Когда мы рассматриваем
неизвестную черту объекта, определяющую и устанавливающую степень или
количество его действия, мы называем ее силой. Поэтому все философы
согласны с тем, что действие есть мера силы: но если бы у них была идея
силы, как она существует сама по себе, разве не могли бы они измерить ее
саму? Спор о том, равна ли сила движущегося тела его скорости или же
квадрату его скорости, должен был бы решаться не посредством сравнения
действий силы в равные и различные промежутки времени, но посредством
прямого измерения и сравнения.
Что же касается частого употребления слов сила, мощь, энергия и т. д.,
которые постоянно встречаются как в обыденной речи, так и в философии, то
оно еще не доказывает, что мы в каком бы то ни было случае знаем принцип,
связывающий причину с действием, или в состоянии полностью объяснить
порождение одного объекта другим. В обычном употреблении эти слова связаны
с очень неустойчивыми значениями, а соответствующие им идеи очень зыбки и
смутны. Ни одно живое существо не может привести в движение внешние тела
без чувства nisus, или усилия, и каждое живое существо испытывает некоторое
переживание, или чувство, при ударе или толчке, полученном от внешнего
объекта, находящегося в движении. Эти ощущения, которые свойственны только
живым существам и из которых a priori нельзя сделать никакого заключения,
мы склонны переносить на неодушевленные объекты, предполагая, что и они
испытывают подобные чувства, когда передают или воспринимают движение. Что
же касается энергий, которые проявляются таким образом, что мы не соединяем
с ними идею передачи движения, то здесь мы принимаем в расчет только
постоянно наблюдаемое нами на опыте соединение явлений; а так как мы
чувствуем привычную связь между идеями. то мы переносим это чувство и на
объекты, ибо нет ничего обычнее перенесения на внешние тела всякого
внутреннего ощущения, вызываемого ими.
Повторим теперь рассуждения, изложенные в этой главе. Всякая идея есть
копия какого-нибудь предшествующего впечатления или переживания; и если мы
не в состоянии найти впечатление, то можем быть уверены, что нет и
соответствующей идеи. Во всех единичных примерах действий тел или духа нет
ничего, что порождало бы впечатление, а следовательно, могло бы дать нам
идею силы, или необходимой связи. Но когда налицо много однородных примеров
и один и тот же объект всегда сопровождается одним и тем же явлением, мы
приходим к представлению о причине и связи. Мы испытываем тогда новое
переживание или впечатление, а именно привычную связь в мыслях или
воображении между объектом и его обычным спутником; это переживание и
служит прообразом той идеи, которую мы ищем. Ибо, если эта идея вызывается
рядом однородных примеров, а не единичным примером, ее должно вызывать то
обстоятельство, которое составляет отличие ряда примеров от каждого из них
в отдельности. Но упомянутая привычная связь или переход воображения и есть
единственное обстоятельство, которым они отличаются друг от друга: во всех
других частностях они одинаковы. Первый наблюдавшийся нами пример передачи
движения при столкновении двух бильярдных шаров (я снова возвращаюсь к этой
иллюстрации) обладает полным сходством со всеми другими примерами, которые
могут встретиться нам теперь, за исключением того, что мы первоначально не
могли вывести одно явление из другого, теперь же, после столь длинного ряда
однородных опытов, мы способны это сделать. Не знаю, легко ли будет
читателю понять это рассуждение. Боюсь, что оно стало бы лишь более темным
и запутанным, если бы я стал тратить на него много слов или рассматривать
его с различных точек зрения. Во всех отвлеченных рассуждениях существует
одна точка зрения, благодаря которой - если мы, по счастью, найдем ее - мы
сделаем больше для освещения своего предмета, чем если будем прибегать к
красноречию и всевозможным витиеватым выражениям. Этой-то точки зрения и
надо постараться достигнуть, сохраняя цветы риторики для более подходящих
предметов.
