Я высказал точку зрения, которую не приняли ни
"консерваторы", ни "новаторы". Я всегда стремился идти своим путем. "Дело
обстоит не так, - говорил я, - будто где-то лежит некая готовая
диалектическая логика, и нам остается лишь заметить ее и признать. Такой
науки нет, и выражение "диалектическая логика" является многомысленным. Надо
на проблему взглянуть иначе, а именно так. Никто не сомневается в том, что
есть диалектический способ мышления, диалектический подход к проблемам. Этот
подход реализуется в каких-то формах, приемах. Само собой разумеется, что
при этом используются логические формы, описываемые в формальной логике. Но
используются и другие средства, позволяющие нам ориентироваться в сложной,
изменчивой и противоречивой (в диалектическом смысле) реальности. Вот эти
средства, которыми практически оперирует диалектически мыслящий человек, и
надо сделать предметом внимания логики. А назовем мы такую науку особой
диалектической логикой или сделаем ее частью логики формальной, роли не
играет".
Мое заявление было разумным, и я от него не отказываюсь и сейчас. Но
тогда оно вызвало возмущение у всех. Впрочем, и сейчас я в этом отношении не
встречаю понимания ни у кого. Я же, отстаивая свою точку зрения в спорах с
другими студентами и преподавателя[269] ми, определил для себя направление
моих научных интересов на целых восемь лет. Я решил построить такую науку,
которая охватила бы все проблемы логики, теории познания, онтологии,
методологии науки, диалектики и ряда других наук, имевших дело с общими
проблемами языка и познания. Но охватила бы не в качестве различных
разделов, объединенных под одним названием и под одной обложкой, а в
качестве единого объекта исследования. Я решил начать строить эту науку так,
чтобы все упомянутые проблемы естественным образом распределились в
различных ее частях в зависимости от ее принципов построения и возможностей.
Как назвать эту науку, было для меня делом второстепенным. Термин
"философия" не годился, так как советские философы сразу усмотрели бы в моей
претензии покушение на привычное состояние философии. Исключительно из
тактических соображений я решил не выделять свой замысел из рамок логики и
не афишировать его в общей форме. Со временем, когда я сделал достаточно
много в отношении реализации этого замысла и когда ситуация для логики в
советской философии стала на редкость благоприятной, я стал употреблять
выражение "комплексная логика", чтобы хоть как-то отличить делаемое мною от
всего того, что делали другие.
НАКАНУНЕ "ОТТЕПЕЛИ"
В 1951 году я окончил философский факультет с дипломом "С отличием". Мою
дипломную работу оппоненты рекомендовали опубликовать, а ученый совет принял
решение рекомендовать меня в аспирантуру. Хотя я был беспартийным и
аполитичным, хотя имел репутацию "политически неустойчивого", меня все же
приняли в аспирантуру на кафедре логики. Поворот страны в сторону "оттепели"
уже ощущался в массе мелочей. На мою беспартийность смотрели сквозь пальцы.
Как отличник и участник войны, я входил в "золотой фонд" университета.
Репутация человека, критически настроенного по отношению к сталинизму,
кое-кому даже импонировала. Плюс ко всему формальная логика была признана
наукой второстепенной и беспартийной. [270]
Важную роль сыграл мой тогдашний друг Василий Громаков, ставший к этому
времени секретарем партбюро факультета. Он был прекрасно осведомлен о моих
умонастроениях. Он не разделял их, но и он был захвачен нарастающим
стремлением к переменам и свободомыслию. Он был вполне ортодоксальным
марксистом-ленинцем, членом партии еще с войны, специализировался по
"научному коммунизму". Еще будучи студентом, стал секретарем партбюро
факультета. Это много значило в сталинские годы. От него зависело, примут
меня в аспирантуру или нет. И несмотря ни на что, он высказался в мою
пользу. Наши отношения - характерный пример тому, что психологическая,
моральная и идейная ситуация в те годы была не такой уж простой. Не было тех
резких разграничительных линий, которые стали примысливать потом. Этот же
человек, которого потом кое-кто зачислил в "недобитые сталинисты", дал мне
рекомендацию в партию, зная меня как антисталиниста.
Всеобщее стремление к обновлению, к переменам проявлялось в стране не в
прямых требованиях социальных реформ, а в бесчисленных мелких делах, которые
казались локальными и частными. О радикальных переменах в системе власти и в
образе жизни коллективов открыто не говорил никто. Да и вряд ли кто
осознавал необходимость и возможность таких перемен. Потребность в них
ощущалась именно в частностях. И в частностях они казались возможными. Те,
кто стремился к ним и ратовал за них, делали это целиком и полностью в
рамках принятых норм жизни и идеологии. Все ратовали за лучшее исполнение
воли высшего руководства и лично товарища Сталина.
