Тепло, покой.
Мышцы расслабляются. Пузырятся бисерины пота. Пар проникает в
легкие. Вы приходите в этот город. Полными, как я, пылких
надежд. Которым суждено обернуться печалями. И тогда вы
возводите серые стены, крепкие, необоримые. И горести ваши
отступают в испуге. И слагаются в сердце вашем в башню,
подобную небоскребу. И всякий может прийти. И приходит. Чтобы
качнуть эту башню, и обрушить и разрушить ее. Душа моя
погребена под обломками. А эти вот все, толкатели, зубы свои
украшают коронками, укорачивают у хирурга носы и ушам придают
приятную форму. Приобретая приличный вид. Чтобы с улыбкой
миновать ваших привратников и войти прямиком в вашу жизнь.
Видел плакат, не упустите возможности поработать в центральной
части города. Еще одно злопыхание в адрес Бруклина и моего
Бронкса. Чьи обитатели выползают наверх из подземки. Продавая
рубашки, обувь и мыло каждодневно и бесконечно притекающим в
город важным особам. Щеголяющим перстнями с эмблемами колледжей
и такой имеющим вид, будто они сей минут на халяву покатят
обратно в Скарсдейл и Коннектикут, дуя дорогой коктейли и
расплачиваясь фальшивыми долларами. И возвращающимся вместо
этого в Хиксвилл, рядом с Куинсом. А здесь загорелые члены
клуба поудобней устраиваются на скамьях. Каждый с бумажным
стаканчиком ледяной воды или пива. Шипит, прибавляясь, пар.
Пора мне подняться на ноги и возгласить о моей победе.
Забравшись на гору долларов. Все, что мне требуется в виде
приюта и жизненной цели. Тем более, что прочих отменных
достоинств у меня уже пруд пруди. Не хватает разве мерцающей,
будто звезда, дыры, вроде той, что украшает задницу Фанни.
Морщинки, точно лучи райских огней. Любуйся ими, пока меркнет
мир. И к душе подбирается страх. И матери разбегаются, спасая
детей. Что они делают. Увидев, как обезьяны товарищески
тараканят друг друга. В каждом из обезьянников каждого зоосада.
Воздев багровые елдаки. И нацелив их в яркокрасные задницы. Еще
один голос сообщает в тумане, что не прочь бы пройти
какую-нибудь процедуру искусственного старения, ибо успех
пришел к нему в слишком юные годы.
Приняв душ и поплавав, Кристиан садиться в шезлонг.
Закутанные в полотенца и простыни, краем бассейна. Туда-сюда
гуляют купальщики. Поочередно плюхаются. Баламутя воду.
Некоторые останавливаются, чтобы потрепать других по колену и
побеседовать. Привет, Джон, ну как ты. Рад тебя видеть. Как
вообще дела. Да все хорошо. Просто отлично. А чей-то голос
раздается рядом со мной.
-- Простите, вы не заняты.
-- Нет.
-- Не возражаете, если я с вами поговорю. О, не
беспокойтесь, вы можете в любую минуту попросить меня
удалиться. Я заведую отделом в универмаге. Вас как зовут. Я
хочу сказать, вы не против, что я вас спрашиваю. Вы можете в
любую минуту попросить меня удалиться. Знаете, вы так хорошо
сложены. Ничего, что я спросил ваше имя. Я не имел в виду
ничего дурного.
-- Я, пожалуй, предпочел бы не называть его, если вы не
против.
-- О, я не против. С другой стороны, какой человеку вред
от того, что кто-то узнал его имя. Только имя, фамилии не надо.
Я и подумал, почему бы вам его мне не назвать. Тем более, что
вы можете в любую минуту попросить меня удалиться.
-- А не могу ли я прямо сейчас попросить вас об этом.
-- О, разумеется. Я не возражаю. Некоторым людям кажется,
что они лучше других. Вот вы, например, у вас такой выговор. Ну
кажется и ладно, их личное дело. А вы не могли бы сказать мне,
чем вы занимаетесь.