ГЛАВА VIII О СВОБОДЕ И НЕОБХОДИМОСТИ
Часть 1
Можно было бы с полным основанием ожидать, что в вопросах, которые особенно
ревностно разбирались и обсуждались с самого зарождения науки и философии,
спорящие успели по крайней мере прийти к соглашению о значении всех
терминов и что по прошествии двух тысяч лет наши исследования перешли от
слов к истинному и действительному предмету спора. Ведь на первый взгляд
очень легко дать точные определения терминов, употребляемых в рассуждениях,
и в дальнейшем делать предметом обсуждения и исследования эти определения,
а не пустой звук слов. Но при ближайшем рассмотрении дела мы, пожалуй,
придем к совершенно противоположному заключению. Уже в силу одного того,
что спор продолжался так долго и до сих пор еще остается неразрешенным, мы
можем предположить, что в данном случае существует какая-то двусмысленность
в выражениях и спорящие связывают с терминами, употребляемыми ими в споре,
различные идеи. Коль скоро предполагается, что способности ума у всех людей
от природы одинаковы (ведь в противном случае ничто не могло бы быть
бесплоднее рассуждений или споров), то невозможно, чтобы люди, связывая с
терминами одинаковые идеи, так долго могли придерживаться различных мнений
об одном и том же предмете, в особенности если они сообщают друг другу свои
взгляды и каждая партия всюду ищет аргументы, -которые могли бы дать ей
победу над ее противниками. Правда, если люди пытаются обсуждать вопросы,
выходящие за пределы человеческого понимания, как, например, вопросы о
происхождении миров, о строе интеллектуального мира или царства духов, то
они, погрязнув в бесплодных спорах, будут толочь воду в ступе и никогда не
придут к определенному заключению. Но если вопрос касается какого-нибудь
доступного опыту предмета обыденной жизни, то невольно приходит мысль: что
же может так долго мешать решению вопроса, как не двусмысленность
выражений, удерживающая противников на расстоянии друг от друга и мешающая
им вступить в открытый бой?
Так обстояло дело и с вопросом о свободе и необходимости, давно являющимся
предметом споров; это тем более замечательно, что, если я только не
ошибаюсь, все люди - как ученые, так и невежды - всегда придерживались
одинакового взгляда в данном вопросе, а потому немногие ясные определения
немедленно положили бы конец всему спору. Я согласен с тем, что этот спор
так усердно поддерживался решительно всеми и завел философов в такой
лабиринт темных софистических ухищрений, что не мудрено, если всякий
здравомыслящий читатель, дорожа своим спокойствием, не захочет и слышать о
вопросе, от которого он не может ожидать ни поучения, ни удовольствия. Но,
быть может, предлагаемая здесь постановка вопроса вновь возбудит внимание
читателя, так как она отличается большей новизной, обещает по крайней мере
хоть какое-нибудь решение спора и не смутит покой читателя слишком
запутанными или темными рассуждениями.
Итак, я надеюсь сделать очевидным то, что все люди всегда были согласны
друг с другом как относительно доктрины свободы, так и относительно
доктрины необходимости, постольку, поскольку с этими словами может быть
связано какое-нибудь разумное значение, и что весь спор шел до сих пор
исключительно о словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
неизвестную черту объекта, определяющую и устанавливающую степень или
количество его действия, мы называем ее силой. Поэтому все философы
согласны с тем, что действие есть мера силы: но если бы у них была идея
силы, как она существует сама по себе, разве не могли бы они измерить ее
саму? Спор о том, равна ли сила движущегося тела его скорости или же
квадрату его скорости, должен был бы решаться не посредством сравнения
действий силы в равные и различные промежутки времени, но посредством
прямого измерения и сравнения.
Что же касается частого употребления слов сила, мощь, энергия и т. д.,
которые постоянно встречаются как в обыденной речи, так и в философии, то
оно еще не доказывает, что мы в каком бы то ни было случае знаем принцип,
связывающий причину с действием, или в состоянии полностью объяснить
порождение одного объекта другим. В обычном употреблении эти слова связаны
с очень неустойчивыми значениями, а соответствующие им идеи очень зыбки и
смутны. Ни одно живое существо не может привести в движение внешние тела
без чувства nisus, или усилия, и каждое живое существо испытывает некоторое
переживание, или чувство, при ударе или толчке, полученном от внешнего
объекта, находящегося в движении. Эти ощущения, которые свойственны только
живым существам и из которых a priori нельзя сделать никакого заключения,
мы склонны переносить на неодушевленные объекты, предполагая, что и они
испытывают подобные чувства, когда передают или воспринимают движение. Что
же касается энергий, которые проявляются таким образом, что мы не соединяем
с ними идею передачи движения, то здесь мы принимаем в расчет только
постоянно наблюдаемое нами на опыте соединение явлений; а так как мы
чувствуем привычную связь между идеями. то мы переносим это чувство и на
объекты, ибо нет ничего обычнее перенесения на внешние тела всякого
внутреннего ощущения, вызываемого ими.
