Люди, живущие в отдаленных местах и по недомыслию считающие, что дело
вообще стоит рассмотрения, не имеют возможности получить более точные
сведения. Рассказы доходят до них преувеличенными, с сотней подробностей;
глупые люди прилежно распространяют обман, тогда как мудрые и образованные
обычно довольствуются осмеянием его нелепости, не осведомляясь о частных
фактах, с помощью которых он мог бы быть явно опровергнут. Таким путем
вышеназванный обманщик, начав с невежественных пафлагонцев, смог приобрести
затем в число своих последователей даже некоторых из греческих философов, а
также людей, занимавших высокое положение и пользовавшихся почетом в Риме;
он сумел даже настолько привлечь к себе внимание мудрого императора Марка
Аврелия, что тот, понадеявшись на его обманчивые предсказания, решился на
военную экспедицию.
Преимущества распространения обмана среди невежественных людей очень
велики; если даже обман слишком груб, чтобы подействовать на большинство (а
это, хотя и редко, иногда все же случается), у него гораздо больше шансов
на успех в отдаленных странах, чем если бы он возник в городе,
прославившемся искусствами и науками. Самые невежественные и грубые из этих
варваров распространяют слух о чуде за пределами своей страны; никто из их
соотечественников не имеет достаточных сношений с другими людьми и не
пользуется достаточным доверием и авторитетом, чтобы противостоять этому
обману и раскрыть его. Склонность людей к чудесному может в силу этого
проявляться совершенно беспрепятственно, и, таким образом, рассказ, всеми
отвергаемый в том месте, где он впервые был пущен в обращение, будет
считаться достоверным на расстоянии тысячи миль оттуда. Но если бы
Александр выбрал своим местопребыванием Афины, философы, жившие в этом
прославленном центре учености, тотчас же распространили бы по всей Римской
империи свое мнение о деле, и это мнение, будучи поддержано таким
авторитетом и подкреплено силой разума и красноречия, окончательно открыло
бы людям глаза. Правда, Лукиан, случайно проезжая через Пафлагонию, имел
возможность оказать ее жителям эту добрую услугу, но, сколь бы ни было это
желательно, не каждый Александр встречает своего Лукиана, готового
обнаружить и раскрыть его обман.
В качестве четвертого основания, уменьшающего достоверность чудес, я могу
прибавить следующее: даже те из них, ложность которых не была прямо
обнаружена, не подтверждаются ни одним таким свидетельством, которое не
опровергалось бы бесконечным числом свидетелей, так что не только чудо
подрывает достоверность показания, но и сами показания уничтожают друг
друга. В пояснение этого заметим, что в религиозных вопросах всякое
разногласие равносильно противоречию. Невозможно, чтобы все религии
Древнего Рима, Турции, Сиама и Китая одинаково покоились на твердом
основании; поэтому всякое чудо, о котором повествует любая из этих религий
(а все они изобилуют чудесами), имея своей прямой целью установление той
именно религиозной системы, к которой их относят, с одинаковой силой, хотя
и более косвенно, подрывает всякую иную систему. Опровергая же
противоположную систему, оно одновременно подрывает и достоверность тех
чудес, на которых была основана последняя; так что чудеса, о которых
повествуют разные религии, надо рассматривать как противоречивые факты, а
доказательства этих чудес независимо от того, слабы они или сильны, считать
уничтожающими друг друга. В соответствии с таким методом рассуждения, веря
в какое-нибудь чудо Магомета или его последователей, мы основываемся на
свидетельстве нескольких диких арабов; но, с другой стороны, мы должны
считаться с авторитетом Тита Ливия, Плутарха, Тацита и вообще всех авторов
и свидетелей, будь то греки, китайцы или католики, если они рассказывают
нам о чудесах, относящихся к их религии; я думаю, что мы должны
рассматривать их свидетельства так, как если бы они, упомянув о чуде
Магомета, стали опровергать его с той же определенностью и уверенностью, с
какой они утверждают существование того чуда, о котором рассказывают. Этот
аргумент может показаться чересчур утонченным, но в действительности он не
отличается от способа рассуждения судьи, считающего, что доверие к двум
свидетелям, обвиняющим кого-нибудь в преступлении, подрывается показаниями
двух других свидетелей, утверждающих, что данное лицо находилось в тот
самый момент, когда было содеяно преступление, на расстоянии двухсот миль
оттуда.
Одним из наиболее засвидетельствованных чудес во всей светской истории
является чудо, рассказанное Тацитом о Веспасиане: последний исцелил слепого
в Александрии своей слюной, а другого, хромого,-простым прикосновением
своей ноги, по воле бога Сераписа, который, явившись этим людям, повелел им
обратиться за чудесным исцелением к императору. Рассказ этот можно найти у
названного великого историка*, причем все обстоятельства, казалось бы,
подтверждают данное свидетельство, и они могли бы быть изложены в высшей
степени убедительно и красноречиво, если бы в настоящее время кому-нибудь
было интересно вновь обосновать достоверность этого отжившего языческого
суеверия. Это происшествие подтверждается серьезностью, солидностью,
возрастом и честностью великого императора, который в течение всей жизни
дружески беседовал со своими приятелями и придворными и никогда не
разыгрывал роль божества подобно Александру и Деметрию. Сам историк был
современным императору писателем, известным своей откровенностью и
правдивостью; кроме того, он обладал, быть может, самым великим и
проницательным умом во всем древнем мире и был настолько свободен от всякой
наклонности к легковерию, что его даже обвиняли, напротив, в атеизме и
приверженности мирскому. Лица, на авторитет которых он ссылался,
рассказывая об этом чуде, были, насколько мы можем предполагать, людьми с
твердой репутацией рассудительных и правдивых, очевидцами события,
подтвердившими свои показания уже после того, как род Флавиев оказался
лишен власти и не мог вознаградить их за ложное показание. Utrumque, qui
interfuere, nunc quoque memorant, postquam nullum mendacio pretium. Если
прибавить к этому публичный характер рассказываемых фактов, то окажется,
что нельзя было бы предположить более очевидного свидетельства в пользу
такой грубой и осязаемой лжи.
* Hist., lib. V, cap. 8. Светоний рассказывает об этом событии почти так же
в Vita Vesp., [7].
Существует также интересный, вполне заслуживающий нашего внимания рассказ о
чуде, передаваемый кардиналом де Ретцем. Когда этот политик-интриган бежал
в Испанию, чтобы спастись от преследований своих врагов, он проезжал через
Сарагосу, столицу Арагонии; в соборе ему показали человека, прослужившего
там семь лет сторожем и хорошо известного всем жителям города, ходившим
молиться в эту церковь. Он долгое время был лишен ноги, но его конечность
оказалась восстановленной благодаря втираниям освященного масла в обрубок;
и кардинал уверяет, что видел его с двумя ногами. Это чудо было
удостоверено церковными постановлениями, и все граждане были призваны для
того, чтобы засвидетельствовать данный факт, причем кардинал убедился, что
все эти люди, побуждаемые религиозным рвением, вполне верили в чудо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47