он не занимался рукоблудием, за исключением периода между шестнадцатью и семнадцатью годами; до двадцати шести лет не имел половых сношений; его огорчало отсутствие возможности их иметь, поскольку он испытывал физическое отвращение к проституткам. Когда Зигмунд спросил его при первом сеансе, почему он делает такой сильный акцент на интимной жизни, Лертцинг ответил:
– Профессор Фрейд, я знаком с вашей теорией, но никогда не связывал вашу сексуальную теорию и свое недомогание, пока не прочитал вашу книгу.
Лертцинг утверждал, что сексуальное чувство пробудилось у него в возрасте между четырьмя и пятью годами и было связано с привлекательной молодой гувернанткой, которую он назвал по фамилии – фрейлейн Петер. Зигмунд взял на заметку, что фамилия звучала как мужское имя. В тот памятный полдень фрейлейн Петер лежала на софе и читала. Мальчик спросил, может ли он пощупать под юбкой. Она согласилась при условии, что это останется тайной. Лертцинг рассказал, как он погладил руками нижнюю часть ее тела и ее гениталии, форма которых показалась ему странной. У него возникло неодолимое желание увидеть обнаженные женские формы, и он стал подглядывать. Довольно длительное время ему разрешали ложиться в постель с фрейлейн Петер. Вполне естественно, у него появилась болезненная эрекция, и он пожаловался об этом матери.
Он не помнил ответа матери, но с этого момента у него возникла навязчивая мысль, что родителям известны все его желания. Затем добавился страх, что он разглашает свои думы, не замечая того. В то время он больше всего боялся смерти отца. Только несколькими неделями позднее Зигмунд узнал от Лертцинга, что его отец уже давно умер.
Болезнь Лертцинга вылилась в кризис на военных сборах прошлым летом, в которых он участвовал как офицер. Во время дневного марша Лертцинг потерял очки. Хотя он знал, что мог бы их найти, остановив свое подразделение, но решил этого не делать. На привале он отдыхал с двумя офицерами, один из них был капитаном, которого Лертцинг боялся, Потому что этому офицеру доставляла удовольствие жестокость. Капитан рассказал Лертцингу о зверском наказании заключенных…
Пациент вскочил с софы, умоляя не спрашивать, в чем заключалось наказание. Он нервно шагал по комнате, его голубые глаза вылезли из орбит и увлажнились. Зигмунд напомнил ему, что преодоление сопротивления – важная часть лечения и, поскольку Лертцинг сам затронул вопрос о наказании, он должен продолжить рассказ. Побледневший и обезумевший Лертцинг выпалил:
– Преступник был связан… К его заду приложили горшок… В горшок запихнули несколько крыс… И они… прогрызли…
Он упал на софу и не мог продолжать. Зигмунд подсказал:
– Задний проход. Лертцинг прошептал: – Да.
Зигмунд заметил, что лицо Лертцинга выражало одновременно и страх и удовольствие. Через некоторое время он добавил:
– В этот момент мне на ум пришла идея, что такое случилось с дорогими мне людьми.
Ими оказались его отец, который в фантазии Лертцинга был все еще живым, и его невеста. Единственным способом избавления от навязчивой картины крыс, вгрызающихся в задний проход отца и невесты, было трясти головой, повторяя при этом:
– Вот выдумал!
Невроз одержимости Лертцинга принял затем новый поворот: капитан, которого он боялся как жестокого человека, занял место отца. Когда в почтовое отделение около военной базы пришла посылка с очками, капитан принес ее Лертцингу, сказав, что их общий друг лейтенант Наль заплатил почте 3 кроны и 80 грошей. Лертцинг внушил себе: «Ты должен вернуть деньги лейтенанту Налю».
Но в голове Лертцинга это внушение стало командой, отданной отцом; он был готов уплатить и вместе с тем не возвращать деньги, поскольку тогда, дескать, осуществится фантазия относительно крыс, отца и любимой молодой женщины. Крысы в горшке и новые очки тесно переплелись в его представлении.
В числе провинностей, которые приписывал себе Лертцинг, была и такая, что он уснул где–то в середине ночи, а его отец умер на рассвете и сын не попрощался с ним, несмотря на то, что перед кончиной отец звал его. Лертцинг был так одержим чувством вины, что прекратил занятия правом. После месяца процедур Зигмунд решил, что можно было бы подсказать Лертцингу первый ключ. В конце одного из часовых сеансов Зигмунд сказал ему:
– Когда существует разрыв между воздействием и его содержанием (в данном случае между угрызениями совести и поводом для них), невежда скажет, что воздействие слишком велико, что оно преувеличенно, и в итоге делает ложный вывод… Врач, напротив, скажет: «Нет. Воздействие оправданно. Чувство вины само по себе нельзя оспаривать. Но оно связано с иным содержанием, которое не лежит на поверхности, а входит в подсознание и которое следует выявить. Видимое идейное содержание оказалось таковым благодаря ложной увязке. Мы не привыкли к сильным воздействиям, вроде бы не имеющим идейного содержания, и поэтому, если содержания не видно, мы подменяем его другим, удобным содержанием».
