Хотел разбудить Славку, но передумал. Аккуратно свернул газету и сунул ее за голенище. Решил: «Сюрприз сделаю».
Возвратившись домой, Григорий Дмитриевич сразу почувствовал: произошло что-то неладное. У Ольги усталый вид. Она как-то виновато улыбнулась, здороваясь с ним, и ушла в сад. Антонина Николаевна - строгая, губы поджаты, разговаривала сухо, отрывисто. Григорий Дмитриевич никогда в бабьи дела не вмешивался, жена была в доме полновластной хозяйкой. Но с того дня, как появилась в их семье Ольга, Булгаков исподволь следил, чтобы будущую сноху никто не обижал.
Антонина Николаевна привыкла всех поправлять в доме и поучать. Бывало, вспыхнет, нашумит, бросит обидное слово, а через час успокоится, забудет, и все идет прежним ладом. В семье к таким вспышкам привыкли, но ведь Ольга-то человек новый.
Расспрашивать Григорий Дмитриевич не стал. Мигнул Марфе Ивановне. Дипломатичная бабка поняла сразу. Григорий Дмитриевич пошел покурить на крыльцо, а бабка следом - понадобилось запереть кур на ночь.
- Ну, мамаша, что за баталия произошла?
- И-и-и, милый! Тонька-то утром с левой ноги встала. И картошка-то ей подгорела, и полы-то сорные. А покричать не на кого: Славка уехал, Людку спозаранку к Мироновым отпустили… - Бабка рассказывала, печально наклонив голову, сунув руки под фартук. - Одна Олюшка, сердешная, дома была. А ведь она о ком все думает-то? О маленьком о своем. Ну и шьет она ему и шапочки разные, и рубашоночки с кружевцами. А Тонька ее учить взноровилась. Время, говорит, трудное, лишнего ничего делать не нужно. Материал, говорит, береги. Подрастет ребенок, тогда шить будешь. А пока, говорит, возьмешь чепчики да распашонки, которые от Людки остались.
- Д-да-а-а, - сказал Григорий Дмитриевич. - Ни к чему она это.
- Антонина-то как лучше хотела.
- Не вникла она, мамаша. Может, эти кружевца да тряпки Ольге душу отогревают. Да и кому приятно, если твое дитя чужие обноски донашивать станет?
- То-то и оно, - согласилась Марфа Ивановна. - Ольга-то ничего не сказала. Смолчала, сердешная. А потом заплакала тихонечко. Без голосу, одними слезами. И ушла бочком-бочком, вроде как бы побитая… Ну, Антонина и взвилась. Слова, дескать, никому не скажи, все больно благородные стали. А молчать, дескать, так эта красавица еще десять штук в подоле принесет и не разберешь от кого.
- И Ольга слышала? - насупился Григорий Дмитриевич.
- Что ты, спаси Христос! В саду была. А Тоня-то, откричавшись, сама собой теперь недовольна. Ее теперь совесть гложет. Ведь это тоже поди несладко - ни за что ни про что человека обидеть.
К вечернему чаю, как обычно, собралась вся семья. За столом ощущалась напряженность. Антонина Николаевна, раньше мало интересовавшаяся жизнью деревенских родственников, слишком уж деловито расспрашивала о здоровье ребятишек и о том, сколько накосили сена. Ольга молчала. Бабка, откусывая мелкие кусочки сахару, громко схлебывала чай с блюдца. Славка вертелся, норовил поскорей удрать. От ребят слышал, что в Стрелецкой слободе возле кузни стоит танкетка, что-то ремонтируют в ней. А танкеток он еще никогда не видел.
- Сиди смирно, - одергивала его мать.
Один Григорий Дмитриевич чаевничал спокойно, в свое удовольствие. Похваливал привезенный из деревни мед, раскраснелся, толстая шея стала багровой, бритая голова лоснилась. Допив четвертую чашку, опрокинул ее вверх донышком. Расстегнув ворот гимнастерки, отодвинулся от стола, обвел всех хитро прищуренными, замаслившимися глазами. Тяжело отдуваясь, спросил:
- Ну, темные люди, признавайтесь, кто газет не читает?
