Вы правы… Правы, Глеб Кузьмич, Россия не погибнет, Россия вечна. Просто сегодня на ней голгофа. Но я верую. Я знаю: Россия обязательно возродится с крестом в руках, с Богом, которого вы сейчас изгоняете из нашей державы. Так будет. Может быть, после нас. Но так обязательно будет!
– Вы, Алексей Григорьевич, проповедник! – стараясь казаться спокойным, заметил Забродин.
Но, похоже, граф Оболин не слышал его.
– И есть у меня один восторг! – продолжал он. – Сейчас, сейчас! – Алексей Григорьевич выдвинул средний ящик стола и вынул из него золотое блюдо (в его центре пунктирными линиями фрагмент – деревянная часовня, объятая пламенем…). – Моя самая святая реликвия. Я ставлю его перед собой… Вот так. И смотрю, смотрю… Я прочитал все, что касается «Золотой братины», все, что смог достать. Смотрю, представляю. Это… это уже сны наяву. Теперь-то я понимаю, что такое наш фамильный сервиз! И… может быть, то, что я скажу сейчас, вам покажется странным, неприемлемым… Понимаете? В сервизе божественной силой искусства воплощено то, что я вам только что сказал о России. В нем олицетворение бессмертия русского духа в вечном порыве к свободе и справедливости. И к любви… «Возлюби страждущего». А разве не для свободы и любви послан Творцом человек на нашу землю? Воистину, воистину «Золотая братина» – национальное достояние России!..
– Вот за этим мы к вам и приехали, – признался молчавший до сих пор товарищ Фарзус, он же Иоганн Вайтер, на лице которого давно проступило нетерпение пополам с раздражением.
– Что?! – Граф Оболин схватил блюдо и прижал его к груди. – Никогда! Не отдам…
– Господь с вами, Алексей Григорьевич! – замахал руками Забродин. – Вы нас не поняли.
– Даже если стану нищ, – шептал граф Оболин, – не продам…
– Успокойтесь, Алексей Григорьевич! – Забродин обнял хозяина дома за плечи и усадил в кресло; граф так и сидел с золотым блюдом, прижатым к груди. – И выслушайте меня внимательно. В восемнадцатом году вы помогли вернуть на родину половину сервиза. Гражданская война в России окончена, с Германией восстановлены дипломатические отношения…
– Предстоит откупить у Нейгольберга, – перебил граф Оболин, – вторую половину сервиза?
– Если бы… – вздохнул Забродин. – Предвидя такую возможность, Нейгольберг еще в двадцатом году сделал официальное заявление. Он отказался признать действительной свою расписку, в которой зафиксировано его согласие о продаже сервиза вам, Алексей Григорьевич. Расписка у него – сказано в соответствующем документе со всеми печатями – вырвана силой, под нажимом, чуть ли не физическим, в обстановке хаоса и политического кризиса в Берлине в ту пору.
– И что из этого следует? – спросил Алексей Григорьевич.
– Только одно, граф. Впереди судебный процесс – трудный и затяжной. Если, конечно, вы на него согласитесь…
– Никогда! – перебил граф Оболин. – Господа, я просто не верю своим ушам. Я ведь вам все объяснил!..
– Если причина в Толмачеве, – вступил наконец в разговор Мартин Сарканис, – он для вас не представляет никакой опасности. Мы знаем, где сейчас ваш бывший дворецкий…
– Нет, господа, я отказываюсь понимать происходящее. – Лицо графа Оболина пылало негодованием. – Я абсолютно не боюсь Никиту! Дело совсем не в этом! Неужели вы ничего так и не поняли?…
– Подождите, Алексей Григорьевич! – остановил Забродин. – Прочитайте вот это письмо! Оно для вас. – И он передал хозяину дома конверт.
Граф Оболин вынул из конверта лист белой плотной бумаги, сложенный вчетверо, развернул его, стал читать:
...
«Графушка! Любовь моя! Единственный мой! Спасите меня, возьмите, позовите, я жду. Добрые люди сказали: начнется процесс, и Никиту сразу арестуют, и мы тут же встретимся. Мы будем вместе всегда-всегда, до гроба. Я люблю вас, я умираю без вас. Жду, жду! Ваша Дарья».
Граф Алексей Григорьевич Оболин читал, и присутствующие в комнате с ним наблюдали волшебные, невероятные перемены: заблестели глаза, выпрямилась спина, разгладились морщины на лице – он молодел с каждым мгновением, как только бывает в русских сказках, когда изменяет облик героев волшебная живая вода. Письмо было прочитано, и граф Оболин задал вопрос:
– Когда надо ехать в Берлин?
– Вы согласны? – еще не мог поверить Забродин.
– Да, я согласен!
– За неделю, крайнее, дней за десять, – ответил товарищ Фарзус, то есть господин Иоганн Вайтер, – мы все приготовим – документы, адвокатов, прессу, публику в зале и прочее. И тогда вы приедете с Глебом Кузьмичом. Он пока поживет в Осло.
