Найти бы в архивах отчеты о тогдашних земляных работах в Козельском перешейке или старинный план города!
— А что же говорят археологи?
— Ничего не говорят…
Это может показаться странным, дорогой читатель, но пока ни один ученый досконально не изучал крепости, ее гидротехнических и земляных сооружений, никогда лопатка археолога не касалась козельской горы. Неужто, еще и еще раз спрошу, мы и в самом деле так ленивы и нелюбопытны?
30
С урусом, придумавшим эту крепость, Субудай говорил бы как с равным, потому что тот был равным ему воителем, хотя и оборонным, не способным выиграть хорошую войну, дающую большую добычу.
Первое тяжелое препятствие на пути к воротной стене — вал. Он был пологим с внешней стороны, открытым для стрел — со стены и башен можно без опаски поражать цель и с расстояния добивать раненых, если они поползут к лесу. Крутой внутренний скат вала — простая и хитрая ловушка, из нее уж не выбраться ни одному воину, потому что толстый слой льда обрывался у края рва. Лед урусы успели наморозить и с внешней стороны вала, но скоро он растает, потому что начал уже таять на стене я воротах.
Главное, ров был очень глубок — высокое урусское дерево скрылось бы в нем с вершиной, хотя за зиму на дне его скопилось много снега, покрытого толстым слоем льда, потому что не вся вода успевала схватываться морозом на воротной стене, сбегала вниз и там застывала. Субудай знал лишь одно средство овладеть крепостью, чтобы примерно наказать последних непокорных урусов, взять фураж для коней и подкормить оголодавшее войско. К этому простому и верному средству, теперь единственному из всех, он прибегал повсюду во вселенной, теряя много рабов и воинов. Сейчас у него было мало рабов, если сравнить с прежними временами и другими странами, но у него будет слишком много воинов, если штурм по всем правилам войны окажется длительным и войско сделается подобным змее, пожирающей себя с хвоста. Самую сейчас важную тайну он не раскрыл пока никому, и даже внук Темучина сын Джучи оставался в неведении насчет общего количества запасных коней, слишком быстро исчезающих в утробах воинов.
Делить войско на отряды, дробить запасной табун и надежно его охранять Субудай начал еще с большого озера, но к концу этого тяжелого пути пришлось урезать дневную норму для основных сил до одного коня на сотню, и воины давно уже поедали кое-как отмытые внутренности, обгладывали, как собаки, каждый мосол да тупили о кости сабли, добывая мозг. У костров начали возникать дякие побоища из-за мяса, и Субудай казнил правых и виноватых за нарушение священной ясы Темучина, несколько уменьшая число желудков и увеличивая конечную добычу великого кагана.
Зерно нужно, зерно! Субудай приставил к своему личному запасу, о котором не знал даже внук Темучина сын Джучи, особо верную охрану во главе с младшим сыном Кокэчу и каждый день спускался в глубокую сухую яму при урусской избе, развязывал мешки, убирал толстую красную ткань сверху и пересыпал зерна с ладони на ладонь. Тяжестью и цветом зерно напоминало золото в крупе, но было сейчас дороже золота. С этим запасом, сыновьями, чингизидами да верными воинами он уйдет в степь при любых обстоятельствах. Пусть все думают, что в этих мешках законная добыча воителя — блестящие камешки да тяжелые урусские ткани, пусть. Крупяное и хлебное зерно войска, всю сухую траву Субудай приказал собрать в одно место — фураж предназначался для ставки, охраны и воинов, оставшихся при городе. На главном же водоразделе рыщут по сторонам Гуюк с Каданом и Бури с Байдаром, отыскивая нетронутые селения. Кормят коней, кормятся сами и не мешают Субудаю делать его дело.
А дело его сейчас состояло в безделье. Внук Темучина сын Джучи торопил, а Субудай отмалчивался, кряхтел, сгибал спину перед ханом, повторяя одно и то же: самый резвый скакун не может опередить время. Он так и не отдал приказа штурмовать город. Сделал, правда, необходимые распоряжения, без исполнения которых крепости взять было нельзя, и два особых отряда скрытно занялись под командой хитроумного сунца работой, непривычной для степняков, но все войско бездеятельно стояло по окрестным лесам. Субудай ждал, когда потеряет терпение внук Темучина сын Джучи, а воины охотно пойдут на бессмысленный приступ и верную смерть под командой Бурундая. Наконец старый воитель сказался тяжелобольным, лежал целыми днями у теплой урусской печи и выходил, скрючившись, только вечерами, чтобы распарить спину в маленьком черном строении, называемом бань-я, где было жарко, как в песках далекого Хорезма.
