Это же кумир ее… А он - такие слова. Я и письмо-то бабушке показать боюсь.
- Ничего, это он для рифмы слова подобрал, какие под руку подвернулись, - успокоил Игорь. - Влюбился он, наверно, и без взаимности, -
- Я тоже думаю, что влюбился, - серьезно сказала Неля. - И для него это, должно быть, очень тяжело. Он замкнутый. Для него влюбиться - это просто страшно.
- Всем страшно.
- Для тебя-то не очень, - скептически произнесла она. - А Альфред уже в таком возрасте, когда трудно привычки ломать. Ему стукнуло двадцать пять.
- Жена быстро к рукам приберет, - сказал Игорь. - А про меня ты зря… Тебе все в жизни прямолинейным представляется. А я вот теперь вижу - такие зигзаги порой бывают, что только ахнешь. Человек - он не машина. Ту заправил, она и стучит. А у человека сердце.
- Шальное сердце, - нахмурилась Неля, - Ты не рассуждай, а умывайся быстрей. Скоро Настя придет.
- Коноплева? - вытаращил глаза Игорь. - К тебе?
- Нет, к тебе.
- Это еще почему? Откуда она знает?
- Я ей позвонила, - с вызовом сказала Неля. - Она просила позвонить, если ты приедешь… Вот. Она мне нравится, а ты - нет. Ты сам не знаешь, что делаешь.
- Как это не знаю? - загорячился Игорь, - Как не знаю? Я люблю, у меня ребенок будет.
- Во-первых, не у тебя, а у той… Во-вторых, ребенки у всех бывают, и это еще ничего не значит. А любить ты должен Настю.
- То есть как это - должен?
- Она хорошая.
- Ну и логика.
- А в любви логики не бывает.
- Много ты знаешь, что бывает, а что нет.
- Знаю. Я тоже не маленькая и тоже люблю, вот!
- Кого же?
- Одного человека.
- Подумаешь, поцеловалась небось раза два с пацаном в подворотне…
- Не смей! - крикнула она. - И не с пацаном. И не в подворотне! И не целовалась я с ним. Он большой и военный. И ничего даже не знает!
На глазах у нее навернулись слезы, верхняя губа приподнялась. Игорь испугался: сейчас заплачет. Вот уж не ожидал от нее такого! Но в кого же? Уж не в Порошина ли? Чем черт не шутит! Девчонки - они сумасшедшие. Романтика у них всякая… «Ну и ну», - покачал он головой.
Позвал ласково:
- Нелька!
- Чего тебе?
- Ты это самое… Не расстраивайся. Хорошо, когда любишь. Дышится глубже. Хоть иной раз и больно, будто игла в сердце, а все равно хорошо.
- Может, мне сказать ему? - с надеждой спросила она, не глядя на Игоря.
- Сам понять должен.
- А он на войну уедет. Надолго.
- Ну, ты словами-то не говори. Глазами, улыбкой… А лучше - ничего не надо, это ведь и так всегда видно.
- Тебе видно, а ему нет. Он серьезный.
- А я, значит, так себе! - обиделся Игорь. - Ничего ты не понимаешь! Другой ходит без всяких чувств, а рожа у него от рождения хмурая. Про него говорят: ах, глубокий, ах, переживает! А у меня, может, все нутро изболело, а физиономия вот такая несолидная. Не могу я о подобных вещах вслух рассуждать. Начну говорить - стыдно; в шутку сверну - еще хуже. Ну что сделаешь, раз я такой! И отстань от меня, если я несерьезный.
Хлопнул дверью и ушел в ванну. Умывшись холодной водой, ворчал сердито: «Все хорошие… Один Булгаков никуда не годится. Ну, и беседовала бы со обоими хорошими… А то все ко мне. Несут, как в мусорный ящик. А про себя и сказать некому…»
- Игорь? - прозвучал виноватый голос за дверью.
- Отстань.
- Игорь, ты не сердишься?
Он промолчал. Злость исчезла:
- Игорь, ты извини, ладно?
- Ладно.
В нос ему попала мыльная пена. Он фыркнул.
- Ты что, смеешься? - насторожилась Неля.
- Отвяжись от меня, наконец!
Девушка громко вздохнула и умолкла.