На нашем факультете эта общая тенденция проявилась в своеобразном бунте
студентов, аспирантов и молодых преподавателей против низкого уровня
философской культуры и против застоя в философии, в борьбе за дальнейшее
развитие марксизма-ленинизма. Тем не менее это был бунт. Дух бунтарства
захватил и ряд профессоров старшего поколения. Заседания кафедр и ученых
советов стали превращаться в очень острые баталии. Они продолжались затем во
всякого рода забегаловках.
[271]
ДИССЕРТАЦИЯ
Темой моей диссертации был метод восхождения от абстрактного к
конкретному на материале "Капитала" К. Маркса, т. е. логический анализ
структуры "Капитала". Этот метод был открыт и в общей форме описан Гегелем и
затем Марксом как "технический" (логический) прием, удобный для исследования
и понимания таких сложных и изменчивых предметов, каким является
человеческое общество. Этот метод и был не чем иным, как логическим аспектом
диалектического метода.
В моей диссертации я осуществил анализ этого метода и описал его
составные элементы, такие, например, как изолирующая и конкретизирующая
абстракции, абстрактные модели, клеточка целого, переход от отдельного
явления к множеству однородных взаимодействующих явлений. Короче говоря, я в
диссертации установил, что диалектический метод мышления есть просто научное
мышление в условиях, когда, по словам Маркса, приемы эмпирического и
экспериментального исследования должна заменить сила абстракции, а также
теоретических допущений и дедукции применительно к сложному, изменчивому
переплетению связей и процессов. В прошлой истории философии еще до Гегеля
попытка описания такого метода была предпринята Дж. С. Миллем, но ее
почему-то никто не ставил в связь с диалектикой. В России об этом методе
писал Чернышевский, переводивший сочинения Милля на русский язык.
На многих студентов и аспирантов моя диссертация произвела сильное
впечатление. Диссертацию размножали во многих копиях. Это организовал Г.
Щедровицкий, который в те годы был моим последователем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
"консерваторы", ни "новаторы". Я всегда стремился идти своим путем. "Дело
обстоит не так, - говорил я, - будто где-то лежит некая готовая
диалектическая логика, и нам остается лишь заметить ее и признать. Такой
науки нет, и выражение "диалектическая логика" является многомысленным. Надо
на проблему взглянуть иначе, а именно так. Никто не сомневается в том, что
есть диалектический способ мышления, диалектический подход к проблемам. Этот
подход реализуется в каких-то формах, приемах. Само собой разумеется, что
при этом используются логические формы, описываемые в формальной логике. Но
используются и другие средства, позволяющие нам ориентироваться в сложной,
изменчивой и противоречивой (в диалектическом смысле) реальности. Вот эти
средства, которыми практически оперирует диалектически мыслящий человек, и
надо сделать предметом внимания логики. А назовем мы такую науку особой
диалектической логикой или сделаем ее частью логики формальной, роли не
играет".
Мое заявление было разумным, и я от него не отказываюсь и сейчас. Но
тогда оно вызвало возмущение у всех. Впрочем, и сейчас я в этом отношении не
встречаю понимания ни у кого. Я же, отстаивая свою точку зрения в спорах с
другими студентами и преподавателя[269] ми, определил для себя направление
моих научных интересов на целых восемь лет. Я решил построить такую науку,
которая охватила бы все проблемы логики, теории познания, онтологии,
методологии науки, диалектики и ряда других наук, имевших дело с общими
проблемами языка и познания. Но охватила бы не в качестве различных
разделов, объединенных под одним названием и под одной обложкой, а в
качестве единого объекта исследования. Я решил начать строить эту науку так,
чтобы все упомянутые проблемы естественным образом распределились в
различных ее частях в зависимости от ее принципов построения и возможностей.
Как назвать эту науку, было для меня делом второстепенным. Термин
"философия" не годился, так как советские философы сразу усмотрели бы в моей
претензии покушение на привычное состояние философии. Исключительно из
тактических соображений я решил не выделять свой замысел из рамок логики и
не афишировать его в общей форме. Со временем, когда я сделал достаточно
много в отношении реализации этого замысла и когда ситуация для логики в
советской философии стала на редкость благоприятной, я стал употреблять
выражение "комплексная логика", чтобы хоть как-то отличить делаемое мною от
всего того, что делали другие.
