Для жителей Вены Рингштрассе была таким же эталоном красоты, как Елисейские поля в Париже. Она стала своеобразным символом Австро–Венгерской империи, навсегда занявшим свое место в культуре западного мира.
Сгустились сумерки. Фонарщики зажигали газовые уличные фонари с помощью длинных раздвигающихся шестов. Они откидывали крюком стеклянную боковину, открывали газовый кран, затем подносили пламя на конце шеста к горелке, регулировали огонь и, закрыв стеклянную боковину, переходили к следующему фонарю.
– Знаешь, Зиги, – воскликнула Марта, – побыв пару месяцев в моем родном городе, я почувствовала, что мне не хватает Вены.
– Может быть, отчасти я виноват? Он нежно поцеловал ее.
– Похоже, что я применю метафору не к месту, но верно, что отношения становятся более прочными, если выдержали испытания. Теперь мы знаем, что корабль не рассыплется при первом же шторме. Марта прислонилась к стволу каштана.
– Меня укачивает в плохую погоду. Не следует ли отказаться от всяких ссор? Зачем сражаться против того, кого любишь? Почему бы тебе не оставаться на мостике и не вести корабль, а мне поручить роль механика? Они оба равны на борту корабля, но выполняют разные задачи.
Ему понравилось ее замечание, но в то же время он помрачнел: «Я даже не знаю, какую гавань ищу». Она прижалась своим плечом к его плечу.
– Почему ты так недоволен результатами, которых добился за это лето?
– Потому что, на мой взгляд, я мало продвинулся, чтобы оправдать потерю двух месяцев, а это ведь оттяжка нашей свадьбы.
– В таком случае мысль о нашей свадьбе становится для тебя бременем. Ты должен думать только о завершении учебы.
– Возможно, меня беспокоит неясность, какое отделение мне следует выбрать. Дерматология важна для общей практики, но область малоприятная. Курс, который мне больше всего нравится, – это курс клинической психиатрии, который ведет профессор Мейнерт, курс анатомии мозга. Мейнерт благосклонно относился к моей работе, когда я был студентом, и я глубоко уважаю его. Он говорит, что я могу немедленно начать подготовку у него. В то же время ходят слухи, что профессор Йенского университета Герман Нотнагель приглашен возглавить клинику внутренних болезней. Если это верно, тогда ему потребуются ассистенты…
Эли дал знак рукой, что им пора возвращаться домой. Марта буркнула:
– Я сказала маме, что приведу тебя на ужин.
– А она знает о наших намерениях?
– Подозревает.
– Каково же ее отношение?
– Она говорит: «Почему мои дети выбирают нищих партнеров? Что за доблесть быть бедным?»
Когда Зигмунд узнал, что Нотнагеля официально пригласили в Вену, он послал Брейерам записку с вопросом, не может ли он с Мартой посетить их для беседы. Зигмунд и Марта решили сказать фрау Бернейс, куда они идут, и поэтому им не нужны сопровождающие. Марта надела голубое шелковое платье с вязаным воротником и манжетами. Она догадывалась, что Зигмунд выбрал дом Брейеров как образец для их будущего дома. Она чувствовала также, что ей придется выдержать испытание.
У Матильды Брейер не было намерения испытывать Марту. Она провела ее и Зигмунда в столовую, где был накрыт свежей белой скатертью стол, уставленный тарелками с шоколадным тортом. Когда Иозеф спустился из своей лаборатории, Матильда поставила по незыблемой и священной венской традиции тарелки с парой сосисок. Подать одну или три сосиски было немыслимо, как немыслимо представить себе брак с самим собой или брак между тремя.
Матильда выглядела прекрасно. Месяц, проведенный в Венеции, залечил все раны. Марта слегка прикоснулась к пище. Она сидела спокойно, вслушиваясь в оживленный разговор друзей. Матильда понимала, как трудно впервые пришедшей девушке войти в круг давно знающих друг друга людей, и старалась уделять Марте больше внимания.
Когда Зигмунд рассказал Йозефу о назначении Нотнагеля и о своем желании стать его ассистентом, тот наклонил голову к плечу и задумчиво улыбнулся.
– Для молодого человека, смирившегося с суровостью частной практики, ты, я должен сказать, быстро меняешь позиции.
– Только когда появляется возможность!
Они оба рассмеялись, и напряжение исчезло. Затем Йозеф заметил:
– Но ты прав, идя по этому пути. Видишь ли, две самые известные книги Нотнагеля помимо оригинального справочника по фармакологии – это «Диагноз заболеваний мозга» и«Экспериментальное исследование функций мозга». В Вене он уважает больше всех Теодора Мейнерта. Тебе следует немедленно запастись рекомендацией Мейнерта.
