Я не говорю уже о том, что, раз мы подвергаем сомнению реальность
внешнего мира, нам едва ли удастся найти аргументы, с помощью которых можно
будет доказать бытие Верховного Существа или каких-либо из его атрибутов.
Итак, в этом вопросе более глубокие и философски настроенные скептики
всегда одержат верх, если они будут стараться пробудить всеобщее сомнение
относительно всех предметов человеческого знания и исследования. Вы
следуете инстинктам и природным склонностям, признавая правдивость чувств,
могут сказать они. Но ведь чувства заставляют вас верить в то, что
восприятие, или чувственный образ, и есть внешний объект. Вы отказываетесь
от этого принципа в пользу более разумного мнения, согласно которому
восприятия суть только образы чего-то внешнего? В таком случае вы
отступаете от своих естественных склонностей и более непосредственных
мнений и в то же время не удовлетворяете свой разум, который не может найти
убедительного аргумента, основанного на опыте и способного доказать, что
восприятия связаны с какими-то внешними объектами.
Существует еще один скептический аргумент подобного рода, основанный на
самых глубоких философских исследованиях; он заслуживал бы нашего внимания,
если бы была какая-нибудь необходимость погружаться в такую глубь, чтобы
найти аргументы и рассуждения, которые вряд ли могут послужить каким-нибудь
серьезным целям. Современные исследователи единодушно признают, что все
чувственные качества объектов, как-то: твердость, мягкость, теплота, холод,
белизна, чернота и т.д., лишь вторичны и не существуют в самих объектах,
что они суть восприятия ума, не имеющие внешнего архетипа, или образца,
который бы они представляли. Но если это допускается по отношению ко
вторичным качествам, то это же следует вывести и относительно
предполагаемых первичных качеств - протяжения и твердости, причем окажется,
что последние качества так же не могут претендовать на название первичных,
как и первые. Идею протяжения мы получаем исключительно посредством чувств
зрения и осязания, а если все качества, воспринимаемые чувствами,
существуют в уме, но не в объекте, то заключение это должно быть перенесено
и на идею протяжения, которая находится в полной зависимости от чувственных
идей, или идей вторичных качеств. Ничто не может удержать нас от такого
заключения - разве лишь утверждение, что идеи указанных первичных качеств
достигаются путем отвлечения, но мнение это при ближайшем рассмотрении
оказывается непонятным и даже нелепым. Протяжение, недоступное ни осязанию,
ни зрению, нельзя себе представить; точно так же недоступно человеческому
представлению такое протяжение, которое было бы осязаемым или видимым, но
не было бы ни твердым, ни мягким, ни черным, ни белым. Пусть кто-нибудь
попробует представить себе треугольник вообще, который не будет ни
равносторонним, ни разносторонним и стороны которого не будут иметь ни
определенной длины, ни определенных соотношений, - он вскоре убедится в
нелепости всех схоластических понятий об абстракции и общих идеях*.
* Этот аргумент заимствован у Беркли: и действительно, большинство
сочинений этого весьма остроумного автора дают нам лучшие уроки скептицизма
из всех тех. которые можно найти у древних или новых философов, не исключая
и Бейля. Он, однако, заявляет (и, вероятно, вполне искренне) на заглавном
листе, что написал эту книгу не только против атеистов и вольнодумцев, но и
против скептиков. Но, каковы бы ни были его намерения, в действительности
все его аргументы скептические: дто видно т того. что они не допускают
никакого ответа и не порождают никакого убеждения. Единственное действие,
производимое ими,- это мгновенное удивление, нерешительность и смущение,
являющиеся результатом скептицизма.
Итак, первое философское возражение против достоверности чувств, или мнения
о существовании внешнего мира, состоит в следующем: если мнение это
основано на природном инстинкте, то оно противоречит разуму, если же оно
приписывается разуму, оно противоречит природному инстинкту и в то же время
не может быть подтверждено посредством какого-либо разумного довода,
который убедил бы беспристрастного исследователя. Второе возражение идет
еще дальше и признает это мнение противоречащим разуму, по крайней мере
если можно считать принципом разума, что все чувственные качества
существуют в уме, а не в объекте. Лишите материю всех ее представимых
качеств, как первичных, так и вторичных, и вы до некоторой степени
уничтожите ее, оставив только какое-то неизвестное, необходимое нечто в
качестве причины наших восприятий; а это такое несовершенное понятие, что
ни один скептик не сочтет нужным возражать против него.
