Помнишь дискуссии о кокаине и о его воздействии на различные части тела? Ты тогда высказал мысль, чтобы я испытал его на глазах. Я это сделал, Зиг. Полагаю, мы получили анестезирующее вещество, которое искали все эти годы.
Зигмунд вздохнул:
– Леопольд, ты говорил на эту тему с Карлом Коллером?
Кенигштейн стоял некоторое время молча, огорошенный вопросом.
– Почему ты спрашиваешь?
– Вы оба сделали одно и то же открытие. Кенигштейн побледнел:
– Откуда ты это узнал?
– Я встретил Коллера вчера вечером, возвращаясь домой. Он испытал кокаин на нескольких животных, а также на себе. Он еще не оперировал на глазу человека.
– Я тоже еще не оперировал человеческий глаз, но, разумеется, сделаю такую операцию.
Зигмунд был встревожен.
– Леопольд, я рад за тебя. Я представляю, как все это важно. Но если ты и Коллер сделали открытие одновременно, вы должны так же одновременно представить свои доклады Медицинскому обществу. Заслуга должна принадлежать вам обоим.
Оба были глубоко разочарованы. Зигмунд старался успокоить их. Когда он понял, что не добьется нужного успеха, попросил помощи у коренастого, крепко сложенного доктора Вагнер–Яурега, работавшего в приюте для умалишенных Нижней Австрии и связанного с лабораторией Штрикера. Они убедили Коллера и Кенигштейна представить свои доклады на последующих заседаниях общества и признать, что открытие было сделано одновременно.
Позднее, когда в госпиталь пришел Якоб Фрейд, жалуясь на боль в глазах, Зигмунд отвел отца к Коллеру. Коллер поставил диагноз – глаукома – и посоветовал немедленно сделать операцию. Кенигштейн был такого же мнения. Несколькими днями позже в операционной офтальмологического отделения Зигмунд помог Коллеру осуществить анестезию с помощью кокаина, а Кенигштейн сделал операцию. Когда она закончилась, Коллер сказал с робкой улыбкой:
– Какой счастливый момент. Мы трое, сделавшие возможными такие операции, работаем вместе.
Только что обретенная слава Коллера претерпела серьезный урон. С ним произошел инцидент настолько вопиющий, какого давно не было в больнице. Зигмунд завершил очередной обход палат, когда его позвали в комнату Коллера. Он увидел там полдесятка своих друзей, все они были крайне взволнованы.
Сидя в глубоком кресле, в котором он буквально утонул, Коллер рассказывал:
– Я находился в приемном покое вместе с доктором Циннером, одним из молодых врачей Бильрота. Привели мужчину с сильным повреждением пальца. Обследовав палец, я обнаружил, что резиновая повязка мешает току крови; если не снять ее, появится опасность гангрены. Доктор Циннер сказал, что пациента нужно немедленно направить в клинику профессора Бильрота. Я согласился и записал в журнал эту просьбу, а затем стал ослаблять повязку. Циннер возражал, утверждая, что я не должен касаться ничего, а направить тотчас же пациента в клинику Бильрота. Я боялся бросить дело на волю случая и быстро разрезал повязку. – Коллер поднялся из кресла. – Циннер закричал: «Дерзкий еврей! Ты, еврейская свинья!» Ярость ослепила меня. Я размахнулся изо всех сил и заехал ему в ухо. Циннер заорал: «Мой секундант посетит вас и договорится о дуэли!»
Зигмунд был глубоко потрясен. Администрация больницы старалась оградить репутацию медицинского факультета. Антисемитизм был там скрытым, но его присутствие Зигмунд и его друзья все же иногда замечали. Трактат Бильрота с выпадами против студентов–евреев был должным образом осужден, и тем не менее в больнице оставалась невидимая линия раздела. Христиане и иудеи не общались вне стен больницы и не встречались на публике. У каждой стороны был свой круг знакомств. «Делиться на клики ради комфорта!» – назвал такое разделение Юлиус Вагнер–Яурег серьезно, не улыбаясь. Сын гражданского служащего из Верхней Австрии, католик Вагнер–Яурег сохранял то, что австрийцы называли «народным» обликом: гладковыбритый, с усами песочного цвета и густой щеткой коротко остриженных на военный манер волос того же песочного цвета; подбородок такой же решительный, как и лоб; мощные руки и торс дровосека, в одежду которого он облачался, когда уходил в горы. Вагнер–Яурег не прибегал к своей силе, чтобы запугать других; его сила всегда была реально ощутимой. Он трудился с Коллером и Кенигштейном в поисках метода анестезирования кожи с помощью кокаина.
– Фрейд, мне нравятся врачи–евреи, работающие в нашей больнице, – заметил он. – Это блестящие и честные специалисты. Я узнал многое от них. Я могу работать бок о бок с ними в клинике и лаборатории с шести утра до шести вечера, не вспоминая о том, что мы принадлежим к разным вероисповеданиям; конфессии не имеют отношения к науке. Но когда наступает вечер и я ухожу к друзьям, мне хочется быть со своими. Не потому, что они лучше, а просто потому, что мы выросли вместе и хорошо знаем друг друга. Скажи откровенно, станешь ли ты называть это антисемитизмом?
