– Эта поездка – лучший из известных мне символов различия между адом и раем Данте. Знаешь, Марта, есть люди, которые предпочитают жизни смерть.
– Трудно поверить, Зиги. Каким образом ты узнал это?
– Научили пациенты.
Было около десяти часов утра, когда супруги Фрейд прошли широкие двери станции Земмеринг и отправились в деревню. Они всей грудью вдыхали напоенный запахами смолы и снега воздух. Находясь в горной долине, они не видели горизонта, закрытого высокими хребтами, отдельные пики которых вонзались в лазурь неба. Под ними раскинулись зеленые пастбища, где пасся скот; вдоль узких проселков, извивавшихся по склонам гор, были рассыпаны деревни с красными черепичными крышами домов и серыми шиферными крышами сараев.
Многие виллы были уже сданы, но вскоре после полудня они нашли приятный летний домик – зоммерво–нунг, укрывшийся под березами, Просторный, как дома в Бадене, но тирольский по внешнему виду, он имел два этажа – нижний, каменный, и верхний – деревянный, ставни были выкрашены зеленой краской, над домом возвышалась небольшая башенка с колоколом, внутренние стены дома украшали оленьи рога. Хозяева занимали первый этаж. Просторный второй этаж имел крытую террасу. Усевшись здесь на деревенских стульях, Зигмунд и Марта решили, что терраса – удобное место для послеобеденного кофе. Когда приветливая жена хозяина принесла им молодое белое вино, они чокнулись, сказали друг другу тихо: «Я тебя люблю» – и решили назвать место отдыха «виллой Пуфендорф», потому что аренда оплачивалась гонораром, полученным от Пуфендорфов.
«Вилла Пуфендорф» оказалась весьма удачливой. Марта и девятимесячная Матильда буквально расцвели в тепле, пропитанном запахом хвои, тогда как ночи были приятно прохладными и нужно было укрываться одеялом. Мария справлялась с кухней, несмотря на скудость посуды. Она упаковала два ящика столовой посуды, кастрюль и полотенец, доставленных в багажном вагоне поезда, в котором она и трое Фрейдов заняли целую лавку, а их ручная кладь размещалась в сетках над головами. Каждую пятницу вечером в восемь часов пятнадцать минут Зигмунд выезжал на поезде из Вены и чуть позднее одиннадцати шагал по узкой деревенской дороге. К полуночи он уже отдыхал с Мартой в сладком тепле их постели.
Амалия и Якоб давно не выезжали на лето в деревню, и, чтобы сделать им приятное, Зигмунд пригласил их к себе. Александр, пользовавшийся правом бесплатного проезда, приезжал по воскресеньям,
– Не ради того, чтобы посетить нас, – поддразнивала его Марта, – а чтобы проехать шестнадцать виадуков.
Александр отвечал, счастливо улыбаясь:
– С закрытыми глазами могу сказать тебе название и номер каждого: туннель Буссерль, Пейербах, Шлёгель–мюле…
Двадцатидвухлетний Александр был чуть ниже Зигмунда, у него была короче шея; в остальном братья поразительно походили друг на друга. Зигмунд считал своего брата сложной личностью, темпераментным в своих отношениях с людьми, нетерпеливым и вместе с тем уравновешенным и надежным в работе. Александр задерживался на работе до полуночи. Он сетовал лишь на то, что бюллетени тарифов торговых перевозок печатаются микроскопическим шрифтом; он уже носил очки с узкой металлической перемычкой на широком носу, тогда как Зигмунд, старше его на десять лет, читал медицинские тексты без очков.
– Когда я стану министром транспорта, моим первым официальным актом будет четырехкратное увеличение размера шрифта для тарифных документов железных дорог. За одно это император Франц–Иосиф должен произвести меня в рыцари.
Фирма Александра распространяла «Всеобщий вестник тарифов». В начале его деятельности список тарифов умещался на паре простых листков. Через пять лет он превратил их во внушительный журнал.
– Алекс, будь осторожен, – предупреждал его Зигмунд, – или ты станешь австрийским экспертом по товарным поездам.
– Я уже им стал.
Зигмунду казалось странным быть наедине с мебелью в гостиной и столовой, укутанной простынями, с закрытыми окнами без занавесок, с коврами, пересыпанными камфарой и завернутыми в газеты. Поскольку его посещали только случайные пациенты, он проводил вторую половину дня в Институте Кассовица, куда привозили больных детей со всей Австрии. По утрам он обдумывал и писал статьи об афазии, анатомии головного мозга и детском параличе для «Медицинского энциклопедического справочника» и Введение к только что законченному переводу книги Бернгейма, где он обратил внимание на достижение ее автора, сумевшего лишить явления гипноза их необычности, благодаря тому что он увязал их с обычными явлениями нормальной психологической жизни и сна и определил «внушение как центральное ядро гипноза и ключ к его пониманию». Он утверждал, что книга наводит на размышления и точно рассчитана на то, чтобы развеять представления, будто гипноз все еще окружен, как заявляет профессор Мейнерт, «ореолом абсурдности».
Вечера он проводил с друзьями. Эрнст Флейшль часто приглашал его на ужин, ибо был одинок и нездоров, его часто лихорадило, и он не мог продолжать исследования в лаборатории профессора Брюкке. Иосиф Панет взял на себя его обязанности и вместе с Экснером добился блестящих результатов в восстановлении зрения после операций в области задней части мозга. Флейшль, красивое в прошлом лицо которого превратилось в складки и кости, раздражался по поводу малого числа пациентов у Зигмунда.
– Зиг, почему бы тебе не заняться общей практикой, пока ты не можешь позволить себе роскошь выступать в качестве невролога?
Зигмунд положил вилку.
– Мучительно сидеть в приемной утром и вслушиваться, не звонит ли в дверь какой–нибудь пациент. Но я не имею достаточного опыта во всех областях медицины, чтобы вести общую практику. Кроме того, нас, неврологов, всего лишь горстка.
Флейшль вздохнул:
– Разумеется, твое право упрямиться.
Йозеф Брейер преобразовал слово «упрямый» в «неохочий». Он взял «Медицинский еженедельник» и зачитал вслух отрывок из предисловия Зигмунда к книге Берн–гейма.
– Почему ты должен нападать на Мейнерта в лоб? Ты думаешь, что дразнишь кошку? – Он наклонил голову и уставился на Зигмунда исподлобья. – Мейнерт – лев пустыни. Он нанесет ответный удар, Зиг. Не думаю, что у тебя есть оружие сражаться с ним в открытую.
Самые счастливые вечера он проводил с Софией и Иосифом Панет в их прохладном помещении на верхнем этаже в Паркринге с видом на городской парк. Иосиф пригласил несколько молодых врачей, и они играли в карты перед открытыми окнами. Зигмунд наслаждался игрой, забывая медицину, Мейнерта и отсутствующих пациентов.
Как–то вечером София отвела его в сторону.
– Зиги, Иосиф сильно кашляет по ночам. Однажды я обнаружила пятна крови, когда он пытался их скрыть. Не придумаешь ли предлог, чтобы обследовать его грудную клетку?
– София, дорогая, я знаком с лучшим врачом в Австрии.
– Не попросишь ли ты его посоветовать нам уехать на все лето в горы? Иосиф так увлечен работой с доктором Экснером, что перегружает себя.
Амалия была больше всех довольна вынужденным летним холостым образом жизни Зигмунда, ибо ей выпал шанс готовить сыну его излюбленные кушанья. В свои пятьдесят три года она слегка поседела, но ее лицо оставалось гладким, а энергия неистощимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260