Полковник, перехватив взгляд Захарова, улыбнулся.
- Не хочу, чтобы нам мешали.
- А что случилось?
- Потолковать надо, - уклонился от прямого ответа полковник, щуря глубоко запрятанные глаза.
Нельзя было понять, что они выражают. По возрасту, полковник был не старше Захарова, но голова у него вся седая, лишь спереди пробивались кое-где темные прядки волос. У него не было левой руки, и, может быть, поэтому грудь с двумя орденами боевого Красного Знамени казалась непропорционально широкой.
Он открыл ящик, вытащил серую папку, бросил ее на стол. Произнес иронически:
- Видишь, дело на тебя пришлось завести.
- В преступники угодил? Вот уж и не думал, и не мыслил!
- Ты только не ершись, Захаров, - дружелюбно сказал полковник. - Давай спокойно посмотрим, что к чему. Дела ведь тоже разные бывают. Тут вот на тебя сигналы поступили, а по-простому оказать, - доносы. Мы и сами разобрались, но мне кое-что уточнить надо, прежде чем начальству докладывать.
- Спрашивайте.
- Тут вот сообщают, что ты якобы приказ товарища Сталина не выполняешь. Отступая, не уничтожаешь мосты. Конкретный пример приводится - мост на Проне.
- Где? На Проне? - припомнил Захаров. - Да там мостишко-то дерьмовый был, на соплях держался. Танк по нему не пройдет.
- Мостишко, может, и дерьмовый, а подкладку подвели политическую. Опытный гражданин писал, знает, как такие бумаги составлять надо. Тут вот оказано, что через этот мостишко немецкие мотоциклисты к тебе в тыл проскочили и вызвали панику. Было?
- Было.
- Вот видишь, - удовлетворенно улыбнулся полковник. - Знающий гражданин бумажку писал. Умеет к каждому кушанью подобрать нужный соус.
- Просочилась разведка, - сказал Захаров. - Шесть или восемь мотоциклистов. Их тут же и прикончили. А мост мы не трогали, через него на восток беженцы и стада шли. Мы еще за этот мост бой немцам дали, уничтожили несколько танков. Даже в газете про нас писали.
- Знаю, - кивнул полковник. - Я вырезку из газеты положил в папку как документ. Ну, а мост-то вы все-таки взорвали или нет?
- Взорвали!
- Точно помнишь?
- Люди живы, которые это своими руками сделали.
- Ну, хорошо. Еще имею к тебе такой вопрос: ты что это пораженческие настроения распространяешь?
- Вздор! - сказал Захаров. - Это чистейшая клевета. Как я могу распространять такие настроения, если сам уверен, что через год, через два, пусть через три года, но мы в конце концов победим?
- Вот-вот, через три года, - недовольно поморщился полковник. - Зачем ты в такие разговоры пускаешься? Скажи еще - через пять лет.
- А вы как думаете - через месяц?
- Мало ли что я думаю. Я знаю, что подобные беседы с подчиненными вести не для чего. Надо ориентировать людей на победу, а ты - три года. Понимаешь, Захаров, это тот самый случай, когда слово - серебро, а молчание - золото. Ну для чего, опрашивается, говорил ты командирам, что немецкая армия сильнее нашей?
- И это известно?
- Как видишь.
- Я говорил, верно, только с одним существенным добавлением: пока сильнее… А как же прикажете считать - мы отступаем перед противником потому, что мы сильнее его? Придет время, погоним немцев, и я первый скажу, что теперь сила на нашей стороне. А пока мы на фронте должны каждый за двоих, за троих воевать. Вот как я говорил.
- А ты - не надо больше…
- Думать не надо?
- Вслух не надо. Тебя ведь целый полк слушает.
- Это приказ?
- Прошу тебя, советую, если хочешь - предупреждаю. И тем более у тебя под боком такой фрукт сидит, что впору вовсе язык откусить. Тут вот и на тебя донос и на комбата твоего Бесстужева. Водку, дескать, хлещет напропалую, ненадежных людей покрывает.
- Опять вздор. Выпивает он с горя, это верно. Борюсь я с этим. А ненадежные люди - это про кого же?