- Какие там газеты, - первой отозвалась бабка. - Я и сроду-то одни картинки смотрела. А сейчас себя обызреть, и то времени нету, крутишься, как колесо, с утра до вечера.
- С вас, мамаша, спрос небольшой. Я к остальным адресуюсь.
- Некогда, - сказала Антонина Николаевна.
- А ты. Оля?
- Когда как… Теперь ведь главным образом про войну пишут.
- Вот про войну-то и надо читать, тем более тебе, - назидательно произнес Григорий Дмитриевич, разворачивая газету. - Ну, темнота, слушайте внимательно. Просвещать буду. Заголовок: «Не числом, а умением», Понимаете, у-ме-ни-ем! Суворовская характеристика.
- А ты без комментариев, - сказала Антонина Николаевна. - Людмиле спать пора.
- Успеет… Ну, слушайте. Воины энской стрелковой части заняли рубеж на берегу реки. Не ожидая, пока противник подойдет к рубежу и развернется для атаки, командир подразделения старший сержант Дьяконский… - громогласно, по слогам прочитал Григорий Дмитриевич и торжествующе посмотрел поверх газеты.
Ольга, побледнев, подалась к нему:
- Что с ним?
- Экие вы, женщины, паникеры, - поморщился Григорий Дмитриевич. - Тут про героические дела пишут, а ты сразу в панику!
Заметка была небольшая. Григорий Дмитриевич неторопливо прочитал ее и отдал газету Ольге.
- Восемь машин и рота пехоты - это он молодчина, - похвалил Григорий Дмитриевич.
- А в роте сколько человек? - поинтересовалась Антонина Николаевна.
- Ну сто или сто пятьдесят.
- Неужели столько людей перебили? Это же ужас! И кто, подумать только… Витя, отличник, по литературе всегда пятерки. Чернышевского любил, Чеховым зачитывался…
- Значит, учеба ему впрок пошла, - сказал Григорий Дмитриевич, довольный тем, что произвел впечатление. - Теперь ему орден без всяких-яких. За такое дело положено. Тем более - в газете напечатали. На всю страну… Читать надо, а не ветер гонять, - взъерошил он волосы сыну.
Ольга, прижимая к груди газету, вышла из-за стола.
- Ты куда? - поинтересовался Григорий Дмитриевич.
- Я? - мигая, спросила она. - Я пойду туда… в комнату. Почитаю пойду.
- Иди, - разрешил Григорий Дмитриевич, покровительственно улыбаясь. - Наизусть выучи.
- Я выучу, - сказала она.
Счастливо-растерянная улыбка была у нее на лице. Наклонившись, Ольга вдруг поцеловала Григория Дмитриевича в распаренную мокрую макушку.
- Да ты что? Ополоумела? - подскочил он, но Ольга уже выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь. - Ну и дура-баба! Вон что удумала, - говорил смущенный Григорий Дмитриевич, вытирая платком потную голову.
- От радости люди глупеют, - солидно сказал Славка.
- Побольше бы таких глупых-то было, - вздохнула Марфа Ивановна.
Антонина Николаевна, оглянувшись на дверь, произнесла негромко:
- Может, это просто однофамилец.
- Исключено, - заверил Григорий Дмитриевич. - Сержант, это раз. Во-вторых, фамилия очень редкая. - И, подумав, добавил: - Вот ведь жизнь какие коленца выкидывает! Теперь, глядишь, пойдет в гору парень.
* * *
Подполковник фон Либенштейн, любивший перекладывать все на точный язык цифр, подсчитал, что с 22 июня по 10 июля танковая группа продвигалась со средней скоростью сорок-пятьдесят километров в сутки. А после 10 июля за Днепром средняя скорость не превышала пяти-шести километров. И чем дальше на восток, тем заметнее падал темп.
В конце июля наступательный порыв танковой группы иссяк. Она уперлась острием клина в Ельню; не только не могла продвинуться дальше, но и с трудом отражала контратаки русских у Смоленска, Ельни и па растянутом фланге - возле Рогачева и Бобруйска.
Гудериан метался на командирском танке из одного корпуса в другой. Повсюду обстановка была сложной. Русские могли прорваться и с востока, и с юга. Их кавалерия появилась в глубоком тылу, возле Слуцка.
