Как следовало из истории болезни, она жаловалась на боли в тыльной части головы; утверждала, что ее преследуют мужчины, что она вынуждена подходить к ним, ибо этого требуют от нее голоса. В первую ночь пребывания в больнице ее пришлось привязать к кровати.
Зигмунд снял сетку, закрывавшую ее постель. Женщина вскочила и попыталась обнять его. Она плакала, жалуясь на плохое обращение с ней. Зигмунд успокоил ее и спросил, когда начались боли.
– Десять месяцев назад. От недомогания в желудке. Я всегда сторонилась мужчин, а сейчас я думаю, что только мужчина может исцелить меня. Я стала бегать за каждым мужчиной, целовать и обнимать. Моя семья заперла меня дома. Я пыталась бежать, выпрыгнув из окна. После этого они доставили меня сюда.
– Почему у вас на руке кровь, фрейлейн?
– Я укусила себя. В моей постели мужчина, который хочет сжечь меня.
Она выпрыгнула из койки, оторвала полосу от своего платья, закрутила ее вокруг шеи и пыталась удушить себя. Зигмунд прописал ей два грамма хлоралгидрата. Вскоре она заснула.
И так изо дня в день продолжался этот парад трогательных душ: тридцатисемилетняя незамужняя дочь фермера, родившая мертвого ребенка, уверяла каждого встречного, что она его убила. Ее доставили в больницу, после того как она начала бегать нагишом по лесу и рассказывать, будто в доме ее родителей каждую ночь убивают кого–нибудь, а трупы вешают на чердаке.
Привлекательная замужняя венка страдала тем, что ежедневно видела духов и сатану, ей казалось, будто разверзается потолок палаты и, заметив ее, люди высовывают языки. Пятидесятисемилетняя одинокая швея слышала голоса и выстрелы, ее мучило видение собственной дочери, порубленной ее мужем и плавающей в крови в своей постели. Близкая к сорока годам женщина не могла спать по ночам, потому что ей виделось тело ее любовника Александра, ходившее вокруг с приставленной к нему головой мужа; она просила, чтобы принесли в палату софу, ибо явится святой дух и займется с ней любовью. Пожилой старой деве слышались голоса полицейских и лай собак, ей представлялись горожане, уставившиеся на нее и обвиняющие ее в том, что она, дескать, уводит к себе домой собак, чтобы иметь с ними половое сношение. Сорокалетняя жена кассира банка, образованная и с хорошими манерами, полагала, что ее ненавидит целый город в отместку за противозаконное половое сношение, в результате которого она подхватила венерическое заболевание (ничего такого не было), заразила своего мужа, а он ее бросил за это…–
Приходилось заниматься еще более трудными пациентами: с бессвязной речью, с беспорядочными движениями, не способными сосредоточиться, живущими прошлым десяти–, двадцати–, сорокалетней давности, не могущими осознать, что они находятся в больнице. Ежедневно он часами вчитывался в истории болезней, поступавшие из Граца и Цюриха, Праги и Парижа, Милана и Москвы, Лондона и Нью–Йорка. Подробно описывались галлюцинации и заблуждения, фантазии, беспокойства, страхи, мания преследования. Они были расписаны по категориям таким образом, что врачи могли утверждать (как это установил для себя Зигмунд, ознакомившись с лежащими перед ним монографиями и книгами), что все эти заболевания возникают не в какое–то особое Бремя, в особых местах и при особых обстоятельствах. Они общи для всех. Больницы, санатории, пансионы, приюты западного мира переполнены сотнями тысяч таких больных.
Диагноз недугам был поставлен: безумие, сумасшествие, раннее слабоумие. Лечение простое: успокоить с помощью хлоридов и других лекарств, дать им покой, помочь осознать различие между реальностью и иллюзией, назначить теплую ванну, а на следующий день – холодную, применить электротерапию и массаж. Однако все это, как мог оценить Зигмунд, давало слабые результаты. Иногда, если болезнь была обнаружена в самом начале, удавалось восстановить веру пациентов в себя и вернуть их домой. Но в целом итоги были обескураживающими: у большинства несчастных приступы повторялись, их возвращали в больницы или в приют или же они погибали, наложив на себя руки.
За истекшие месяцы Зигмунд определил трех пациентов в приют для умалишенных Нижней Австрии, сопровождал их до здания, расположенного возле холма. Фон Пфунген направил столько же, а вот у Юллендера оказалось больше – семь неизлечимых, у профессора Мейнерта, которого призывали в наиболее сложных случаях, было наибольшее число – тринадцать.
Время, проведенное в палатах «с расстройствами», оказало на Зигмунда эмоциональное и физическое воздействие. Он скудно питался, плохо спал, потерял в весе несколько килограммов, и это при его щуплом сложении. Духота, переполненные палаты к буйства больных создавали нагрузку, прочертившую морщины на его щеках. Как врач, которому доверено лишь общее наблюдение, он не обязан был принимать какое–то особое участие в невзгодах больных. Однако имелось одно существенное различие. Врач мог питать симпатию к больному с зобом или с камнями в печени и в то же время испытывать страх перед душевнобольным, страдающим манией. Это была инстинктивная реакция. Зигмунд никогда не намеревался работать с душевнобольными и не думал, что это может его увлечь. Однако он начал чувствовать, пока еще смутно, что эти несчастные создания обделены жизнью.