Все знали, что доктору–еврею труднее подниматься по иерархической лестнице на медицинском факультете, требовалось больше времени и таланта. Но ни один еврей не был уволен из клинической школы, если он обладал квалификацией. В штате факультета всегда числилось значительное количество врачей–евреев.
Зигмунд спросил:
– Карл, когда ты в последний раз обращался с саблей?
– Я орудовал саблей несколько раз, находясь на военной службе.
– Циннер может убить тебя. Он дуэлянт со студенческой скамьи.
Коллер тяжело вздохнул:
– Я думал о такой возможности. Но если я уклонюсь от вызова, то нанесу удар нашей общей чести.
Секундант Циннера пришел, чтобы предъявить формальный вызов на дуэль, которая должна была состояться в кавалерийских бараках Йозефштадта. Она будет проведена на эспадронах – легких, с хорошо заточенным лезвием. Не должно быть повязок; секунданты не будут вмешиваться, им не разрешается прерывать атаки участников. Дуэль будет продолжаться до тех пор, пока та или другая сторона окажется неспособной обороняться. Ко всеобщему изумлению, Коллер нанес поражение Цин–неру, поранив его в голову и в верхнюю часть правой руки.
– Зиг, честно, не знаю, как я умудрился подсечь его. Он три раза нападал на меня, а я лишь размахивал саблей, пытаясь защититься.
Коллер и Циннер были вызваны к прокурору. Коллер отказался повторить нанесенное ему оскорбление. Циннер довольно развязно рассказал историю, утверждая, что должен был вызвать на дуэль, ибо в противном случае оказался бы недостойным своего офицерского ранга «старшего врача»–резервиста. Он не оправдывал свою оскорбительную вспышку и не пытался защитить себя перед общественным мнением, считавшим, что доктор Коллер был прав, настаивая на том, чтобы у больного была ослаблена повязка. Статья в газете «Нойе Винер Абенд–блатт» хвалила доктора Коллера за то, что он настаивал на выполнении своего долга в отношении больного мужчины, и осуждала доктора Циннера за «вопиющее оскорбление».
Победу Коллера не могли спокойно принять в больнице. Выиграв, он, таким образом, совершил преступление того же масштаба, что и оскорбление, брошенное доктором Циннером. Он пришел к Зигмунду, невыспавшийся, изможденный, глубоко встревоженный.
– Зиги, мне нужен совет.
– Карл, свари кофе. Мне тоже не спится. Коллер сварил кофе, разлил его по чашкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260
Зигмунд вздохнул:
– Леопольд, ты говорил на эту тему с Карлом Коллером?
Кенигштейн стоял некоторое время молча, огорошенный вопросом.
– Почему ты спрашиваешь?
– Вы оба сделали одно и то же открытие. Кенигштейн побледнел:
– Откуда ты это узнал?
– Я встретил Коллера вчера вечером, возвращаясь домой. Он испытал кокаин на нескольких животных, а также на себе. Он еще не оперировал на глазу человека.
– Я тоже еще не оперировал человеческий глаз, но, разумеется, сделаю такую операцию.
Зигмунд был встревожен.
– Леопольд, я рад за тебя. Я представляю, как все это важно. Но если ты и Коллер сделали открытие одновременно, вы должны так же одновременно представить свои доклады Медицинскому обществу. Заслуга должна принадлежать вам обоим.
Оба были глубоко разочарованы. Зигмунд старался успокоить их. Когда он понял, что не добьется нужного успеха, попросил помощи у коренастого, крепко сложенного доктора Вагнер–Яурега, работавшего в приюте для умалишенных Нижней Австрии и связанного с лабораторией Штрикера. Они убедили Коллера и Кенигштейна представить свои доклады на последующих заседаниях общества и признать, что открытие было сделано одновременно.
Позднее, когда в госпиталь пришел Якоб Фрейд, жалуясь на боль в глазах, Зигмунд отвел отца к Коллеру. Коллер поставил диагноз – глаукома – и посоветовал немедленно сделать операцию. Кенигштейн был такого же мнения. Несколькими днями позже в операционной офтальмологического отделения Зигмунд помог Коллеру осуществить анестезию с помощью кокаина, а Кенигштейн сделал операцию. Когда она закончилась, Коллер сказал с робкой улыбкой:
– Какой счастливый момент. Мы трое, сделавшие возможными такие операции, работаем вместе.
Только что обретенная слава Коллера претерпела серьезный урон. С ним произошел инцидент настолько вопиющий, какого давно не было в больнице. Зигмунд завершил очередной обход палат, когда его позвали в комнату Коллера. Он увидел там полдесятка своих друзей, все они были крайне взволнованы.