Профессор Герман Нотнагель едва успел устроиться в отведенных ему апартаментах, как пришел Зигмунд с письмом от профессора Теодора Мейнерта, рекомендовавшего его в качестве автора важных гистологических работ… Квартира еще хранила запах краски после ремонта. Гостиная, где горничная просила его подождать, была обставлена в тюрингском стиле. Подобно профессору Бильроту, Нотнагелю везло: в роли директора университетской медицинской клиники, а не института, который возглавлял профессор Брюкке, он имел право заниматься частной практикой. Говорили, что он редко возвращался домой без того, чтобы его не дожидался десяток пациентов, готовых заплатить десять гульденов за осмотр.
На стенах висели портреты четырех детей Нотнагеля, а на мольберте был выставлен портрет жены профессора, умершей два года назад. У мольберта на полу стояла ваза с живыми цветами. После смерти жены профессор Нотнагель сказал:
– Когда исчезает любовь, остается лишь работа.
Воспитанный на поэзии Шиллера, боготворившего женщин, он считал, что их следует ограждать от мирских тревог, оберегать их деликатность и их чувства. Он был убежденным противником допуска женщин к изучению медицины в университеты, где преподавал.
Герман Нотнагель был идеалистом. Он говорил своим студентам:
– Хорошим врачом может быть только хороший человек.
На книжных полках, которые осматривал Зигмунд, стояли книги немецких классиков, пьесы греческих и римских авторов, английские романы и необычный набор библий на арамейском и греческом языках. Очевидно, интерес Нотнагеля к литературе был столь же большим, как интерес профессора Брюкке к живописи и Бильрота – к музыке. Зигмунд спросил сам себя: «Не вызвана ли глубокая приверженность этих людей к искусству тем, что они обладают универсальным умом? И не та ли способность, которая позволяет им с помощью воображения и смелого взлета интеллекта делать открытия в науке, наделяет их возможностью понимать искусство?»
В дальнем конце комнаты открылась дверь. Вошел профессор Нотнагель в плотном черном костюме и шелковом жилете с серебряными пуговицами, в черном шелковом галстуке, закрывавшем большую часть его груди. Его волосы были светлого цвета, как кожа лица, глаза спокойны. На правой щеке и на переносице виднелись две большие бородавки. Однако при всей простоте его лицо было приятным, таким, которое нравится окружающим.
– Профессор Нотнагель, меня просили передать вам привет от профессора Мейнерта. С вашего разрешения, я хотел бы вручить вам эту записку.
Нотнагель предложил Зигмунду сесть на кожаный диван.
– Я весьма ценю рекомендации моего коллеги Мейнерта. Что я могу сделать для вас, господин доктор?
– Известно, что вы намереваетесь взять ассистента, господин профессор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260
Сгустились сумерки. Фонарщики зажигали газовые уличные фонари с помощью длинных раздвигающихся шестов. Они откидывали крюком стеклянную боковину, открывали газовый кран, затем подносили пламя на конце шеста к горелке, регулировали огонь и, закрыв стеклянную боковину, переходили к следующему фонарю.
– Знаешь, Зиги, – воскликнула Марта, – побыв пару месяцев в моем родном городе, я почувствовала, что мне не хватает Вены.
– Может быть, отчасти я виноват? Он нежно поцеловал ее.
– Похоже, что я применю метафору не к месту, но верно, что отношения становятся более прочными, если выдержали испытания. Теперь мы знаем, что корабль не рассыплется при первом же шторме. Марта прислонилась к стволу каштана.
– Меня укачивает в плохую погоду. Не следует ли отказаться от всяких ссор? Зачем сражаться против того, кого любишь? Почему бы тебе не оставаться на мостике и не вести корабль, а мне поручить роль механика? Они оба равны на борту корабля, но выполняют разные задачи.
Ему понравилось ее замечание, но в то же время он помрачнел: «Я даже не знаю, какую гавань ищу». Она прижалась своим плечом к его плечу.
– Почему ты так недоволен результатами, которых добился за это лето?
– Потому что, на мой взгляд, я мало продвинулся, чтобы оправдать потерю двух месяцев, а это ведь оттяжка нашей свадьбы.
– В таком случае мысль о нашей свадьбе становится для тебя бременем. Ты должен думать только о завершении учебы.
– Возможно, меня беспокоит неясность, какое отделение мне следует выбрать. Дерматология важна для общей практики, но область малоприятная. Курс, который мне больше всего нравится, – это курс клинической психиатрии, который ведет профессор Мейнерт, курс анатомии мозга. Мейнерт благосклонно относился к моей работе, когда я был студентом, и я глубоко уважаю его. Он говорит, что я могу немедленно начать подготовку у него. В то же время ходят слухи, что профессор Йенского университета Герман Нотнагель приглашен возглавить клинику внутренних болезней. Если это верно, тогда ему потребуются ассистенты…
Эли дал знак рукой, что им пора возвращаться домой. Марта буркнула:
– Я сказала маме, что приведу тебя на ужин.
– А она знает о наших намерениях?
– Подозревает.
– Каково же ее отношение?