Дождался. Внуку Темучина сыну Джучи передали, что верный пес его великого деда заканчивает свой последний поход, смотрит в землю и неспособен руководить войском. Хан сделал огорченное лицо, спрятав мимолетный испуг от навалившейся вдруг на него ответственности, и одновременно испытал некое подобие радости, потому что впервые за этот длинный год почувствовал себя свободным от воли старого воителя. Он сам возьмет город, так оскорбивший его, внука и главного продолжателя дела великого Чингиза! И надо показать сейчас всем, что истинный победитель в этой войне тот, кто закончит ее славным последним деянием. Он обвел глазами чингизидов и тысячников, приподнялся.
— На штурм! — вскричал Бату, напрягшись так, что красные пятна проступили на его лице. — И чтобы каждый воин узнал мою волю — нетронутый этот город будет в их полном владении три дня и три ночи. В нем для самых храбрых добрая урусская еда и драгоценности, зерно, женщины и малолетние девственницы. На штурм!
На рассвете следующего дня в лесочках, примыкающих к южным подходам города, объявилось некое шевеление. Сторожа на башнях вылезали из-под теплых овчин, будили друг друга, с любопытством вглядывались в кишащую черноту, вслушивались в глухой перестук топоров и далекий невнятный шум, пронзаемый яростными выкриками. Чернота на полянах и в кустарниках быстро густела, в ней росло тревожное напряжение, однако городские сторожа, зная, что безбожной орде уходить некуда, не понимали, к чему этакие ранние всполошные сборы. Ожидание сменилось недоумением, когда обозначилась в голой древесной поросли черно-зеленая змея, а на белом снегу показалась ее серая голова. Плотная толпа мужиков в сермягах несла на плечах сухие бревна — знать, раскатали свои бани да сараи.
С козельцами подгородние не ладили издревле, с прадедов, из-за ближних удобей, пойменных покосов и речных тоней. Меж собой их тоже мир не брал. От погоста отстали, к городу не пристали запасливые и хлопотливые, как бобры, меняльщики местного товара на привозной — всяк все себе да себе на уме, рыбаки, ловцы зверя, поставщики овощной и мясной снеди, плетеной посуды, а больше блаженные, голые, но веселые недотепы, наемные косцы и лесогоны, живущие от отца к сыну по наряду хитрованов…
Сейчас их всех подравняла беда, потому что не послушались беженцев, понадеялись на откуп… Они шли навстречу смерти, подгоняемые смертью же. За ними сплошной плотной толпой тянулась нескончаемая череда пришельцев, волокущих по снегу к спящему пока городу, к валу, рву и воротной стене тяжелые бревна, неудобные сучья да ветки, хвойные вершинки да окомелки, жесткие дубовые рогачи да гибкие березовые хлысты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
— А что же говорят археологи?
— Ничего не говорят…
Это может показаться странным, дорогой читатель, но пока ни один ученый досконально не изучал крепости, ее гидротехнических и земляных сооружений, никогда лопатка археолога не касалась козельской горы. Неужто, еще и еще раз спрошу, мы и в самом деле так ленивы и нелюбопытны?
30
С урусом, придумавшим эту крепость, Субудай говорил бы как с равным, потому что тот был равным ему воителем, хотя и оборонным, не способным выиграть хорошую войну, дающую большую добычу.
Первое тяжелое препятствие на пути к воротной стене — вал. Он был пологим с внешней стороны, открытым для стрел — со стены и башен можно без опаски поражать цель и с расстояния добивать раненых, если они поползут к лесу. Крутой внутренний скат вала — простая и хитрая ловушка, из нее уж не выбраться ни одному воину, потому что толстый слой льда обрывался у края рва. Лед урусы успели наморозить и с внешней стороны вала, но скоро он растает, потому что начал уже таять на стене я воротах.
Главное, ров был очень глубок — высокое урусское дерево скрылось бы в нем с вершиной, хотя за зиму на дне его скопилось много снега, покрытого толстым слоем льда, потому что не вся вода успевала схватываться морозом на воротной стене, сбегала вниз и там застывала. Субудай знал лишь одно средство овладеть крепостью, чтобы примерно наказать последних непокорных урусов, взять фураж для коней и подкормить оголодавшее войско. К этому простому и верному средству, теперь единственному из всех, он прибегал повсюду во вселенной, теряя много рабов и воинов. Сейчас у него было мало рабов, если сравнить с прежними временами и другими странами, но у него будет слишком много воинов, если штурм по всем правилам войны окажется длительным и войско сделается подобным змее, пожирающей себя с хвоста. Самую сейчас важную тайну он не раскрыл пока никому, и даже внук Темучина сын Джучи оставался в неведении насчет общего количества запасных коней, слишком быстро исчезающих в утробах воинов.
Делить войско на отряды, дробить запасной табун и надежно его охранять Субудай начал еще с большого озера, но к концу этого тяжелого пути пришлось урезать дневную норму для основных сил до одного коня на сотню, и воины давно уже поедали кое-как отмытые внутренности, обгладывали, как собаки, каждый мосол да тупили о кости сабли, добывая мозг. У костров начали возникать дякие побоища из-за мяса, и Субудай казнил правых и виноватых за нарушение священной ясы Темучина, несколько уменьшая число желудков и увеличивая конечную добычу великого кагана.
