нас обвиняют в "предпочтении варварской античности нашей современной цивилизации с ее неисчислимыми благами" и в забвении того, что "мудрость нашего сегодняшнего дня в сравнении с инстинктами Прошлого ничуть не ниже по своей философской мудрости даже времен Платона". Наконец, нам говорят, что мы, теософы, "слишком нежно любим туманный вчерашний день и несправедливы по отношению к нашему славному (?) настоящему, блистательному периоду высочайшей цивилизации и культуры"!
Но все это лишь вопрос вкуса. Наш корреспондент вправе иметь свои взгляды, а мы є свои. Пусть он воображает, что по сравнению с Эйфелевой башней Пирамида Гизы выглядит как кротовая кучка, а по сравнению с Хрустальным Дворцом висячие сады Семирамиды выглядят как кухонный садик, є если ему это нравится. Но если он серьезно призывает нас к тому, чтобы мы показали "в каком отношении наш век повседневного прогресса и гигантских мыслей" (прогресса, слегка подпорченного однако нашими обвинениями Гексли, и нападками на университетских дам, солидных классиков и выдающихся студентов со стороны "женщин из Армии Спасения"), уступает старым временам, временам "Сократа и сидящего со скрещенными ногами Будды", є то мы готовы ему ответить, излагая, конечно, лишь наше собственное мнение.
Наш век, говорим мы, по своей мудрости ниже любого другого, поскольку он открыто исповедует презрение к истине и справедливости (и это становится все более заметным с каждым днем), без которых не может быть Мудрости. Ибо наша цивилизация, построенная из пены и пустой видимости, в лучшем случае напоминает прекрасное зеленое болото, переходящее в мертвую трясину. Ибо наш век культуры и поклонения материи, награждающий разнообразными призами и премиями за всякую "лучшую вещь", от самого крупного ребенка и самой огромной орхидеи, до сильнейшего из боксеров и самой жирной свиньи, никоим образом не поощряет нравственность: не дается никаких премий за нравственную добродетель. Ибо имеются Общества, созданные для предотвращения физической грубости по отношению к животным, но нет никаких организаций, имеющих целью предотвратить нравственную грубость по отношению к людям. Ибо он легально и молчаливо поощряет грех в любой форме, от продажи виски до вынужденной проституции и воровства, вызванных обрекающей на голод оплатой труда, Шейлоко-подобными вымогательствами, рентами и другими прелестями нашего культурного периода. Ибо, в конце концов, этот век, хотя и заявляющий о себе как о времени физической и нравственной свободы, на самом деле является веком наиболее жестокого нравственного и умственного рабства, подобного которому никогда не было до сих пор. Рабство по отношению к государству и людям исчезло только для того, чтобы освободить место для рабства по отношению к вещам и Эго, своим собственным грехам и идиотским общественным оычаям и образу жизни. Быстрая цивилизация, приспособленная к нуждам высшего и среднего классов, обрекла на еще большое несчастье голодающие массы. Уравняв два первых класса, она выработал в них пренебрежение к сущности по сравнению с внешней видимостью и формой, и таким образом поместила современного человека в низменное тюремное заключение, в рабскую зависимость от неодушевленных вещей, использование и служба которым становится главным долгом каждого культурного человека.
Где же, в таком случае, Мудрость нашего века?
На самом деле, не нужно много места для того, чтобы показать, почему мы преклоняемся перед древней Мудростью, и абсолютно отказываемся видеть ее проявления в нашей современной цивилизации. Однако, для начала надо понять, что имеет в виду наш критик под словом "мудрость"? Хотя мы никогда не восхищались черезмерно Лактанцием, но все же должны признать, что даже этот простодушный отец церкви, со всеми его язвительными насмешками по адресу гелиоцентрической системы, очень точно определил это понятие, говоря, что "первый пункт Мудрости є это выделение того, что ложно, а второй є понимание того, что истинно". Если это так, то какой шанс существует для нашего века, фальсифицирующего все, є от Библейских текстов до натурального масла, є претендовать на Мудрость? Но прежде чем вплотную приступить к этому вопросу, мы хотели бы дать собственное определение этому термину.