– Господа, – граф Оболин направился к двери, – если мне память не изменяет, в подвале должна быть бутылка французского шампанского…
Берлин, 28 мая 1922 года
В этот полуденный час в ресторане отеля «Новая Германия» было многолюдно, и на четырех господ, негромко говорящих по-русски, которые расположились за столиком в дальнем углу зала, возле рояля, сейчас задернутого чехлом, никто не обращал внимания.
– Подведем итоги, – сказал товарищ Фарзус, покончив с куриным бульоном, приправленным специями. – Начало процесса через три дня, и завтра в газетах появятся об этом первые сообщения. Один писака, уж не помню откуда, – вчера в имперском суде на наших адвокатов их накинулась целая туча, – так вот, хвастался сей борзописец названием своей статейки – «Опять „Золотая братина“!». На мой взгляд, название без особого полета фантазии…
– И завтра же, – добавил Забродин, – все эти газетные публикации прочитает Толмачев.
– Совершенно верно, – согласился товарищ Фарзус. – Мы дадим лжеграфу часа два на увлекательное чтение, и после этого один из наших людей вручит от меня Никите Никитовичу послание, которое будет тут же прочитано. И произойдет следующее… – Иоганн Вайтер обвел всех торжествующим взглядом. – Во-первых, Толмачев без всякого сопротивления отдаст нам Дарью, вернет ее вам, Алексей Григорьевич… – Граф Оболин хотел было что-то спросить, но товарищ Фарзус остановил его жестом руки. – Как это будет выглядеть – потом объясню. Возможны варианты. Во-вторых… Самое пикантное! – Кто бы мог подумать в восемнадцатом году, что товарищ Фарзус такой большой любитель порассуждать пространно и велеречиво. – Во время судебного процесса Никита Никитович не проявится никоим образом, он не пикнет, не обмолвится ни полусловом. А ведь наш лжеграф сразу поймет, прочитав завтра в газетах о начале процесса, кто стоит, Алексей Григорьевич, за вашей спиной, – ему это, как вы понимаете, известно…
– Да не проще ли передать этого мерзавца немецкой полиции? – сделал предположение граф Оболин. – Коли вы знаете, где он с Дарьей находится?
– Ни в коем случае! – повысил голос товарищ Фарзус. – Ни при каких обстоятельствах! Мы передаем Толмачева полиции, и он для нас становится недосягаемым. Более того, суд наверняка использует его как свидетеля, и, защищенный – давайте называть вещи своими именами, – защищенный от нас германским законом, Толмачев скажет на суде сами понимаете что. Нет! Для нас Никита Никитович безопасен на свободе, но в том случае, если он прочитает мое послание.
– Что же это за послание такое? – полюбопытствовал Забродин, раскуривая свою трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
– Вы, Алексей Григорьевич, проповедник! – стараясь казаться спокойным, заметил Забродин.
Но, похоже, граф Оболин не слышал его.
– И есть у меня один восторг! – продолжал он. – Сейчас, сейчас! – Алексей Григорьевич выдвинул средний ящик стола и вынул из него золотое блюдо (в его центре пунктирными линиями фрагмент – деревянная часовня, объятая пламенем…). – Моя самая святая реликвия. Я ставлю его перед собой… Вот так. И смотрю, смотрю… Я прочитал все, что касается «Золотой братины», все, что смог достать. Смотрю, представляю. Это… это уже сны наяву. Теперь-то я понимаю, что такое наш фамильный сервиз! И… может быть, то, что я скажу сейчас, вам покажется странным, неприемлемым… Понимаете? В сервизе божественной силой искусства воплощено то, что я вам только что сказал о России. В нем олицетворение бессмертия русского духа в вечном порыве к свободе и справедливости. И к любви… «Возлюби страждущего». А разве не для свободы и любви послан Творцом человек на нашу землю? Воистину, воистину «Золотая братина» – национальное достояние России!..
– Вот за этим мы к вам и приехали, – признался молчавший до сих пор товарищ Фарзус, он же Иоганн Вайтер, на лице которого давно проступило нетерпение пополам с раздражением.
– Что?! – Граф Оболин схватил блюдо и прижал его к груди. – Никогда! Не отдам…
– Господь с вами, Алексей Григорьевич! – замахал руками Забродин. – Вы нас не поняли.
– Даже если стану нищ, – шептал граф Оболин, – не продам…
– Успокойтесь, Алексей Григорьевич! – Забродин обнял хозяина дома за плечи и усадил в кресло; граф так и сидел с золотым блюдом, прижатым к груди. – И выслушайте меня внимательно. В восемнадцатом году вы помогли вернуть на родину половину сервиза. Гражданская война в России окончена, с Германией восстановлены дипломатические отношения…
– Предстоит откупить у Нейгольберга, – перебил граф Оболин, – вторую половину сервиза?
– Если бы… – вздохнул Забродин. – Предвидя такую возможность, Нейгольберг еще в двадцатом году сделал официальное заявление. Он отказался признать действительной свою расписку, в которой зафиксировано его согласие о продаже сервиза вам, Алексей Григорьевич. Расписка у него – сказано в соответствующем документе со всеми печатями – вырвана силой, под нажимом, чуть ли не физическим, в обстановке хаоса и политического кризиса в Берлине в ту пору.