Зерно нужно, зерно! Субудай приставил к своему личному запасу, о котором не знал даже внук Темучина сын Джучи, особо верную охрану во главе с младшим сыном Кокэчу и каждый день спускался в глубокую сухую яму при урусской избе, развязывал мешки, убирал толстую красную ткань сверху и пересыпал зерна с ладони на ладонь. Тяжестью и цветом зерно напоминало золото в крупе, но было сейчас дороже золота. С этим запасом, сыновьями, чингизидами да верными воинами он уйдет в степь при любых обстоятельствах. Пусть все думают, что в этих мешках законная добыча воителя — блестящие камешки да тяжелые урусские ткани, пусть. Крупяное и хлебное зерно войска, всю сухую траву Субудай приказал собрать в одно место — фураж предназначался для ставки, охраны и воинов, оставшихся при городе. На главном же водоразделе рыщут по сторонам Гуюк с Каданом и Бури с Байдаром, отыскивая нетронутые селения. Кормят коней, кормятся сами и не мешают Субудаю делать его дело.
А дело его сейчас состояло в безделье. Внук Темучина сын Джучи торопил, а Субудай отмалчивался, кряхтел, сгибал спину перед ханом, повторяя одно и то же: самый резвый скакун не может опередить время. Он так и не отдал приказа штурмовать город. Сделал, правда, необходимые распоряжения, без исполнения которых крепости взять было нельзя, и два особых отряда скрытно занялись под командой хитроумного сунца работой, непривычной для степняков, но все войско бездеятельно стояло по окрестным лесам. Субудай ждал, когда потеряет терпение внук Темучина сын Джучи, а воины охотно пойдут на бессмысленный приступ и верную смерть под командой Бурундая. Наконец старый воитель сказался тяжелобольным, лежал целыми днями у теплой урусской печи и выходил, скрючившись, только вечерами, чтобы распарить спину в маленьком черном строении, называемом бань-я, где было жарко, как в песках далекого Хорезма.
Дождался. Внуку Темучина сыну Джучи передали, что верный пес его великого деда заканчивает свой последний поход, смотрит в землю и неспособен руководить войском. Хан сделал огорченное лицо, спрятав мимолетный испуг от навалившейся вдруг на него ответственности, и одновременно испытал некое подобие радости, потому что впервые за этот длинный год почувствовал себя свободным от воли старого воителя. Он сам возьмет город, так оскорбивший его, внука и главного продолжателя дела великого Чингиза! И надо показать сейчас всем, что истинный победитель в этой войне тот, кто закончит ее славным последним деянием. Он обвел глазами чингизидов и тысячников, приподнялся.
— На штурм! — вскричал Бату, напрягшись так, что красные пятна проступили на его лице. — И чтобы каждый воин узнал мою волю — нетронутый этот город будет в их полном владении три дня и три ночи. В нем для самых храбрых добрая урусская еда и драгоценности, зерно, женщины и малолетние девственницы. На штурм!
На рассвете следующего дня в лесочках, примыкающих к южным подходам города, объявилось некое шевеление. Сторожа на башнях вылезали из-под теплых овчин, будили друг друга, с любопытством вглядывались в кишащую черноту, вслушивались в глухой перестук топоров и далекий невнятный шум, пронзаемый яростными выкриками. Чернота на полянах и в кустарниках быстро густела, в ней росло тревожное напряжение, однако городские сторожа, зная, что безбожной орде уходить некуда, не понимали, к чему этакие ранние всполошные сборы. Ожидание сменилось недоумением, когда обозначилась в голой древесной поросли черно-зеленая змея, а на белом снегу показалась ее серая голова. Плотная толпа мужиков в сермягах несла на плечах сухие бревна — знать, раскатали свои бани да сараи.
С козельцами подгородние не ладили издревле, с прадедов, из-за ближних удобей, пойменных покосов и речных тоней. Меж собой их тоже мир не брал. От погоста отстали, к городу не пристали запасливые и хлопотливые, как бобры, меняльщики местного товара на привозной — всяк все себе да себе на уме, рыбаки, ловцы зверя, поставщики овощной и мясной снеди, плетеной посуды, а больше блаженные, голые, но веселые недотепы, наемные косцы и лесогоны, живущие от отца к сыну по наряду хитрованов…
Сейчас их всех подравняла беда, потому что не послушались беженцев, понадеялись на откуп… Они шли навстречу смерти, подгоняемые смертью же. За ними сплошной плотной толпой тянулась нескончаемая череда пришельцев, волокущих по снегу к спящему пока городу, к валу, рву и воротной стене тяжелые бревна, неудобные сучья да ветки, хвойные вершинки да окомелки, жесткие дубовые рогачи да гибкие березовые хлысты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198