Вкачестве предпосылки можно сказать, что Мудрость є это весьма растяжимое понятие, є во всяком случае в европейских языках. Оно не дает какой-либо ясной идеи относительно своего значения, если только не с этим существительным не сочетается какое-либо пояснительное прилагательное. В Библии, еврейский эквивалент "Хокма" (греческая "София") применяется в отношении самых разных вещей, и абстрактных, и конкретных. Так, мы встречаем Мудрость в качестве характеристики и божественного устремления, и земного умения и ремесла; как означающую Тайное Знание эзотерических наук, так и слепую веру; описывающую как "страх перед Господом", так и деяния фаоаонских магов. Это слово употребляется без каких-либо различий по отношению к Христу и волшебству, ибо колдунья Седекла называется "мудрой женщиной из Аэндора". Начиная с древнейшего христианства, от св. Иакова (III, 13-17), и вплоть до последнего кальвинистского проповедника, который видет в аде и вечном проклятии доказательство "всемогущей мудрости", этот термин употреблялся в самом разнообразном смысле. Но св. Иаков различал два вида мудрости; и мы полностью согласны с его учением. Он проводит жесткую разделительную линию между божественной, или ноэтической "Софией", є Мудростью свыше, є и земной, психической и дьявольской мудростью (III,15). Для истинного теософа Мудростью является только первая. Он мог бы сказать то же, что и св. Павел, говоривший, что мудрость принадлежит исключительно тем, кто "совершенен", то есть тем, кто посвящен в мистерии или по крайней мере знаком с основами священных наук. И как бы велика ни была его ошибка, и сколь преждевременной ни была бы его попытка посадить семена истинного и вечного знания в неподготовленную почву, его намерения были бы все равно хорошими и бескорыстными, и за это он был бы побит камнями. Ибо, если бы он пытался молиться чему-то, кого он сам выдумал, или если бы он делал это ради корысти, то кто бы тогда заметил его и попытался бы уничтожить среди множества других лживых сект, ежедневных "собраний" и безумных "обществ"? Но наш случай совсем иного рода. Как бы осторожен он ни был, он говорит все же "не о мудрости этого мира", а об истине, или "скрытой мудрости... которой не знает ни один из Князей этого мира" (1-е посл. к коринф. II), и тем более є властелины нашей современной науки. Однако, что касается психической мудрости, которую Иаков определяет как земную и дьявольскую, то она существовала во все века, со времен Пифагора и Платона, когда на одного философа приходилось девять софистов, и вплоть до наших дней. Наш век приветствует такую мудрость, и на самом деле он имеет на это полное право. Кроме того, это одежда, которую легко натянуть на себя; и никогда не было такого времени, когда вороны отказывались бы нарядиться в палиньи перья, если предоставлялась такая возможность.
Но сейчас, как и тогда, мы имеем право анализировать используемые термины и спрашивать словами из книги Иова, этой наводящей на мысли о кармическом очищении и ритуалах посвящения аллегории:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Но все это лишь вопрос вкуса. Наш корреспондент вправе иметь свои взгляды, а мы є свои. Пусть он воображает, что по сравнению с Эйфелевой башней Пирамида Гизы выглядит как кротовая кучка, а по сравнению с Хрустальным Дворцом висячие сады Семирамиды выглядят как кухонный садик, є если ему это нравится. Но если он серьезно призывает нас к тому, чтобы мы показали "в каком отношении наш век повседневного прогресса и гигантских мыслей" (прогресса, слегка подпорченного однако нашими обвинениями Гексли, и нападками на университетских дам, солидных классиков и выдающихся студентов со стороны "женщин из Армии Спасения"), уступает старым временам, временам "Сократа и сидящего со скрещенными ногами Будды", є то мы готовы ему ответить, излагая, конечно, лишь наше собственное мнение.
Наш век, говорим мы, по своей мудрости ниже любого другого, поскольку он открыто исповедует презрение к истине и справедливости (и это становится все более заметным с каждым днем), без которых не может быть Мудрости. Ибо наша цивилизация, построенная из пены и пустой видимости, в лучшем случае напоминает прекрасное зеленое болото, переходящее в мертвую трясину. Ибо наш век культуры и поклонения материи, награждающий разнообразными призами и премиями за всякую "лучшую вещь", от самого крупного ребенка и самой огромной орхидеи, до сильнейшего из боксеров и самой жирной свиньи, никоим образом не поощряет нравственность: не дается никаких премий за нравственную добродетель. Ибо имеются Общества, созданные для предотвращения физической грубости по отношению к животным, но нет никаких организаций, имеющих целью предотвратить нравственную грубость по отношению к людям. Ибо он легально и молчаливо поощряет грех в любой форме, от продажи виски до вынужденной проституции и воровства, вызванных обрекающей на голод оплатой труда, Шейлоко-подобными вымогательствами, рентами и другими прелестями нашего культурного периода. Ибо, в конце концов, этот век, хотя и заявляющий о себе как о времени физической и нравственной свободы, на самом деле является веком наиболее жестокого нравственного и умственного рабства, подобного которому никогда не было до сих пор. Рабство по отношению к государству и людям исчезло только для того, чтобы освободить место для рабства по отношению к вещам и Эго, своим собственным грехам и идиотским общественным оычаям и образу жизни. Быстрая цивилизация, приспособленная к нуждам высшего и среднего классов, обрекла на еще большое несчастье голодающие массы. Уравняв два первых класса, она выработал в них пренебрежение к сущности по сравнению с внешней видимостью и формой, и таким образом поместила современного человека в низменное тюремное заключение, в рабскую зависимость от неодушевленных вещей, использование и служба которым становится главным долгом каждого культурного человека.