Повторим теперь рассуждения, изложенные в этой главе. Всякая идея есть
копия какого-нибудь предшествующего впечатления или переживания; и если мы
не в состоянии найти впечатление, то можем быть уверены, что нет и
соответствующей идеи. Во всех единичных примерах действий тел или духа нет
ничего, что порождало бы впечатление, а следовательно, могло бы дать нам
идею силы, или необходимой связи. Но когда налицо много однородных примеров
и один и тот же объект всегда сопровождается одним и тем же явлением, мы
приходим к представлению о причине и связи. Мы испытываем тогда новое
переживание или впечатление, а именно привычную связь в мыслях или
воображении между объектом и его обычным спутником; это переживание и
служит прообразом той идеи, которую мы ищем. Ибо, если эта идея вызывается
рядом однородных примеров, а не единичным примером, ее должно вызывать то
обстоятельство, которое составляет отличие ряда примеров от каждого из них
в отдельности. Но упомянутая привычная связь или переход воображения и есть
единственное обстоятельство, которым они отличаются друг от друга: во всех
других частностях они одинаковы. Первый наблюдавшийся нами пример передачи
движения при столкновении двух бильярдных шаров (я снова возвращаюсь к этой
иллюстрации) обладает полным сходством со всеми другими примерами, которые
могут встретиться нам теперь, за исключением того, что мы первоначально не
могли вывести одно явление из другого, теперь же, после столь длинного ряда
однородных опытов, мы способны это сделать. Не знаю, легко ли будет
читателю понять это рассуждение. Боюсь, что оно стало бы лишь более темным
и запутанным, если бы я стал тратить на него много слов или рассматривать
его с различных точек зрения. Во всех отвлеченных рассуждениях существует
одна точка зрения, благодаря которой - если мы, по счастью, найдем ее - мы
сделаем больше для освещения своего предмета, чем если будем прибегать к
красноречию и всевозможным витиеватым выражениям. Этой-то точки зрения и
надо постараться достигнуть, сохраняя цветы риторики для более подходящих
предметов.
ГЛАВА VIII О СВОБОДЕ И НЕОБХОДИМОСТИ
Часть 1
Можно было бы с полным основанием ожидать, что в вопросах, которые особенно
ревностно разбирались и обсуждались с самого зарождения науки и философии,
спорящие успели по крайней мере прийти к соглашению о значении всех
терминов и что по прошествии двух тысяч лет наши исследования перешли от
слов к истинному и действительному предмету спора. Ведь на первый взгляд
очень легко дать точные определения терминов, употребляемых в рассуждениях,
и в дальнейшем делать предметом обсуждения и исследования эти определения,
а не пустой звук слов. Но при ближайшем рассмотрении дела мы, пожалуй,
придем к совершенно противоположному заключению. Уже в силу одного того,
что спор продолжался так долго и до сих пор еще остается неразрешенным, мы
можем предположить, что в данном случае существует какая-то двусмысленность
в выражениях и спорящие связывают с терминами, употребляемыми ими в споре,
различные идеи. Коль скоро предполагается, что способности ума у всех людей
от природы одинаковы (ведь в противном случае ничто не могло бы быть
бесплоднее рассуждений или споров), то невозможно, чтобы люди, связывая с
терминами одинаковые идеи, так долго могли придерживаться различных мнений
об одном и том же предмете, в особенности если они сообщают друг другу свои
взгляды и каждая партия всюду ищет аргументы, -которые могли бы дать ей
победу над ее противниками. Правда, если люди пытаются обсуждать вопросы,
выходящие за пределы человеческого понимания, как, например, вопросы о
происхождении миров, о строе интеллектуального мира или царства духов, то
они, погрязнув в бесплодных спорах, будут толочь воду в ступе и никогда не
придут к определенному заключению. Но если вопрос касается какого-нибудь
доступного опыту предмета обыденной жизни, то невольно приходит мысль: что
же может так долго мешать решению вопроса, как не двусмысленность
выражений, удерживающая противников на расстоянии друг от друга и мешающая
им вступить в открытый бой?
Так обстояло дело и с вопросом о свободе и необходимости, давно являющимся
предметом споров; это тем более замечательно, что, если я только не
ошибаюсь, все люди - как ученые, так и невежды - всегда придерживались
одинакового взгляда в данном вопросе, а потому немногие ясные определения
немедленно положили бы конец всему спору. Я согласен с тем, что этот спор
так усердно поддерживался решительно всеми и завел философов в такой
лабиринт темных софистических ухищрений, что не мудрено, если всякий
здравомыслящий читатель, дорожа своим спокойствием, не захочет и слышать о
вопросе, от которого он не может ожидать ни поучения, ни удовольствия. Но,
быть может, предлагаемая здесь постановка вопроса вновь возбудит внимание
читателя, так как она отличается большей новизной, обещает по крайней мере
хоть какое-нибудь решение спора и не смутит покой читателя слишком
запутанными или темными рассуждениями.
Итак, я надеюсь сделать очевидным то, что все люди всегда были согласны
друг с другом как относительно доктрины свободы, так и относительно
доктрины необходимости, постольку, поскольку с этими словами может быть
связано какое-нибудь разумное значение, и что весь спор шел до сих пор
исключительно о словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47