- Старший сержант Дьяконский. И еще окруженцы, которые с ним вышли.
- Из этих ненадежных окруженцев третья часть уже смертью храбрых пала, - с горечью сказал Захаров. - Так, значит, и погибли ненадежными? Или как их считать теперь - доблестными сынами Отчизны?
- Ты, знаешь, в остроумии не упражняйся, - зло произнес полковник, подавшись к Захарову. - Чего ты передо мной изощряешься? Если бы я поверил тому гражданину, который эти бумажки писал, - хлопнул он ладонью по папке, - то я сейчас с тобой по-другому бы разговаривал.
- Обидно ведь… Люди жизни не жалеют…
- Знаю. Не по словам людей ценим, а по заслугам. Дьяконский у меня один из лучших ротных командиров. Я его к званию лейтенанта хочу представить.
- Представляй, если достоин.
- Боюсь только, не утвердят.
- Это из-за грехов-то отцовских?! Думаю, утвердят. В крайнем случае приезжай ко мне, поддержу. Я с его делом знакомился. Пришлось вот, - оттолкнул он от себя папку, - Бесстужева и Дьяконского тревожить не буду, Им немцы достаточно нервы портят. А тебя, Захаров, предупреждаю: прижился возле тебя любитель доносы писать. Любитель и мастер. Будь это до войны - замучили бы тебя проверками и инспекциями. Сейчас время не то, сейчас каждый человек, как на рентгене, виден… Посоветовались мы тут между собой по поводу доноса. Нашлись товарищи, которые этого автора с давних времен знают. Служили когда-то вместе. Так вот, этот автор в тридцать седьмом году ни много ни мало, а шестерых командиров своими бумажками за решетку отправил. Ну, разобрались со временем, кое-кого выпустили. А некоторых уже не пришлось… В общем и целом этот гражданин расчистил себе дорожку: за три года три раза в должности повышался. Ну, да теперь такие фокусы у него не выйдут.
- Товарищ полковник, как вы можете спокойно говорить об этом? - воскликнул Захаров. - Ведь такого мерзавца-клеветника самого расстрелять мало!
Полковник ответил не сразу. Прикурил, затянулся несколько раз, выпуская дым в сторону окна.
- Видишь ли, Захаров, все это не так просто. За что его привлекать к ответственности? Человек, может, искренне сигнализирует о неполадках. Факты он сообщает вроде бы правильные. Попробуй, докажи, что он действует не от чистого сердца!.. Существует такое мнение, что к честному человеку грязь не пристанет. Пусть пишут, пусть подают сигналы. А проверка покажет, кто прав.
- Он обливает людей помоями, а с ним ничего сделать нельзя?
- Кое-кого мы бьем по рукам. За явную клевету, конечно.
- Ох, уберите вы от меня этого автора, - взмолился Захаров. - А то ведь я из-за него ко всем доверие потеряю. Везде будут доносчики чудиться.
- Ну, уберем от тебя, он в другом месте акклиматизируется. Нет, это негоже. Я вот к члену Военного Совета схожу, пусть он вызовет этого товарища и голову ему намылит - так, чтобы волосы затрещали.
- А кто этот автор - вы не скажете?
- Нельзя. Не положено, - ответил полковник.
Подумал и, пристально глядя в лицо Захарова, произнес:
- Не имею я права называть фамилию этого старшего политрука. Я только считаю своим долгом предупредить вас.
«Горицвет, - понял Захаров. - О Бесстужеве и Дьяконском мог писать только он… Но зачем ему нужно клеветать на меня? Может, это просто мания? Болезнь сверхбдительности?»
С неприятным осадком на душе вышел Захаров из Особого отдела. Шагал к ожидавшей его машине и думал, что гораздо легче на передовой воевать с противником, нежели ежедневно сталкиваться с разными видами подлости. Нет, он, пожалуй, не смог бы работать на месте этого однорукого полковника. И еще он подумал, что этот полковник сам, вероятно, очень хороший человек, так как, постоянно имея дело с негодяями всех мастей, не утратил главного - доверия, к людям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217