.. это усло-
вие еще усилит, еще "обострит".
19. "Надо воевать, против революционной фразы, приходится воевать
обязательно воевать, чтобы не сказали про нас: революционная фраза о ре-
волюционной войне погубила революцию".
20. "Если мы хотим "вместе бить" самодержавие, то мы должны также
вместе добить, вместе убить его, вместе отбить неизбежные попытки рес-
таврировать его".
21. "Чтобы не быть франкфуртской говорильней или первой Думой, чтобы
быть Конвентом, для этого надо сметь, уметь, иметь силу наносить беспо-
щадные удары контр-революции".
22. "Нет. Формула устарела. Она никуда не годна. Она мертва. Напрасны
будут усилия воскресить ее".
23. "Войну нельзя кончить по желанию. Ее нельзя кончить "воткнув штык
в землю". Войну нельзя кончить "соглашением" социалистов разных стран
"выступлением" пролетарий всех стран, "волей" народов и т. д.".
24. "Только диктатура одного класса-пролетариата - может решить воп-
рос в борьбе с буржуазией за господство. Победить буржуазию может только
диктатура пролетариата. Свергнуть буржуазию может только пролетариат.
Вести за собой массы против буржуазии может только пролетариат".
25. "Политика начинается там, где миллионы; не там, где тысячи, а
только там, где миллионы, начинается серьезная политика".
26. "Со ступеньки на ступеньку. Раз вступив на наклонную плоскость.
Со ступеньки на ступеньку".
27. "Кризис назрел". Все будущее русской революции поставлено на кар-
ту. Все будущее международной рабочей революции за социализм поставлено
на карту. Кризис назрел".
28. "Середины нет. Опыт показал, что середины нет. Либо вся власть
Советам:... либо... середины нет. Опыт показал, что середины нет. Либо
вся власть Советам... либо".
Я думаю, что эти примеры достаточно убедительны. "Искусство" в них
очевидно. "Риторика" бьет в глаза. Но это только потому, что они вырваны
из целого. Но стоит вспомнить, чьи это слова, представить себе всю речь
целиком и конкретно, и вот, напротив, понятие риторики становится мерт-
вым и на смену ему должно явиться другое. Попробуем же при оценке этих
примеров никогда не упускать из виду всего существа ленинского слова.
Прежде всего, эти примеры указывают на большую стойкость словесного
сознания: те же слова, словосочетания, фразы возвращаются снова и снова,
как лейтмотивы в музыке. Иногда, в отрывистых, короткими ударами режу-
щих, фразах Ленина эти повторения создают необычайную экономию слова,
скупой, сжатый до крайности, лапидарный стиль. В длительных более плавно
развертываемых, периодах эти повторения служат кадансу, мерному раскачи-
ванию речи и нагнетению интонационного движения. Всегда они являются
опорными центрами распределения словесной массы, узловыми точками к ко-
торым она прикреплена и, таким образом, приведена в неподвижность сосре-
доточена и замкнута. Эта внутренняя остановка движения придает слову ог-
ромную силу воздействия как бы уничтожая общую перспективу или выводя
его из нее, увеличивает масштаб, так что некоторые элементы речи, изоли-
руемые таким образом из общего течения и плана, более или менее сознава-
емого, приобретают сразу необычайную выпуклость и выразительность, вы-
растают до соразмерной с общим планом величины. Отрицание, противополо-
жение, расширение ограничение, градация приобретают неожиданную остроту
и рельефность. Изменения даже внутри одного повторяемого слова - переме-
на числа ("увертываясь от урока и уроков революции"), степени ("пахабные
и пахабнейшие мирные договоры"), времени (примеры 8, 14-18) и вида (при-
меры 8, 12, 17), наклонения или модальности глагола (примеры 9, 10,
13-18), приставки ("тяжкого и архитяжкого мира" и примеры 20, 21), уже
подобные морфологические изменения делаются чрезвычайно осязательными и
звучат как модуляция в другой тон, подчеркивая происходящее усиление.
Тем более это так в случаях, когда вариация захватывает несколько слов
или фразу. Такие обороты, как "революционная фраза о революционной войне
погубила революцию" (см. примеры 20, 21) звучат, как каламбур, настолько
сильно сказывается в них созвучия и может быть невольно это созвучие и
привело к таким сочетаниям и даже, пожалуй, отразилось и на построении
примера 2 ("из... из... из... измены", вообще скопления "
ой фразе). Но разумеется, это -
побочный эффект, как второстепенно и влияние этой аттракции созвучий на построение речи. Для Ленина, которому не до шуток, которому претят красивые словечки и эффекты "словесных выкрутасов" и чужды какие бы то ни было тенденции к изысканному или блестяще
му стилю это столь же мало примеры остроумной "игры словами", как и выражения "доверчивой бессознательности и бессознательной доверчивости" или "буржуазный демократизм и демократическая буржуазия". Все это примеры того же приема повторения.