Для патолога открывалось исключительно плодотворное поле; еще столько нужно выяснить о структуре и функциях человеческого мозга. Но кто бы мог помочь, хотя бы немного, лечащему врачу? Или больным, большинству которых вообще недоступна помощь? Припоминая сотни больных мужчин и женщин, обращавшихся к нему, Зигмунд думал с отчаянием: «Нынешняя психиатрия бесплодна».
Книга третья: По натянутому канату
1
Игнац Шенберг дважды в неделю по пути из университета заходил к Зигмунду, чтобы поужинать вместе с ним. Друзья читали и просматривали бумаги при свете лампы. Игнац, мечтавший ускорить женитьбу на Минне, взвалил на свои плечи непосильный груз. Вечерами он становился бледным и беспокойным. Прослушав стетоскопом грудь и спину Игнаца и простучав ребра, Зигмунд сказал:
– Игнац, ты должен отдохнуть.
– На следующий год, Зиг, – устало ответил Игнац.
– Нет, именно в этом году.
Зигмунд решил навестить его братьев, с которыми частенько виделся благодаря многолетней дружбе с Игнацем. Алоис был в отъезде, а Геза пригласил его на ужин. Коренастый Геза с крупными чертами лица был работягой и давно считал, что книги – настоящие враги мужчины. Зигмунд порицал его за глупость и самодовольство и поэтому не стал тратить время на любезности.
– Геза, у Игнаца обостряется чахотка.
– Чего ты от меня хочешь?
– Денег. Столько, чтобы Игнац мог побыть несколько недель в горах.
– Почему я должен платить за него? Я гну спину, чтобы заработать гульдены. Зигмунд смягчил тон:
– Мы все должны следить за собой. Но Игнац особенно дорог.
– Почему он так дорог? Потому, что читает санскритскую поэзию? Голодный рот санскритом не накормишь.
– Если я смогу убедить Алоиса раскошелиться, ты добавишь денег со своей стороны? Я буду сопровождать Игнаца. Не хочу, чтобы он поехал в одиночку.
– Ладно, – проворчал Геза. – Дам. Разве я не давал? Зигмунд отвез Игнаца в Штейн–ам–Ангер в Венгрии, дав ему строгие наставления, как следить за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260
Зигмунд снял сетку, закрывавшую ее постель. Женщина вскочила и попыталась обнять его. Она плакала, жалуясь на плохое обращение с ней. Зигмунд успокоил ее и спросил, когда начались боли.
– Десять месяцев назад. От недомогания в желудке. Я всегда сторонилась мужчин, а сейчас я думаю, что только мужчина может исцелить меня. Я стала бегать за каждым мужчиной, целовать и обнимать. Моя семья заперла меня дома. Я пыталась бежать, выпрыгнув из окна. После этого они доставили меня сюда.
– Почему у вас на руке кровь, фрейлейн?
– Я укусила себя. В моей постели мужчина, который хочет сжечь меня.
Она выпрыгнула из койки, оторвала полосу от своего платья, закрутила ее вокруг шеи и пыталась удушить себя. Зигмунд прописал ей два грамма хлоралгидрата. Вскоре она заснула.
И так изо дня в день продолжался этот парад трогательных душ: тридцатисемилетняя незамужняя дочь фермера, родившая мертвого ребенка, уверяла каждого встречного, что она его убила. Ее доставили в больницу, после того как она начала бегать нагишом по лесу и рассказывать, будто в доме ее родителей каждую ночь убивают кого–нибудь, а трупы вешают на чердаке.
Привлекательная замужняя венка страдала тем, что ежедневно видела духов и сатану, ей казалось, будто разверзается потолок палаты и, заметив ее, люди высовывают языки. Пятидесятисемилетняя одинокая швея слышала голоса и выстрелы, ее мучило видение собственной дочери, порубленной ее мужем и плавающей в крови в своей постели. Близкая к сорока годам женщина не могла спать по ночам, потому что ей виделось тело ее любовника Александра, ходившее вокруг с приставленной к нему головой мужа; она просила, чтобы принесли в палату софу, ибо явится святой дух и займется с ней любовью. Пожилой старой деве слышались голоса полицейских и лай собак, ей представлялись горожане, уставившиеся на нее и обвиняющие ее в том, что она, дескать, уводит к себе домой собак, чтобы иметь с ними половое сношение. Сорокалетняя жена кассира банка, образованная и с хорошими манерами, полагала, что ее ненавидит целый город в отместку за противозаконное половое сношение, в результате которого она подхватила венерическое заболевание (ничего такого не было), заразила своего мужа, а он ее бросил за это…–
Приходилось заниматься еще более трудными пациентами: с бессвязной речью, с беспорядочными движениями, не способными сосредоточиться, живущими прошлым десяти–, двадцати–, сорокалетней давности, не могущими осознать, что они находятся в больнице. Ежедневно он часами вчитывался в истории болезней, поступавшие из Граца и Цюриха, Праги и Парижа, Милана и Москвы, Лондона и Нью–Йорка. Подробно описывались галлюцинации и заблуждения, фантазии, беспокойства, страхи, мания преследования. Они были расписаны по категориям таким образом, что врачи могли утверждать (как это установил для себя Зигмунд, ознакомившись с лежащими перед ним монографиями и книгами), что все эти заболевания возникают не в какое–то особое Бремя, в особых местах и при особых обстоятельствах. Они общи для всех. Больницы, санатории, пансионы, приюты западного мира переполнены сотнями тысяч таких больных.