– И что из этого следует? – спросил Алексей Григорьевич.
– Только одно, граф. Впереди судебный процесс – трудный и затяжной. Если, конечно, вы на него согласитесь…
– Никогда! – перебил граф Оболин. – Господа, я просто не верю своим ушам. Я ведь вам все объяснил!..
– Если причина в Толмачеве, – вступил наконец в разговор Мартин Сарканис, – он для вас не представляет никакой опасности. Мы знаем, где сейчас ваш бывший дворецкий…
– Нет, господа, я отказываюсь понимать происходящее. – Лицо графа Оболина пылало негодованием. – Я абсолютно не боюсь Никиту! Дело совсем не в этом! Неужели вы ничего так и не поняли?…
– Подождите, Алексей Григорьевич! – остановил Забродин. – Прочитайте вот это письмо! Оно для вас. – И он передал хозяину дома конверт.
Граф Оболин вынул из конверта лист белой плотной бумаги, сложенный вчетверо, развернул его, стал читать:
...
«Графушка! Любовь моя! Единственный мой! Спасите меня, возьмите, позовите, я жду. Добрые люди сказали: начнется процесс, и Никиту сразу арестуют, и мы тут же встретимся. Мы будем вместе всегда-всегда, до гроба. Я люблю вас, я умираю без вас. Жду, жду! Ваша Дарья».
Граф Алексей Григорьевич Оболин читал, и присутствующие в комнате с ним наблюдали волшебные, невероятные перемены: заблестели глаза, выпрямилась спина, разгладились морщины на лице – он молодел с каждым мгновением, как только бывает в русских сказках, когда изменяет облик героев волшебная живая вода. Письмо было прочитано, и граф Оболин задал вопрос:
– Когда надо ехать в Берлин?
– Вы согласны? – еще не мог поверить Забродин.
– Да, я согласен!
– За неделю, крайнее, дней за десять, – ответил товарищ Фарзус, то есть господин Иоганн Вайтер, – мы все приготовим – документы, адвокатов, прессу, публику в зале и прочее. И тогда вы приедете с Глебом Кузьмичом. Он пока поживет в Осло.
– Господа, – граф Оболин направился к двери, – если мне память не изменяет, в подвале должна быть бутылка французского шампанского…
Берлин, 28 мая 1922 года
В этот полуденный час в ресторане отеля «Новая Германия» было многолюдно, и на четырех господ, негромко говорящих по-русски, которые расположились за столиком в дальнем углу зала, возле рояля, сейчас задернутого чехлом, никто не обращал внимания.
– Подведем итоги, – сказал товарищ Фарзус, покончив с куриным бульоном, приправленным специями. – Начало процесса через три дня, и завтра в газетах появятся об этом первые сообщения. Один писака, уж не помню откуда, – вчера в имперском суде на наших адвокатов их накинулась целая туча, – так вот, хвастался сей борзописец названием своей статейки – «Опять „Золотая братина“!». На мой взгляд, название без особого полета фантазии…
– И завтра же, – добавил Забродин, – все эти газетные публикации прочитает Толмачев.
– Совершенно верно, – согласился товарищ Фарзус. – Мы дадим лжеграфу часа два на увлекательное чтение, и после этого один из наших людей вручит от меня Никите Никитовичу послание, которое будет тут же прочитано. И произойдет следующее… – Иоганн Вайтер обвел всех торжествующим взглядом. – Во-первых, Толмачев без всякого сопротивления отдаст нам Дарью, вернет ее вам, Алексей Григорьевич… – Граф Оболин хотел было что-то спросить, но товарищ Фарзус остановил его жестом руки. – Как это будет выглядеть – потом объясню. Возможны варианты. Во-вторых… Самое пикантное! – Кто бы мог подумать в восемнадцатом году, что товарищ Фарзус такой большой любитель порассуждать пространно и велеречиво. – Во время судебного процесса Никита Никитович не проявится никоим образом, он не пикнет, не обмолвится ни полусловом. А ведь наш лжеграф сразу поймет, прочитав завтра в газетах о начале процесса, кто стоит, Алексей Григорьевич, за вашей спиной, – ему это, как вы понимаете, известно…
– Да не проще ли передать этого мерзавца немецкой полиции? – сделал предположение граф Оболин. – Коли вы знаете, где он с Дарьей находится?
– Ни в коем случае! – повысил голос товарищ Фарзус. – Ни при каких обстоятельствах! Мы передаем Толмачева полиции, и он для нас становится недосягаемым. Более того, суд наверняка использует его как свидетеля, и, защищенный – давайте называть вещи своими именами, – защищенный от нас германским законом, Толмачев скажет на суде сами понимаете что. Нет! Для нас Никита Никитович безопасен на свободе, но в том случае, если он прочитает мое послание.
– Что же это за послание такое? – полюбопытствовал Забродин, раскуривая свою трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148