Часть II
Попытка скептиков подорвать авторитет разума с помощью аргументов и
рассуждений может показаться весьма нелепой, а между тем такова главная
цель всех их исследований и споров. Они стараются найти возражения как
против наших абстрактных рассуждений, так и против тех, которые касаются
фактов и существования.
Главное возражение против всех абстрактных рассуждений основано на идеях
пространства и времени; идеи эти в обыденной жизни и при невнимательном
рассмотрении кажутся очень ясными и понятными, но стоит только подвергнуть
их глубокому научному исследованию (а они-то и являются как раз главным
предметом последнего), и они приведут к принципам, исполненным явных
нелепостей и противоречий. Никакие догматы, придуманные духовенством с
намерением обуздать и подчинить непокорный человеческий разум, никогда не
возмущали здравый смысл больше, нежели учение о бесконечной делимости
пространства со всеми его последствиями, которые торжественно, даже со
своего рода триумфом и ликованием, излагаются всеми математиками и
метафизиками. Реальное количество, которое бесконечно меньше всякого
конечного количества и содержит в себе количества еще бесконечно меньшие,
чем оно само, и т.д. in infinitum,-это такое смелое и удивительное
построение, что никакие мнимые доказательства не в состоянии поддержать
его, ибо оно противоречит всем самым ясным и естественным принципам
человеческого разума *. Но еще более странно то, что эти положения, на
первый взгляд такие нелепые, подкрепляются цепью самых ясных и естественных
рассуждений, причем мы не можем, допустив посылки, не признать в то же
время и выводов из них.
* К каким бы спорам ни подавали повод математические точки, мы должны
допустить существование точек физических, т. е. таких частей протяжения,
которые уже не могут быть разделены или уменьшены ни в восприятии, ни в
воображении. Итак, эти образы, находящиеся в воображении или воспринимаемые
чувствами, абсолютно неделимы, и, следовательно, математики должны
признать, что они бесконечно меньше всякой реальной части протяжения; между
тем для разума, безусловно, ясно, что бесконечное число их составляет
бесконечное пространство; насколько же более это ясно в применении к
бесконечному числу тех бесконечно малых частей протяжения, которые
признаются к тому же бесконечно делимыми!
Что может лучше убедить и удовлетворить нас, чем все заключения
относительно свойств окружностей и треугольников?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
внешнего мира, нам едва ли удастся найти аргументы, с помощью которых можно
будет доказать бытие Верховного Существа или каких-либо из его атрибутов.
Итак, в этом вопросе более глубокие и философски настроенные скептики
всегда одержат верх, если они будут стараться пробудить всеобщее сомнение
относительно всех предметов человеческого знания и исследования. Вы
следуете инстинктам и природным склонностям, признавая правдивость чувств,
могут сказать они. Но ведь чувства заставляют вас верить в то, что
восприятие, или чувственный образ, и есть внешний объект. Вы отказываетесь
от этого принципа в пользу более разумного мнения, согласно которому
восприятия суть только образы чего-то внешнего? В таком случае вы
отступаете от своих естественных склонностей и более непосредственных
мнений и в то же время не удовлетворяете свой разум, который не может найти
убедительного аргумента, основанного на опыте и способного доказать, что
восприятия связаны с какими-то внешними объектами.
Существует еще один скептический аргумент подобного рода, основанный на
самых глубоких философских исследованиях; он заслуживал бы нашего внимания,
если бы была какая-нибудь необходимость погружаться в такую глубь, чтобы
найти аргументы и рассуждения, которые вряд ли могут послужить каким-нибудь
серьезным целям. Современные исследователи единодушно признают, что все
чувственные качества объектов, как-то: твердость, мягкость, теплота, холод,
белизна, чернота и т.д., лишь вторичны и не существуют в самих объектах,
что они суть восприятия ума, не имеющие внешнего архетипа, или образца,
который бы они представляли. Но если это допускается по отношению ко
вторичным качествам, то это же следует вывести и относительно
предполагаемых первичных качеств - протяжения и твердости, причем окажется,
что последние качества так же не могут претендовать на название первичных,
как и первые. Идею протяжения мы получаем исключительно посредством чувств
зрения и осязания, а если все качества, воспринимаемые чувствами,
существуют в уме, но не в объекте, то заключение это должно быть перенесено
и на идею протяжения, которая находится в полной зависимости от чувственных
идей, или идей вторичных качеств. Ничто не может удержать нас от такого
заключения - разве лишь утверждение, что идеи указанных первичных качеств
достигаются путем отвлечения, но мнение это при ближайшем рассмотрении
оказывается непонятным и даже нелепым. Протяжение, недоступное ни осязанию,
ни зрению, нельзя себе представить; точно так же недоступно человеческому
представлению такое протяжение, которое было бы осязаемым или видимым, но
не было бы ни твердым, ни мягким, ни черным, ни белым. Пусть кто-нибудь
попробует представить себе треугольник вообще, который не будет ни
равносторонним, ни разносторонним и стороны которого не будут иметь ни
определенной длины, ни определенных соотношений, - он вскоре убедится в
нелепости всех схоластических понятий об абстракции и общих идеях*.
