Судьба Николая Мозгалевского, тесно переплетенная с судьбами его товарищей, ведет автора, словно нить Ариадны, в глубь лабиринта прошлого. И открываются все новые и новые ответвления, новые истории людские, и они неразрывно связаны с Историей страны. Историей человечества.
Поражает, как много успели декабристы и до того, как их созидательная деятельность была насильно пресечена или ограничена — заточением, каторгой, ссылкой, и даже после… Какой глубокий нравственный след в истории России, и особенно Сибири, они оставили! Говоря о том, что память о декабристах — неотъемлемая, святая частица нашей духовной жизни, Владимир Чивилихин приводит отрывок из письма А. Ф. Голикова из города Плавска Тульской области — отклика на журнальную публикацию: «Декабризм надо расценивать как явление человеческой цивилизации, родина которому Россия… Вторая часть революции декабристов протекала по всей России до 90 — х годов — в Сибири, на Урале, Кавказе, на Украине, в Молдавии, Средней Азии, во многих иных местах, включая заграницу. Декабризм — не только и не столько восстание на Сенатской площади, это полувековая подвижническая и на редкость активная по тем временам деятельность разгромленных, во не сломленных революционеров. Их революция была и в том, что они оставили нам литературные, философские, политические, естественнонаучные труды, как вехи к светлым знаниям, свободе и счастью нашему…»
Чивилихинская «Память» дает в этом смысле новую пищу для размышлений. В частности, поправляя историков, в сакых последних изданиях о декабристах пишущих, что к амнистии 1856 года в разных местах Сибири их нашлось всего 19 человек, из которых 16 вернулись в Россию, а трое умерли в изгнании, автор рассказывает о пятерых, оставшихся в Сибири. Среди них почти на полвека пережил дату восстания поэт Владимир Раевский. Ровно через 56 лет " — 14 декабря 1881 года — был похоронен в Иркутске единственный крестьянин — декабрист Павел Дунцов — Выгодскии. На десять месяцев дольше него прожил Александр Луцкий, умерший в 1882 году на поселении близ Нерчинских горных заводов. Тот самый Александр Луцкий, внук которого, красный командир Алексей Луцкий, был сожжен японцами в паровозной топке вместе с Сергеем Лазо…
А ведь Луцкий был не только одним из самых юных декабристов, но еще и самым слабым здоровьем. Единственный из декабристов — северян" он был отправлен по этапу с партией уголовников и пробыл в пути в обшей сложности около года, единственный из декабристовдворян был подвергнут наказанию розгами. Так какой же неистребимый пламень жизни горел в этом необыкновенном человеке, отважившемся к тому же на два побега, дольше всех своих товарищей пробывшем в каторжных работах и все же пережившем их!
Среди декабристов были, пишет Владимир Чивилихин, "первоклассные поэты и прозаики, страстные публицисты, талантливые переводчики, философы, филологи, юристы, географы, ботаники, путешественники — открыватели новых земель, инженеры — изобретатели, архитекторы, строители, композиторы и музыканты, деятели народного образования, просветители коренных народов Сибири, доблестные воины, пионеры — зачинатели благих новых дел, и просто граждане с высокими интеллектуальными и нравственными качествами.
Конечно, они составили целую эпоху в русской истории и сами были ее творцами, являя собой перспективный общественно — социальный вектор".
Так можно ли писать о них бесстрастно? Или о других, по — своему одержимых, которые встретились писателю в его долгом путешествии в прошлое? Вряд ли. Тем более Владимиру Чивилихину, который вошел в литературу как писатель остро драматичный. Достаточно вспомнить, какую критическую бурю вызвал острейший конфликт повести «Елки — моталки» между человеком — тружеником по природе своей и по всему мировоззрению, Родионом Гуляевым, и тунеядцем Евксентьевским, для которого паразитизм стал тоже своего рода осознанным кредо. За повести «Елки — моталки», «Серебряные рельсы» и «Про Клаву Иванову» Владимир Чивилихин первым из русских писателей в 1967 году был удостоен премии Ленинского комсомола. А его страстные, бескомпромиссные выступления в защиту от бесхозяйственности кедровых лесов, «светлого ока Сибири» — озера Байкал, самой почвы родной русской земли, вошедшие в книгу «По городам и весям», снискали ему славу острейшего современного писателя — публициста и принесли Государственную премию РСФСР.
Вот и в «Памяти» он выступает страстным защитником… Чего? Самой нашей великой истории и культуры! Защитником, потому что и на это духовное богатство, святая святых наше, ведутся непрерывные атаки, открытые или лицемерно маскируемые, тем более нетерпимые в нынешних условиях обострившегося идейного противоборства двух систем общественного развития.
Итак, страсть, открытая заинтересованность, та тенденциозность, о которой в свое время говорил В. Белинский и без которой не может родиться ничего истинно великого, ведет Владимира Чивилихина в глубь прошлого. А «под пеплом древности» столько света! Неугасимого духовного света, зажженного нашими предшественниками. Света любви и верности своему народу, а значит, и гуманизму вообще, всему человечеству. Автор «Памяти» щедро приводит все новые и новые ярчайшие свидетельства такой истинно гуманистической любви русских людей к Отечеству, порою просто потрясающие. Таковы, например, строки из черновых набросков Н. Н. Миклухо — Маклая, найденных недавно в Австралии у его потомков.
«Память» — это не хладнокровное исследование ученого, которому все равно, что исследовать. «Память» — это взволнованное и волнующее слово гражданина, патриота нашей Советской Родины, и в частности той ее части, которая «союз нерушимый республик свободных навеки сплотила». Это — слово интернационалиста до мозга костей. «Память» — это слово писателя — коммуниста.
Авторская пристрастность, прорывающаяся порой в прямых лирических отступлениях, а подспудно пронизывающая все произведение, как бы растворяющаяся в его ткани, не противоречит другому важному качеству «Памяти»: основательности, доказательности книги.
Не во всякой докторской монографии встретишь столько идей, которые открывают дорогу исследователям, идущим вослед, дают простор для развития научного поиска. Высокую оценку «Памяти» дали в печати ученые — филологи и историки, многие известные критики, литературоведы, прозаики, публицисты. Но главное, обращаясь к книге, любой может сам проверить авторские предложения и расчеты, обратиться, если его не убеждает авторский комментарий, к первоисточникам, на которые Владимир Чивилихин ссылается со щедростью, хотя и непозволительной в «чисто» художественном произведении, но вполне уместной вот в таком новаторском как по форме, так и по содержанию романе.
Колоссален объем знаний, привлеченных и переработанных писателем. Десятки, может, сотни источников! Это пока, к сожалению, большая редкость в художественно — публицистическом произведении. И как всегда, когда есть основная идея, в данном случае — величие и огромная историческая глубина культуры нашей Родины, вокруг нее и в доказательство ее автором немедленно осваивается и привлекается новейший материал. Можно согласиться с историком В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198