НАКАНУНЕ "ОТТЕПЕЛИ"
В 1951 году я окончил философский факультет с дипломом "С отличием". Мою
дипломную работу оппоненты рекомендовали опубликовать, а ученый совет принял
решение рекомендовать меня в аспирантуру. Хотя я был беспартийным и
аполитичным, хотя имел репутацию "политически неустойчивого", меня все же
приняли в аспирантуру на кафедре логики. Поворот страны в сторону "оттепели"
уже ощущался в массе мелочей. На мою беспартийность смотрели сквозь пальцы.
Как отличник и участник войны, я входил в "золотой фонд" университета.
Репутация человека, критически настроенного по отношению к сталинизму,
кое-кому даже импонировала. Плюс ко всему формальная логика была признана
наукой второстепенной и беспартийной. [270]
Важную роль сыграл мой тогдашний друг Василий Громаков, ставший к этому
времени секретарем партбюро факультета. Он был прекрасно осведомлен о моих
умонастроениях. Он не разделял их, но и он был захвачен нарастающим
стремлением к переменам и свободомыслию. Он был вполне ортодоксальным
марксистом-ленинцем, членом партии еще с войны, специализировался по
"научному коммунизму". Еще будучи студентом, стал секретарем партбюро
факультета. Это много значило в сталинские годы. От него зависело, примут
меня в аспирантуру или нет. И несмотря ни на что, он высказался в мою
пользу. Наши отношения - характерный пример тому, что психологическая,
моральная и идейная ситуация в те годы была не такой уж простой. Не было тех
резких разграничительных линий, которые стали примысливать потом. Этот же
человек, которого потом кое-кто зачислил в "недобитые сталинисты", дал мне
рекомендацию в партию, зная меня как антисталиниста.
Всеобщее стремление к обновлению, к переменам проявлялось в стране не в
прямых требованиях социальных реформ, а в бесчисленных мелких делах, которые
казались локальными и частными. О радикальных переменах в системе власти и в
образе жизни коллективов открыто не говорил никто. Да и вряд ли кто
осознавал необходимость и возможность таких перемен. Потребность в них
ощущалась именно в частностях. И в частностях они казались возможными. Те,
кто стремился к ним и ратовал за них, делали это целиком и полностью в
рамках принятых норм жизни и идеологии. Все ратовали за лучшее исполнение
воли высшего руководства и лично товарища Сталина.
На нашем факультете эта общая тенденция проявилась в своеобразном бунте
студентов, аспирантов и молодых преподавателей против низкого уровня
философской культуры и против застоя в философии, в борьбе за дальнейшее
развитие марксизма-ленинизма. Тем не менее это был бунт. Дух бунтарства
захватил и ряд профессоров старшего поколения. Заседания кафедр и ученых
советов стали превращаться в очень острые баталии. Они продолжались затем во
всякого рода забегаловках.
[271]
ДИССЕРТАЦИЯ
Темой моей диссертации был метод восхождения от абстрактного к
конкретному на материале "Капитала" К. Маркса, т. е. логический анализ
структуры "Капитала". Этот метод был открыт и в общей форме описан Гегелем и
затем Марксом как "технический" (логический) прием, удобный для исследования
и понимания таких сложных и изменчивых предметов, каким является
человеческое общество. Этот метод и был не чем иным, как логическим аспектом
диалектического метода.
В моей диссертации я осуществил анализ этого метода и описал его
составные элементы, такие, например, как изолирующая и конкретизирующая
абстракции, абстрактные модели, клеточка целого, переход от отдельного
явления к множеству однородных взаимодействующих явлений. Короче говоря, я в
диссертации установил, что диалектический метод мышления есть просто научное
мышление в условиях, когда, по словам Маркса, приемы эмпирического и
экспериментального исследования должна заменить сила абстракции, а также
теоретических допущений и дедукции применительно к сложному, изменчивому
переплетению связей и процессов. В прошлой истории философии еще до Гегеля
попытка описания такого метода была предпринята Дж. С. Миллем, но ее
почему-то никто не ставил в связь с диалектикой. В России об этом методе
писал Чернышевский, переводивший сочинения Милля на русский язык.
На многих студентов и аспирантов моя диссертация произвела сильное
впечатление. Диссертацию размножали во многих копиях. Это организовал Г.
Щедровицкий, который в те годы был моим последователем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144