Да, танкисты Гейнца забрались слишком далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217
Возвратившись домой, Григорий Дмитриевич сразу почувствовал: произошло что-то неладное. У Ольги усталый вид. Она как-то виновато улыбнулась, здороваясь с ним, и ушла в сад. Антонина Николаевна - строгая, губы поджаты, разговаривала сухо, отрывисто. Григорий Дмитриевич никогда в бабьи дела не вмешивался, жена была в доме полновластной хозяйкой. Но с того дня, как появилась в их семье Ольга, Булгаков исподволь следил, чтобы будущую сноху никто не обижал.
Антонина Николаевна привыкла всех поправлять в доме и поучать. Бывало, вспыхнет, нашумит, бросит обидное слово, а через час успокоится, забудет, и все идет прежним ладом. В семье к таким вспышкам привыкли, но ведь Ольга-то человек новый.
Расспрашивать Григорий Дмитриевич не стал. Мигнул Марфе Ивановне. Дипломатичная бабка поняла сразу. Григорий Дмитриевич пошел покурить на крыльцо, а бабка следом - понадобилось запереть кур на ночь.
- Ну, мамаша, что за баталия произошла?
- И-и-и, милый! Тонька-то утром с левой ноги встала. И картошка-то ей подгорела, и полы-то сорные. А покричать не на кого: Славка уехал, Людку спозаранку к Мироновым отпустили… - Бабка рассказывала, печально наклонив голову, сунув руки под фартук. - Одна Олюшка, сердешная, дома была. А ведь она о ком все думает-то? О маленьком о своем. Ну и шьет она ему и шапочки разные, и рубашоночки с кружевцами. А Тонька ее учить взноровилась. Время, говорит, трудное, лишнего ничего делать не нужно. Материал, говорит, береги. Подрастет ребенок, тогда шить будешь. А пока, говорит, возьмешь чепчики да распашонки, которые от Людки остались.
- Д-да-а-а, - сказал Григорий Дмитриевич. - Ни к чему она это.
- Антонина-то как лучше хотела.
- Не вникла она, мамаша. Может, эти кружевца да тряпки Ольге душу отогревают. Да и кому приятно, если твое дитя чужие обноски донашивать станет?
- То-то и оно, - согласилась Марфа Ивановна. - Ольга-то ничего не сказала. Смолчала, сердешная. А потом заплакала тихонечко. Без голосу, одними слезами. И ушла бочком-бочком, вроде как бы побитая… Ну, Антонина и взвилась. Слова, дескать, никому не скажи, все больно благородные стали. А молчать, дескать, так эта красавица еще десять штук в подоле принесет и не разберешь от кого.
- И Ольга слышала? - насупился Григорий Дмитриевич.
- Что ты, спаси Христос! В саду была. А Тоня-то, откричавшись, сама собой теперь недовольна. Ее теперь совесть гложет. Ведь это тоже поди несладко - ни за что ни про что человека обидеть.
К вечернему чаю, как обычно, собралась вся семья. За столом ощущалась напряженность. Антонина Николаевна, раньше мало интересовавшаяся жизнью деревенских родственников, слишком уж деловито расспрашивала о здоровье ребятишек и о том, сколько накосили сена. Ольга молчала. Бабка, откусывая мелкие кусочки сахару, громко схлебывала чай с блюдца. Славка вертелся, норовил поскорей удрать. От ребят слышал, что в Стрелецкой слободе возле кузни стоит танкетка, что-то ремонтируют в ней. А танкеток он еще никогда не видел.
- Сиди смирно, - одергивала его мать.
Один Григорий Дмитриевич чаевничал спокойно, в свое удовольствие. Похваливал привезенный из деревни мед, раскраснелся, толстая шея стала багровой, бритая голова лоснилась. Допив четвертую чашку, опрокинул ее вверх донышком. Расстегнув ворот гимнастерки, отодвинулся от стола, обвел всех хитро прищуренными, замаслившимися глазами. Тяжело отдуваясь, спросил:
- Ну, темные люди, признавайтесь, кто газет не читает?
- Какие там газеты, - первой отозвалась бабка. - Я и сроду-то одни картинки смотрела. А сейчас себя обызреть, и то времени нету, крутишься, как колесо, с утра до вечера.