Но не следует думать, что повторением Ленин просто бьет как первой
попавшейся палкой, и что этим же объясняется и характерная для него
стойкость слов и образов, которая возводит их в лейтмотивы, доминирующие
над всем периодом. Повторение создает строгий своего рода "геометричес-
кий" стиль речи Ленина, прямолинейной, графической в силу крайней эконо-
мии средств, как чертеж, лишенной всякой раскраски, всякой затушевки,
которые сделали бы четкие линии расплывчатыми и неопределенными. Ленин
обращается не к чувству и не к воображению. И то и другое только ослож-
нило бы прямое движение мысли, лишило бы речь той цепкости и твердой си-
лы, того стального закала, который ее отличает. Ленин обращается к реше-
нию воли, которую надо подвинуть на определенный путь, а для этого надо
ее остановить, сосредоточить внимание, сузить поле возможности, зажать
его в тесное кольцо нужного, единственного выхода. Таким квадратным за-
мыкающим выходы построением является построение с помощью повторений.
Легче всего это видно на примере глаголов, повторяющихся во всех трех
временах и тем самым исключающих всякую иную возможность: "отношения на-
лаживаются, должны наладиться, наладятся непременно" или "не становятся
и не станут", "подводили, подводят и продолжают подводить", звучит, как
"было есть и будет" или как "ныне и присно и во веки веков". Это в сущ-
ности плеоназм и перифраза понятия "вечно", но давая глагол во всех вре-
менах речь не только заменяет абстрактное наречие конкретными временными
формами, но и исчерпывает все иные. Совершенно тот же исчерпывающий,
исключающий иной выход, охват получается от модальных сопоставлений ("Не
поняли и не желают понять, частью не способны понять", "всякая помощь,
которая могла бы нам быть оказана, которая будет нам оказана", "вы не
хотите, вы не можете поверить" (и еще сильнее и крепче от зажима отрица-
нием: "всегда колебался, не может не колебаться", "ищет и не может не
искать", "смеются и будут смеяться", не могут не смеяться). Подобную же
роль исчерпывающего обобщения, замыкающего решение в очерчен
драте, играют и такие сопоставления, как "позорный и позорнейшие", "тяжкие и архитяжкие" и т. д.
Эти повторения могут получать даже гиперболический или парадоксальный
характер, благодаря той же тенденции к максимальному охвату и обобщению,
сведенному в один узел, например, "это видят все люди, даже слепые, ви-
дят и те которые хуже слепых, которые не хотят ни за что видеть, все же
и они видят (XVII том, стр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
вие еще усилит, еще "обострит".
19. "Надо воевать, против революционной фразы, приходится воевать
обязательно воевать, чтобы не сказали про нас: революционная фраза о ре-
волюционной войне погубила революцию".
20. "Если мы хотим "вместе бить" самодержавие, то мы должны также
вместе добить, вместе убить его, вместе отбить неизбежные попытки рес-
таврировать его".
21. "Чтобы не быть франкфуртской говорильней или первой Думой, чтобы
быть Конвентом, для этого надо сметь, уметь, иметь силу наносить беспо-
щадные удары контр-революции".
22. "Нет. Формула устарела. Она никуда не годна. Она мертва. Напрасны
будут усилия воскресить ее".
23. "Войну нельзя кончить по желанию. Ее нельзя кончить "воткнув штык
в землю". Войну нельзя кончить "соглашением" социалистов разных стран
"выступлением" пролетарий всех стран, "волей" народов и т. д.".
24. "Только диктатура одного класса-пролетариата - может решить воп-
рос в борьбе с буржуазией за господство. Победить буржуазию может только
диктатура пролетариата. Свергнуть буржуазию может только пролетариат.
Вести за собой массы против буржуазии может только пролетариат".
25. "Политика начинается там, где миллионы; не там, где тысячи, а
только там, где миллионы, начинается серьезная политика".
26. "Со ступеньки на ступеньку. Раз вступив на наклонную плоскость.
Со ступеньки на ступеньку".
27. "Кризис назрел". Все будущее русской революции поставлено на кар-
ту. Все будущее международной рабочей революции за социализм поставлено
на карту. Кризис назрел".
28. "Середины нет. Опыт показал, что середины нет. Либо вся власть
Советам:... либо... середины нет. Опыт показал, что середины нет. Либо
вся власть Советам... либо".
Я думаю, что эти примеры достаточно убедительны. "Искусство" в них
очевидно. "Риторика" бьет в глаза. Но это только потому, что они вырваны
из целого. Но стоит вспомнить, чьи это слова, представить себе всю речь
целиком и конкретно, и вот, напротив, понятие риторики становится мерт-
вым и на смену ему должно явиться другое. Попробуем же при оценке этих
примеров никогда не упускать из виду всего существа ленинского слова.