Наступило время, когда несчастный молодой человек начал открывать для себя ранее неизвестное ему содержание своего рассудка. Зигмунд добавил:
– Существует психологическое различие между сознательным и подсознательным; все сознательное подвержено выветриванию, тогда как подсознательное относительно стабильно. Мы должны попытаться добраться до этого содержания.
Он объяснил также, что, согласно теории психоанализа, «каждый страх соответствует прошлому желанию, которое сейчас подавлено». Он высказал предположение, что некоторые пациенты получают удовлетворение от своих страданий и тем самым мешают своему излечению. Страдание приносит удовлетворение, потому что ослабляет чувство подсознательной вины.
Адвокат Лертцинг начал рассказывать, как часто он желал отцу смерти, особенно в последние годы, мечтая стать обладателем значительного наследства и жениться на возлюбленной из бедной семьи. Он вспомнил, что однажды его крепко отхлестал отец за то, что он кого–то укусил. Выдав эту информацию, Лертцинг воскликнул:
– Кусай его! Разве не это делают крысы?
Так появилась одержимость, отсюда образ крыс, грызущих задний проход.
Лишь через несколько месяцев непроизвольное замечание Лертцинга позволило Зигмунду определить, что явилось шесть лет назад причиной заболевания. Его мать заявила, что одна из ее богатых кузин согласилась, чтобы Лертцинг женился на одной из ее дочерей, и предлагала ему место юриста в фирме, что сулило быстрый успех. Лертцинг не пожелал жениться на почти незнакомой ему девице, однако соблазн денег и успеха был очень сильным. Фантазиями и одержимостью он пытался прикрыться от принятия решения.
Ныне он осуществил полный перенос: доктор Зигмунд Фрейд преобразился в богатую кузину, вознамерившуюся принять его в свою семью; молодая девушка, увиденная им на ступеньках дома на Берггассе, 19, стала дочерью профессора Фрейда. Доктор Фрейд оказывал на него давление, заставлял жениться на его мнимой дочери. Он обвинял доктора Фрейда в попытках вынудить его бросить настоящую возлюбленную и жениться ради денег и положения, что представлялось ему немыслимым. Затем врач стал его отцом, отхлестывающим по мягкому месту. Затем наступила подмена отца капитаном–садистом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260
– Профессор Фрейд, я знаком с вашей теорией, но никогда не связывал вашу сексуальную теорию и свое недомогание, пока не прочитал вашу книгу.
Лертцинг утверждал, что сексуальное чувство пробудилось у него в возрасте между четырьмя и пятью годами и было связано с привлекательной молодой гувернанткой, которую он назвал по фамилии – фрейлейн Петер. Зигмунд взял на заметку, что фамилия звучала как мужское имя. В тот памятный полдень фрейлейн Петер лежала на софе и читала. Мальчик спросил, может ли он пощупать под юбкой. Она согласилась при условии, что это останется тайной. Лертцинг рассказал, как он погладил руками нижнюю часть ее тела и ее гениталии, форма которых показалась ему странной. У него возникло неодолимое желание увидеть обнаженные женские формы, и он стал подглядывать. Довольно длительное время ему разрешали ложиться в постель с фрейлейн Петер. Вполне естественно, у него появилась болезненная эрекция, и он пожаловался об этом матери.
Он не помнил ответа матери, но с этого момента у него возникла навязчивая мысль, что родителям известны все его желания. Затем добавился страх, что он разглашает свои думы, не замечая того. В то время он больше всего боялся смерти отца. Только несколькими неделями позднее Зигмунд узнал от Лертцинга, что его отец уже давно умер.
Болезнь Лертцинга вылилась в кризис на военных сборах прошлым летом, в которых он участвовал как офицер. Во время дневного марша Лертцинг потерял очки. Хотя он знал, что мог бы их найти, остановив свое подразделение, но решил этого не делать. На привале он отдыхал с двумя офицерами, один из них был капитаном, которого Лертцинг боялся, Потому что этому офицеру доставляла удовольствие жестокость. Капитан рассказал Лертцингу о зверском наказании заключенных…
Пациент вскочил с софы, умоляя не спрашивать, в чем заключалось наказание. Он нервно шагал по комнате, его голубые глаза вылезли из орбит и увлажнились. Зигмунд напомнил ему, что преодоление сопротивления – важная часть лечения и, поскольку Лертцинг сам затронул вопрос о наказании, он должен продолжить рассказ. Побледневший и обезумевший Лертцинг выпалил:
– Преступник был связан… К его заду приложили горшок… В горшок запихнули несколько крыс… И они… прогрызли…
Он упал на софу и не мог продолжать. Зигмунд подсказал:
– Задний проход. Лертцинг прошептал: – Да.