* Этот аргумент заимствован у Беркли: и действительно, большинство
сочинений этого весьма остроумного автора дают нам лучшие уроки скептицизма
из всех тех. которые можно найти у древних или новых философов, не исключая
и Бейля. Он, однако, заявляет (и, вероятно, вполне искренне) на заглавном
листе, что написал эту книгу не только против атеистов и вольнодумцев, но и
против скептиков. Но, каковы бы ни были его намерения, в действительности
все его аргументы скептические: дто видно т того. что они не допускают
никакого ответа и не порождают никакого убеждения. Единственное действие,
производимое ими,- это мгновенное удивление, нерешительность и смущение,
являющиеся результатом скептицизма.
Итак, первое философское возражение против достоверности чувств, или мнения
о существовании внешнего мира, состоит в следующем: если мнение это
основано на природном инстинкте, то оно противоречит разуму, если же оно
приписывается разуму, оно противоречит природному инстинкту и в то же время
не может быть подтверждено посредством какого-либо разумного довода,
который убедил бы беспристрастного исследователя. Второе возражение идет
еще дальше и признает это мнение противоречащим разуму, по крайней мере
если можно считать принципом разума, что все чувственные качества
существуют в уме, а не в объекте. Лишите материю всех ее представимых
качеств, как первичных, так и вторичных, и вы до некоторой степени
уничтожите ее, оставив только какое-то неизвестное, необходимое нечто в
качестве причины наших восприятий; а это такое несовершенное понятие, что
ни один скептик не сочтет нужным возражать против него.
Часть II
Попытка скептиков подорвать авторитет разума с помощью аргументов и
рассуждений может показаться весьма нелепой, а между тем такова главная
цель всех их исследований и споров. Они стараются найти возражения как
против наших абстрактных рассуждений, так и против тех, которые касаются
фактов и существования.
Главное возражение против всех абстрактных рассуждений основано на идеях
пространства и времени; идеи эти в обыденной жизни и при невнимательном
рассмотрении кажутся очень ясными и понятными, но стоит только подвергнуть
их глубокому научному исследованию (а они-то и являются как раз главным
предметом последнего), и они приведут к принципам, исполненным явных
нелепостей и противоречий. Никакие догматы, придуманные духовенством с
намерением обуздать и подчинить непокорный человеческий разум, никогда не
возмущали здравый смысл больше, нежели учение о бесконечной делимости
пространства со всеми его последствиями, которые торжественно, даже со
своего рода триумфом и ликованием, излагаются всеми математиками и
метафизиками. Реальное количество, которое бесконечно меньше всякого
конечного количества и содержит в себе количества еще бесконечно меньшие,
чем оно само, и т.д. in infinitum,-это такое смелое и удивительное
построение, что никакие мнимые доказательства не в состоянии поддержать
его, ибо оно противоречит всем самым ясным и естественным принципам
человеческого разума *. Но еще более странно то, что эти положения, на
первый взгляд такие нелепые, подкрепляются цепью самых ясных и естественных
рассуждений, причем мы не можем, допустив посылки, не признать в то же
время и выводов из них.
* К каким бы спорам ни подавали повод математические точки, мы должны
допустить существование точек физических, т. е. таких частей протяжения,
которые уже не могут быть разделены или уменьшены ни в восприятии, ни в
воображении. Итак, эти образы, находящиеся в воображении или воспринимаемые
чувствами, абсолютно неделимы, и, следовательно, математики должны
признать, что они бесконечно меньше всякой реальной части протяжения; между
тем для разума, безусловно, ясно, что бесконечное число их составляет
бесконечное пространство; насколько же более это ясно в применении к
бесконечному числу тех бесконечно малых частей протяжения, которые
признаются к тому же бесконечно делимыми!
Что может лучше убедить и удовлетворить нас, чем все заключения
относительно свойств окружностей и треугольников?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47