– Она говорит: «Почему мои дети выбирают нищих партнеров? Что за доблесть быть бедным?»
Когда Зигмунд узнал, что Нотнагеля официально пригласили в Вену, он послал Брейерам записку с вопросом, не может ли он с Мартой посетить их для беседы. Зигмунд и Марта решили сказать фрау Бернейс, куда они идут, и поэтому им не нужны сопровождающие. Марта надела голубое шелковое платье с вязаным воротником и манжетами. Она догадывалась, что Зигмунд выбрал дом Брейеров как образец для их будущего дома. Она чувствовала также, что ей придется выдержать испытание.
У Матильды Брейер не было намерения испытывать Марту. Она провела ее и Зигмунда в столовую, где был накрыт свежей белой скатертью стол, уставленный тарелками с шоколадным тортом. Когда Иозеф спустился из своей лаборатории, Матильда поставила по незыблемой и священной венской традиции тарелки с парой сосисок. Подать одну или три сосиски было немыслимо, как немыслимо представить себе брак с самим собой или брак между тремя.
Матильда выглядела прекрасно. Месяц, проведенный в Венеции, залечил все раны. Марта слегка прикоснулась к пище. Она сидела спокойно, вслушиваясь в оживленный разговор друзей. Матильда понимала, как трудно впервые пришедшей девушке войти в круг давно знающих друг друга людей, и старалась уделять Марте больше внимания.
Когда Зигмунд рассказал Йозефу о назначении Нотнагеля и о своем желании стать его ассистентом, тот наклонил голову к плечу и задумчиво улыбнулся.
– Для молодого человека, смирившегося с суровостью частной практики, ты, я должен сказать, быстро меняешь позиции.
– Только когда появляется возможность!
Они оба рассмеялись, и напряжение исчезло. Затем Йозеф заметил:
– Но ты прав, идя по этому пути. Видишь ли, две самые известные книги Нотнагеля помимо оригинального справочника по фармакологии – это «Диагноз заболеваний мозга» и«Экспериментальное исследование функций мозга». В Вене он уважает больше всех Теодора Мейнерта. Тебе следует немедленно запастись рекомендацией Мейнерта.
Профессор Герман Нотнагель едва успел устроиться в отведенных ему апартаментах, как пришел Зигмунд с письмом от профессора Теодора Мейнерта, рекомендовавшего его в качестве автора важных гистологических работ… Квартира еще хранила запах краски после ремонта. Гостиная, где горничная просила его подождать, была обставлена в тюрингском стиле. Подобно профессору Бильроту, Нотнагелю везло: в роли директора университетской медицинской клиники, а не института, который возглавлял профессор Брюкке, он имел право заниматься частной практикой. Говорили, что он редко возвращался домой без того, чтобы его не дожидался десяток пациентов, готовых заплатить десять гульденов за осмотр.
На стенах висели портреты четырех детей Нотнагеля, а на мольберте был выставлен портрет жены профессора, умершей два года назад. У мольберта на полу стояла ваза с живыми цветами. После смерти жены профессор Нотнагель сказал:
– Когда исчезает любовь, остается лишь работа.
Воспитанный на поэзии Шиллера, боготворившего женщин, он считал, что их следует ограждать от мирских тревог, оберегать их деликатность и их чувства. Он был убежденным противником допуска женщин к изучению медицины в университеты, где преподавал.
Герман Нотнагель был идеалистом. Он говорил своим студентам:
– Хорошим врачом может быть только хороший человек.
На книжных полках, которые осматривал Зигмунд, стояли книги немецких классиков, пьесы греческих и римских авторов, английские романы и необычный набор библий на арамейском и греческом языках. Очевидно, интерес Нотнагеля к литературе был столь же большим, как интерес профессора Брюкке к живописи и Бильрота – к музыке. Зигмунд спросил сам себя: «Не вызвана ли глубокая приверженность этих людей к искусству тем, что они обладают универсальным умом? И не та ли способность, которая позволяет им с помощью воображения и смелого взлета интеллекта делать открытия в науке, наделяет их возможностью понимать искусство?»
В дальнем конце комнаты открылась дверь. Вошел профессор Нотнагель в плотном черном костюме и шелковом жилете с серебряными пуговицами, в черном шелковом галстуке, закрывавшем большую часть его груди. Его волосы были светлого цвета, как кожа лица, глаза спокойны. На правой щеке и на переносице виднелись две большие бородавки. Однако при всей простоте его лицо было приятным, таким, которое нравится окружающим.
– Профессор Нотнагель, меня просили передать вам привет от профессора Мейнерта. С вашего разрешения, я хотел бы вручить вам эту записку.
Нотнагель предложил Зигмунду сесть на кожаный диван.
– Я весьма ценю рекомендации моего коллеги Мейнерта. Что я могу сделать для вас, господин доктор?
– Известно, что вы намереваетесь взять ассистента, господин профессор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260