Трудно было понять, к кому пришла Настя. Она сухо поздоровалась с Игорем, посидела с ним несколько минут, разговаривая о пустяках. Вспомнили Соню Соломонову, которой не удастся, вероятно, и в этом году поступить в институт. Мать не отпустит ее из дому в такое время.
Игоря радовало спокойствие Насти. Кажется, она уже все переболела. Хорошо, если так. И ей самой легче, и ему лучше. Только взгляд Настиных черных глаз немного смущал Игоря. Девушка смотрела на него пристально, изучающе, будто запоминая. Он даже спросил грубовато:
- Чего глядишь? Изменился, что ли?
- Я же тебя не видела в форме, - улыбнулась она.
Настя предложила съездить в Измайлово, погулять. Но Игорь отказался. Времени у него немного, а пока поедешь туда и обратно - пролетит незаметно.
- Тогда пойдем в Елоховский сквер, душно ведь в комнате.
- Это можно.
Отправились втроем. В сквере, возле памятника Бауману, были вырыты глубокие узкие щели, чтобы прятаться во время воздушных налетов. Над щелями, поверх бревен и земляной насыпи, уложены куски дерна с порыжевшей, зачахшей травой.
- Ну, наделали овощехранилищ, весь вид испортили, - недовольно произнес Булгаков.
- Тут тебе Москва, а не лес, - съязвила Неля. - Тут бомбить могут.
Игорь не ответил ей. Лень было связываться.
Сели на затененную скамейку. Неля сразу же углубилась в книгу. Игорь и Настя долго молчали. Было пустынно и тихо. Среди редких белых облаков медленно плыла лысая макушка Елоховского собора. С колокольни слетели голуби, описав спираль, опустились на дорожку. Игорь подумал, что зимой, если будет голодно, голубей изведут.
- Когда приедешь еще? - спросила Настя.
- Как отпустят.
- Увидимся?
- А стоит ли?
- Стоит, - уверенно ответила девушка.
Игорю показалось, что она добавит сейчас: «И я на тебя не сержусь…» Он даже отодвинулся немножко, боясь услышать такое признание. Все же что-то привязывало его к Насте. И лучше не возобновлять старое.
Но девушка заговорила о другом.
- Ты сообщишь, куда тебя направят после курсов. - Она не просила, а требовала. - Надеюсь, это не очень трудно?
- Нетрудно, - согласился он, чертя прутиком по земле. - Только зачем?
- Я хочу знать всегда, где ты и что с тобой. И можешь быть спокоен, - невесело усмехнулась Настя, - больше мне ничего от тебя не нужно.
* * *
Степан Степанович, направляясь в Орел, надеялся попасть в знакомую армейскую обстановку, отдохнуть от штабной суеты и нервотрепки. Но в Орле Ермакова ожидало нечто другое. И не раз Степану Степановичу впоследствии приходила на ум известная поговорка: «Из огня да в полымя!»
В штабе округа его ввели в курс дела. Округ, не успев закончить формирование и сколачивание первой очереди резервных дивизий, вынужден был отправить! «их по требованию Ставки в район Смоленска. Эти дивизии вобрали в себя лучшие командные кадры, лучшее вооружение. Сейчас формируются новые соединения. Людей много, но очень плохо с комсоставом, нет танков, недостает другой техники, полагающейся по штатам.
Ермакову было приказано приступить к исполнению обязанностей командира стрелковой дивизии. Степан Степанович понимал; не от хорошей жизни дают ему, артиллеристу, такое назначение. Успокаивал себя тем, что это временно. А с другой стороны - приятно было все-таки занять генеральскую должность.
Дивизии как таковой еще не существовало. Имелся только номер. И помещения: длинная двухэтажная казарма на окраине города, обнесенная высоким забором, и новое школьное здание, в классах которого были сооружены нары. Войска ушли отсюда по тревоге два дня назад, помещения были захламлены, забрызганы хлоркой, оставшейся после дезинфекции.
Степан Степанович, взмокший от жары и непривычно долгого хождения, присел за столом в комнате, на двери которой еще сохранилась табличка «Учительская». Работы предстоял непочатый край, но Ермаков с некоторым удивлением чувствовал, что не только не боится этого, но даже, пожалуй, рад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217