Прежде всего, эти примеры указывают на большую стойкость словесного
сознания: те же слова, словосочетания, фразы возвращаются снова и снова,
как лейтмотивы в музыке. Иногда, в отрывистых, короткими ударами режу-
щих, фразах Ленина эти повторения создают необычайную экономию слова,
скупой, сжатый до крайности, лапидарный стиль. В длительных более плавно
развертываемых, периодах эти повторения служат кадансу, мерному раскачи-
ванию речи и нагнетению интонационного движения. Всегда они являются
опорными центрами распределения словесной массы, узловыми точками к ко-
торым она прикреплена и, таким образом, приведена в неподвижность сосре-
доточена и замкнута. Эта внутренняя остановка движения придает слову ог-
ромную силу воздействия как бы уничтожая общую перспективу или выводя
его из нее, увеличивает масштаб, так что некоторые элементы речи, изоли-
руемые таким образом из общего течения и плана, более или менее сознава-
емого, приобретают сразу необычайную выпуклость и выразительность, вы-
растают до соразмерной с общим планом величины. Отрицание, противополо-
жение, расширение ограничение, градация приобретают неожиданную остроту
и рельефность. Изменения даже внутри одного повторяемого слова - переме-
на числа ("увертываясь от урока и уроков революции"), степени ("пахабные
и пахабнейшие мирные договоры"), времени (примеры 8, 14-18) и вида (при-
меры 8, 12, 17), наклонения или модальности глагола (примеры 9, 10,
13-18), приставки ("тяжкого и архитяжкого мира" и примеры 20, 21), уже
подобные морфологические изменения делаются чрезвычайно осязательными и
звучат как модуляция в другой тон, подчеркивая происходящее усиление.
Тем более это так в случаях, когда вариация захватывает несколько слов
или фразу. Такие обороты, как "революционная фраза о революционной войне
погубила революцию" (см. примеры 20, 21) звучат, как каламбур, настолько
сильно сказывается в них созвучия и может быть невольно это созвучие и
привело к таким сочетаниям и даже, пожалуй, отразилось и на построении
примера 2 ("из... из... из... измены", вообще скопления "
ой фразе). Но разумеется, это -
побочный эффект, как второстепенно и влияние этой аттракции созвучий на построение речи. Для Ленина, которому не до шуток, которому претят красивые словечки и эффекты "словесных выкрутасов" и чужды какие бы то ни было тенденции к изысканному или блестяще
му стилю это столь же мало примеры остроумной "игры словами", как и выражения "доверчивой бессознательности и бессознательной доверчивости" или "буржуазный демократизм и демократическая буржуазия". Все это примеры того же приема повторения.
Но не следует думать, что повторением Ленин просто бьет как первой
попавшейся палкой, и что этим же объясняется и характерная для него
стойкость слов и образов, которая возводит их в лейтмотивы, доминирующие
над всем периодом. Повторение создает строгий своего рода "геометричес-
кий" стиль речи Ленина, прямолинейной, графической в силу крайней эконо-
мии средств, как чертеж, лишенной всякой раскраски, всякой затушевки,
которые сделали бы четкие линии расплывчатыми и неопределенными. Ленин
обращается не к чувству и не к воображению. И то и другое только ослож-
нило бы прямое движение мысли, лишило бы речь той цепкости и твердой си-
лы, того стального закала, который ее отличает. Ленин обращается к реше-
нию воли, которую надо подвинуть на определенный путь, а для этого надо
ее остановить, сосредоточить внимание, сузить поле возможности, зажать
его в тесное кольцо нужного, единственного выхода. Таким квадратным за-
мыкающим выходы построением является построение с помощью повторений.
Легче всего это видно на примере глаголов, повторяющихся во всех трех
временах и тем самым исключающих всякую иную возможность: "отношения на-
лаживаются, должны наладиться, наладятся непременно" или "не становятся
и не станут", "подводили, подводят и продолжают подводить", звучит, как
"было есть и будет" или как "ныне и присно и во веки веков". Это в сущ-
ности плеоназм и перифраза понятия "вечно", но давая глагол во всех вре-
менах речь не только заменяет абстрактное наречие конкретными временными
формами, но и исчерпывает все иные. Совершенно тот же исчерпывающий,
исключающий иной выход, охват получается от модальных сопоставлений ("Не
поняли и не желают понять, частью не способны понять", "всякая помощь,
которая могла бы нам быть оказана, которая будет нам оказана", "вы не
хотите, вы не можете поверить" (и еще сильнее и крепче от зажима отрица-
нием: "всегда колебался, не может не колебаться", "ищет и не может не
искать", "смеются и будут смеяться", не могут не смеяться). Подобную же
роль исчерпывающего обобщения, замыкающего решение в очерчен
драте, играют и такие сопоставления, как "позорный и позорнейшие", "тяжкие и архитяжкие" и т. д.
Эти повторения могут получать даже гиперболический или парадоксальный
характер, благодаря той же тенденции к максимальному охвату и обобщению,
сведенному в один узел, например, "это видят все люди, даже слепые, ви-
дят и те которые хуже слепых, которые не хотят ни за что видеть, все же
и они видят (XVII том, стр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108