- С вас, мамаша, спрос небольшой. Я к остальным адресуюсь.
- Некогда, - сказала Антонина Николаевна.
- А ты. Оля?
- Когда как… Теперь ведь главным образом про войну пишут.
- Вот про войну-то и надо читать, тем более тебе, - назидательно произнес Григорий Дмитриевич, разворачивая газету. - Ну, темнота, слушайте внимательно. Просвещать буду. Заголовок: «Не числом, а умением», Понимаете, у-ме-ни-ем! Суворовская характеристика.
- А ты без комментариев, - сказала Антонина Николаевна. - Людмиле спать пора.
- Успеет… Ну, слушайте. Воины энской стрелковой части заняли рубеж на берегу реки. Не ожидая, пока противник подойдет к рубежу и развернется для атаки, командир подразделения старший сержант Дьяконский… - громогласно, по слогам прочитал Григорий Дмитриевич и торжествующе посмотрел поверх газеты.
Ольга, побледнев, подалась к нему:
- Что с ним?
- Экие вы, женщины, паникеры, - поморщился Григорий Дмитриевич. - Тут про героические дела пишут, а ты сразу в панику!
Заметка была небольшая. Григорий Дмитриевич неторопливо прочитал ее и отдал газету Ольге.
- Восемь машин и рота пехоты - это он молодчина, - похвалил Григорий Дмитриевич.
- А в роте сколько человек? - поинтересовалась Антонина Николаевна.
- Ну сто или сто пятьдесят.
- Неужели столько людей перебили? Это же ужас! И кто, подумать только… Витя, отличник, по литературе всегда пятерки. Чернышевского любил, Чеховым зачитывался…
- Значит, учеба ему впрок пошла, - сказал Григорий Дмитриевич, довольный тем, что произвел впечатление. - Теперь ему орден без всяких-яких. За такое дело положено. Тем более - в газете напечатали. На всю страну… Читать надо, а не ветер гонять, - взъерошил он волосы сыну.
Ольга, прижимая к груди газету, вышла из-за стола.
- Ты куда? - поинтересовался Григорий Дмитриевич.
- Я? - мигая, спросила она. - Я пойду туда… в комнату. Почитаю пойду.
- Иди, - разрешил Григорий Дмитриевич, покровительственно улыбаясь. - Наизусть выучи.
- Я выучу, - сказала она.
Счастливо-растерянная улыбка была у нее на лице. Наклонившись, Ольга вдруг поцеловала Григория Дмитриевича в распаренную мокрую макушку.
- Да ты что? Ополоумела? - подскочил он, но Ольга уже выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь. - Ну и дура-баба! Вон что удумала, - говорил смущенный Григорий Дмитриевич, вытирая платком потную голову.
- От радости люди глупеют, - солидно сказал Славка.
- Побольше бы таких глупых-то было, - вздохнула Марфа Ивановна.
Антонина Николаевна, оглянувшись на дверь, произнесла негромко:
- Может, это просто однофамилец.
- Исключено, - заверил Григорий Дмитриевич. - Сержант, это раз. Во-вторых, фамилия очень редкая. - И, подумав, добавил: - Вот ведь жизнь какие коленца выкидывает! Теперь, глядишь, пойдет в гору парень.
* * *
Подполковник фон Либенштейн, любивший перекладывать все на точный язык цифр, подсчитал, что с 22 июня по 10 июля танковая группа продвигалась со средней скоростью сорок-пятьдесят километров в сутки. А после 10 июля за Днепром средняя скорость не превышала пяти-шести километров. И чем дальше на восток, тем заметнее падал темп.
В конце июля наступательный порыв танковой группы иссяк. Она уперлась острием клина в Ельню; не только не могла продвинуться дальше, но и с трудом отражала контратаки русских у Смоленска, Ельни и па растянутом фланге - возле Рогачева и Бобруйска.
Гудериан метался на командирском танке из одного корпуса в другой. Повсюду обстановка была сложной. Русские могли прорваться и с востока, и с юга. Их кавалерия появилась в глубоком тылу, возле Слуцка.
Да, танкисты Гейнца забрались слишком далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217