Сидя в глубоком кресле, в котором он буквально утонул, Коллер рассказывал:
– Я находился в приемном покое вместе с доктором Циннером, одним из молодых врачей Бильрота. Привели мужчину с сильным повреждением пальца. Обследовав палец, я обнаружил, что резиновая повязка мешает току крови; если не снять ее, появится опасность гангрены. Доктор Циннер сказал, что пациента нужно немедленно направить в клинику профессора Бильрота. Я согласился и записал в журнал эту просьбу, а затем стал ослаблять повязку. Циннер возражал, утверждая, что я не должен касаться ничего, а направить тотчас же пациента в клинику Бильрота. Я боялся бросить дело на волю случая и быстро разрезал повязку. – Коллер поднялся из кресла. – Циннер закричал: «Дерзкий еврей! Ты, еврейская свинья!» Ярость ослепила меня. Я размахнулся изо всех сил и заехал ему в ухо. Циннер заорал: «Мой секундант посетит вас и договорится о дуэли!»
Зигмунд был глубоко потрясен. Администрация больницы старалась оградить репутацию медицинского факультета. Антисемитизм был там скрытым, но его присутствие Зигмунд и его друзья все же иногда замечали. Трактат Бильрота с выпадами против студентов–евреев был должным образом осужден, и тем не менее в больнице оставалась невидимая линия раздела. Христиане и иудеи не общались вне стен больницы и не встречались на публике. У каждой стороны был свой круг знакомств. «Делиться на клики ради комфорта!» – назвал такое разделение Юлиус Вагнер–Яурег серьезно, не улыбаясь. Сын гражданского служащего из Верхней Австрии, католик Вагнер–Яурег сохранял то, что австрийцы называли «народным» обликом: гладковыбритый, с усами песочного цвета и густой щеткой коротко остриженных на военный манер волос того же песочного цвета; подбородок такой же решительный, как и лоб; мощные руки и торс дровосека, в одежду которого он облачался, когда уходил в горы. Вагнер–Яурег не прибегал к своей силе, чтобы запугать других; его сила всегда была реально ощутимой. Он трудился с Коллером и Кенигштейном в поисках метода анестезирования кожи с помощью кокаина.
– Фрейд, мне нравятся врачи–евреи, работающие в нашей больнице, – заметил он. – Это блестящие и честные специалисты. Я узнал многое от них. Я могу работать бок о бок с ними в клинике и лаборатории с шести утра до шести вечера, не вспоминая о том, что мы принадлежим к разным вероисповеданиям; конфессии не имеют отношения к науке. Но когда наступает вечер и я ухожу к друзьям, мне хочется быть со своими. Не потому, что они лучше, а просто потому, что мы выросли вместе и хорошо знаем друг друга. Скажи откровенно, станешь ли ты называть это антисемитизмом?
Все знали, что доктору–еврею труднее подниматься по иерархической лестнице на медицинском факультете, требовалось больше времени и таланта. Но ни один еврей не был уволен из клинической школы, если он обладал квалификацией. В штате факультета всегда числилось значительное количество врачей–евреев.
Зигмунд спросил:
– Карл, когда ты в последний раз обращался с саблей?
– Я орудовал саблей несколько раз, находясь на военной службе.
– Циннер может убить тебя. Он дуэлянт со студенческой скамьи.
Коллер тяжело вздохнул:
– Я думал о такой возможности. Но если я уклонюсь от вызова, то нанесу удар нашей общей чести.
Секундант Циннера пришел, чтобы предъявить формальный вызов на дуэль, которая должна была состояться в кавалерийских бараках Йозефштадта. Она будет проведена на эспадронах – легких, с хорошо заточенным лезвием. Не должно быть повязок; секунданты не будут вмешиваться, им не разрешается прерывать атаки участников. Дуэль будет продолжаться до тех пор, пока та или другая сторона окажется неспособной обороняться. Ко всеобщему изумлению, Коллер нанес поражение Цин–неру, поранив его в голову и в верхнюю часть правой руки.
– Зиг, честно, не знаю, как я умудрился подсечь его. Он три раза нападал на меня, а я лишь размахивал саблей, пытаясь защититься.
Коллер и Циннер были вызваны к прокурору. Коллер отказался повторить нанесенное ему оскорбление. Циннер довольно развязно рассказал историю, утверждая, что должен был вызвать на дуэль, ибо в противном случае оказался бы недостойным своего офицерского ранга «старшего врача»–резервиста. Он не оправдывал свою оскорбительную вспышку и не пытался защитить себя перед общественным мнением, считавшим, что доктор Коллер был прав, настаивая на том, чтобы у больного была ослаблена повязка. Статья в газете «Нойе Винер Абенд–блатт» хвалила доктора Коллера за то, что он настаивал на выполнении своего долга в отношении больного мужчины, и осуждала доктора Циннера за «вопиющее оскорбление».
Победу Коллера не могли спокойно принять в больнице. Выиграв, он, таким образом, совершил преступление того же масштаба, что и оскорбление, брошенное доктором Циннером. Он пришел к Зигмунду, невыспавшийся, изможденный, глубоко встревоженный.
– Зиги, мне нужен совет.
– Карл, свари кофе. Мне тоже не спится. Коллер сварил кофе, разлил его по чашкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260