Где же, в таком случае, Мудрость нашего века?
На самом деле, не нужно много места для того, чтобы показать, почему мы преклоняемся перед древней Мудростью, и абсолютно отказываемся видеть ее проявления в нашей современной цивилизации. Однако, для начала надо понять, что имеет в виду наш критик под словом "мудрость"? Хотя мы никогда не восхищались черезмерно Лактанцием, но все же должны признать, что даже этот простодушный отец церкви, со всеми его язвительными насмешками по адресу гелиоцентрической системы, очень точно определил это понятие, говоря, что "первый пункт Мудрости є это выделение того, что ложно, а второй є понимание того, что истинно". Если это так, то какой шанс существует для нашего века, фальсифицирующего все, є от Библейских текстов до натурального масла, є претендовать на Мудрость? Но прежде чем вплотную приступить к этому вопросу, мы хотели бы дать собственное определение этому термину.
Вкачестве предпосылки можно сказать, что Мудрость є это весьма растяжимое понятие, є во всяком случае в европейских языках. Оно не дает какой-либо ясной идеи относительно своего значения, если только не с этим существительным не сочетается какое-либо пояснительное прилагательное. В Библии, еврейский эквивалент "Хокма" (греческая "София") применяется в отношении самых разных вещей, и абстрактных, и конкретных. Так, мы встречаем Мудрость в качестве характеристики и божественного устремления, и земного умения и ремесла; как означающую Тайное Знание эзотерических наук, так и слепую веру; описывающую как "страх перед Господом", так и деяния фаоаонских магов. Это слово употребляется без каких-либо различий по отношению к Христу и волшебству, ибо колдунья Седекла называется "мудрой женщиной из Аэндора". Начиная с древнейшего христианства, от св. Иакова (III, 13-17), и вплоть до последнего кальвинистского проповедника, который видет в аде и вечном проклятии доказательство "всемогущей мудрости", этот термин употреблялся в самом разнообразном смысле. Но св. Иаков различал два вида мудрости; и мы полностью согласны с его учением. Он проводит жесткую разделительную линию между божественной, или ноэтической "Софией", є Мудростью свыше, є и земной, психической и дьявольской мудростью (III,15). Для истинного теософа Мудростью является только первая. Он мог бы сказать то же, что и св. Павел, говоривший, что мудрость принадлежит исключительно тем, кто "совершенен", то есть тем, кто посвящен в мистерии или по крайней мере знаком с основами священных наук. И как бы велика ни была его ошибка, и сколь преждевременной ни была бы его попытка посадить семена истинного и вечного знания в неподготовленную почву, его намерения были бы все равно хорошими и бескорыстными, и за это он был бы побит камнями. Ибо, если бы он пытался молиться чему-то, кого он сам выдумал, или если бы он делал это ради корысти, то кто бы тогда заметил его и попытался бы уничтожить среди множества других лживых сект, ежедневных "собраний" и безумных "обществ"? Но наш случай совсем иного рода. Как бы осторожен он ни был, он говорит все же "не о мудрости этого мира", а об истине, или "скрытой мудрости... которой не знает ни один из Князей этого мира" (1-е посл. к коринф. II), и тем более є властелины нашей современной науки. Однако, что касается психической мудрости, которую Иаков определяет как земную и дьявольскую, то она существовала во все века, со времен Пифагора и Платона, когда на одного философа приходилось девять софистов, и вплоть до наших дней. Наш век приветствует такую мудрость, и на самом деле он имеет на это полное право. Кроме того, это одежда, которую легко натянуть на себя; и никогда не было такого времени, когда вороны отказывались бы нарядиться в палиньи перья, если предоставлялась такая возможность.
Но сейчас, как и тогда, мы имеем право анализировать используемые термины и спрашивать словами из книги Иова, этой наводящей на мысли о кармическом очищении и ритуалах посвящения аллегории:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67