Зигмунд заметил, что лицо Лертцинга выражало одновременно и страх и удовольствие. Через некоторое время он добавил:
– В этот момент мне на ум пришла идея, что такое случилось с дорогими мне людьми.
Ими оказались его отец, который в фантазии Лертцинга был все еще живым, и его невеста. Единственным способом избавления от навязчивой картины крыс, вгрызающихся в задний проход отца и невесты, было трясти головой, повторяя при этом:
– Вот выдумал!
Невроз одержимости Лертцинга принял затем новый поворот: капитан, которого он боялся как жестокого человека, занял место отца. Когда в почтовое отделение около военной базы пришла посылка с очками, капитан принес ее Лертцингу, сказав, что их общий друг лейтенант Наль заплатил почте 3 кроны и 80 грошей. Лертцинг внушил себе: «Ты должен вернуть деньги лейтенанту Налю».
Но в голове Лертцинга это внушение стало командой, отданной отцом; он был готов уплатить и вместе с тем не возвращать деньги, поскольку тогда, дескать, осуществится фантазия относительно крыс, отца и любимой молодой женщины. Крысы в горшке и новые очки тесно переплелись в его представлении.
В числе провинностей, которые приписывал себе Лертцинг, была и такая, что он уснул где–то в середине ночи, а его отец умер на рассвете и сын не попрощался с ним, несмотря на то, что перед кончиной отец звал его. Лертцинг был так одержим чувством вины, что прекратил занятия правом. После месяца процедур Зигмунд решил, что можно было бы подсказать Лертцингу первый ключ. В конце одного из часовых сеансов Зигмунд сказал ему:
– Когда существует разрыв между воздействием и его содержанием (в данном случае между угрызениями совести и поводом для них), невежда скажет, что воздействие слишком велико, что оно преувеличенно, и в итоге делает ложный вывод… Врач, напротив, скажет: «Нет. Воздействие оправданно. Чувство вины само по себе нельзя оспаривать. Но оно связано с иным содержанием, которое не лежит на поверхности, а входит в подсознание и которое следует выявить. Видимое идейное содержание оказалось таковым благодаря ложной увязке. Мы не привыкли к сильным воздействиям, вроде бы не имеющим идейного содержания, и поэтому, если содержания не видно, мы подменяем его другим, удобным содержанием».
Наступило время, когда несчастный молодой человек начал открывать для себя ранее неизвестное ему содержание своего рассудка. Зигмунд добавил:
– Существует психологическое различие между сознательным и подсознательным; все сознательное подвержено выветриванию, тогда как подсознательное относительно стабильно. Мы должны попытаться добраться до этого содержания.
Он объяснил также, что, согласно теории психоанализа, «каждый страх соответствует прошлому желанию, которое сейчас подавлено». Он высказал предположение, что некоторые пациенты получают удовлетворение от своих страданий и тем самым мешают своему излечению. Страдание приносит удовлетворение, потому что ослабляет чувство подсознательной вины.
Адвокат Лертцинг начал рассказывать, как часто он желал отцу смерти, особенно в последние годы, мечтая стать обладателем значительного наследства и жениться на возлюбленной из бедной семьи. Он вспомнил, что однажды его крепко отхлестал отец за то, что он кого–то укусил. Выдав эту информацию, Лертцинг воскликнул:
– Кусай его! Разве не это делают крысы?
Так появилась одержимость, отсюда образ крыс, грызущих задний проход.
Лишь через несколько месяцев непроизвольное замечание Лертцинга позволило Зигмунду определить, что явилось шесть лет назад причиной заболевания. Его мать заявила, что одна из ее богатых кузин согласилась, чтобы Лертцинг женился на одной из ее дочерей, и предлагала ему место юриста в фирме, что сулило быстрый успех. Лертцинг не пожелал жениться на почти незнакомой ему девице, однако соблазн денег и успеха был очень сильным. Фантазиями и одержимостью он пытался прикрыться от принятия решения.
Ныне он осуществил полный перенос: доктор Зигмунд Фрейд преобразился в богатую кузину, вознамерившуюся принять его в свою семью; молодая девушка, увиденная им на ступеньках дома на Берггассе, 19, стала дочерью профессора Фрейда. Доктор Фрейд оказывал на него давление, заставлял жениться на его мнимой дочери. Он обвинял доктора Фрейда в попытках вынудить его бросить настоящую возлюбленную и жениться ради денег и положения, что представлялось ему немыслимым. Затем врач стал его отцом, отхлестывающим по мягкому месту. Затем наступила подмена отца капитаном–садистом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260