Диагноз недугам был поставлен: безумие, сумасшествие, раннее слабоумие. Лечение простое: успокоить с помощью хлоридов и других лекарств, дать им покой, помочь осознать различие между реальностью и иллюзией, назначить теплую ванну, а на следующий день – холодную, применить электротерапию и массаж. Однако все это, как мог оценить Зигмунд, давало слабые результаты. Иногда, если болезнь была обнаружена в самом начале, удавалось восстановить веру пациентов в себя и вернуть их домой. Но в целом итоги были обескураживающими: у большинства несчастных приступы повторялись, их возвращали в больницы или в приют или же они погибали, наложив на себя руки.
За истекшие месяцы Зигмунд определил трех пациентов в приют для умалишенных Нижней Австрии, сопровождал их до здания, расположенного возле холма. Фон Пфунген направил столько же, а вот у Юллендера оказалось больше – семь неизлечимых, у профессора Мейнерта, которого призывали в наиболее сложных случаях, было наибольшее число – тринадцать.
Время, проведенное в палатах «с расстройствами», оказало на Зигмунда эмоциональное и физическое воздействие. Он скудно питался, плохо спал, потерял в весе несколько килограммов, и это при его щуплом сложении. Духота, переполненные палаты к буйства больных создавали нагрузку, прочертившую морщины на его щеках. Как врач, которому доверено лишь общее наблюдение, он не обязан был принимать какое–то особое участие в невзгодах больных. Однако имелось одно существенное различие. Врач мог питать симпатию к больному с зобом или с камнями в печени и в то же время испытывать страх перед душевнобольным, страдающим манией. Это была инстинктивная реакция. Зигмунд никогда не намеревался работать с душевнобольными и не думал, что это может его увлечь. Однако он начал чувствовать, пока еще смутно, что эти несчастные создания обделены жизнью.
Для патолога открывалось исключительно плодотворное поле; еще столько нужно выяснить о структуре и функциях человеческого мозга. Но кто бы мог помочь, хотя бы немного, лечащему врачу? Или больным, большинству которых вообще недоступна помощь? Припоминая сотни больных мужчин и женщин, обращавшихся к нему, Зигмунд думал с отчаянием: «Нынешняя психиатрия бесплодна».
Книга третья: По натянутому канату
1
Игнац Шенберг дважды в неделю по пути из университета заходил к Зигмунду, чтобы поужинать вместе с ним. Друзья читали и просматривали бумаги при свете лампы. Игнац, мечтавший ускорить женитьбу на Минне, взвалил на свои плечи непосильный груз. Вечерами он становился бледным и беспокойным. Прослушав стетоскопом грудь и спину Игнаца и простучав ребра, Зигмунд сказал:
– Игнац, ты должен отдохнуть.
– На следующий год, Зиг, – устало ответил Игнац.
– Нет, именно в этом году.
Зигмунд решил навестить его братьев, с которыми частенько виделся благодаря многолетней дружбе с Игнацем. Алоис был в отъезде, а Геза пригласил его на ужин. Коренастый Геза с крупными чертами лица был работягой и давно считал, что книги – настоящие враги мужчины. Зигмунд порицал его за глупость и самодовольство и поэтому не стал тратить время на любезности.
– Геза, у Игнаца обостряется чахотка.
– Чего ты от меня хочешь?
– Денег. Столько, чтобы Игнац мог побыть несколько недель в горах.
– Почему я должен платить за него? Я гну спину, чтобы заработать гульдены. Зигмунд смягчил тон:
– Мы все должны следить за собой. Но Игнац особенно дорог.
– Почему он так дорог? Потому, что читает санскритскую поэзию? Голодный рот санскритом не накормишь.
– Если я смогу убедить Алоиса раскошелиться, ты добавишь денег со своей стороны? Я буду сопровождать Игнаца. Не хочу, чтобы он поехал в одиночку.
– Ладно, – проворчал Геза. – Дам. Разве я не давал? Зигмунд отвез Игнаца в Штейн–ам–Ангер в Венгрии, дав ему строгие наставления, как следить за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260