я думаю, нет ничего странного
в том, что люди всегда были способны лгать. Вы, вероятно, видели достаточно
примеров этой человеческой слабости, вы сами слышали, как бывали пущены в
обращение многие россказни о чудесах, к которым мудрые и рассудительные
люди относились с презрением, после чего от них отказывалась даже толпа.
Будьте уверены, что и те знаменитые вымыслы, которые так широко
распространились и достигли таких чудовищных размеров, имели подобное же
начало, но, посеянные на более плодородной почве, они так возросли, что
наконец почти сравнялись с чудесами, о которых они повествуют.
Лжепророк Александр, теперь уже позабытый, но некогда пользовавшийся
большой известностью, поступил с мудрой расчетливостью, выбрав сперва
местом своих обманов Пафлагонию, где, как мы узнаем от Лукиана, народ был в
высшей степени невежествен и глуп и готов был поверить самой грубой лжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47