-- Я прозектор. Произвожу вскрытия, придаю лицам
покойников приятное выражение и накачиваю их бальзамировочным
раствором.
-- Да, ну что же, приятно было познакомиться с вами. И
поговорить. Теперь и не скажешь заранее, где наткнешься на
человека, не принадлежащего к твоему кругу.
Джентльмен встает и уходит. В соседнем шезлонге покоится
некто с головой, замотанной в полотенце, только дырочка
оставлена, чтобы дышать. Рука, которую я, похоже, где-то видел,
медленно приподнимает белые складки хлопковой ткани. Еще не
увидев лица, слышу голос. Звучание которого я уже с легкостью
узнаю. По ноткам, обличающим честность мысли и великодушное
понимание. На каковое мне теперь только и остается надеяться.
-- Ну знаете, Корнелиус. Вы меня допекли. Какого дьявола
вы здесь делаете.
-- Мистер Вайн, я все могу объяснить.
Даже то
Почему луна
Порой
Принимает
Такую форму
А вовсе
Не этакую
12
Всю следующую неделю. Умеренных ветров и температур.
Каждое божье утро на нашей улице у крыльца соседнего особняка
стоял мой толстолицый чокнутый друг по автобусу и парому.
Выходя за пакетом молока, я видел, как он снизу вверх улыбается
моему окну. И распахивая пальто. Показывает большой
бело-красно-синий плакат.
ЛЮБЕЗНОСТЬ ПОДОБНА ЛЮТИКУ
Во вторник я помахал ему рукой. В серой шапчонке и длинном
сером обмотанном вокруг шеи шарфе. Он, пятясь, поднялся на одну
ступеньку. И с широкой ухмылкой отвел одну полу своего пальто.
Показав мне три слова. А затем расхохотался и отпахнул другую
полу. Как раз в этот миг девушка, за раздеванием которой я
наблюдал, опасливо вышла из дому. И увидела, как я взмахом руки
приветствую лозунг моего благодушного друга.
НИ ЗА ЧТО НИ ПРО ЧТО
В то утро между мной и мистером Вайном состоялась беседа,
способная прочистить если не душу, то уж кишечник наверняка.
После произнесенной им на краю бассейна бурной тирады,
содержавшей рекомендации побриться и руки в ноги доставить мою
задницу в похоронное бюро. И оставаться там, пока не уйдет
последний скорбящий. И вновь прибыть ровно в девять утра. Я
стоял теперь на ковре перед его столом. Пытаясь поправить дело.
Хотел даже сказать, ни за что ни про что. Но взамен нервно
отдал честь. И он откликнулся, вольно, Кристиан. Я расставил
ноги и сцепил руки за спиной. Смущенный пехотинец, если не
военный моряк. И не снеся предварявшего выволочку молчания,
необдуманно выпалил.
-- Ради бога, мистер Вайн, я понимаю, что действительно
это заслужил.
-- Действительно это что.
-- Ну, наверное, чтобы вы на меня наорали.
-- А вы полагаете, что я этим и ограничусь.
-- Возможно, я заслужил и худшее. Мне нечем оправдать мое
вчерашнее поведение. Я сам не понимаю, почему я не пришел на
работу.
-- Зато я понимаю. Вы всю ночь прокувыркались с миссис
Соурпюсс.
-- Нет, мистер Вайн, ну что вы. Какое ужасное обвинение.
На самом деле, я до полуночи катался на пароме, до
Стэйтен-Айленда и обратно. И даже взял с собой похоронное
руководство. Изучал его по дороге. Меня продуло и утром я
паршиво себя почувствовал.
-- Ах, паршиво. Ничего, сейчас вам станет еще паршивей.
Поскольку я точно знаю, где вы были. Поскольку эта белобрысая
шлюха, миссис Соурпюсс, распорядилась, чтобы за мной последили.
А это означает, что мне пришлось распорядиться, чтобы последили
за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Мышцы расслабляются. Пузырятся бисерины пота. Пар проникает в
легкие. Вы приходите в этот город. Полными, как я, пылких
надежд. Которым суждено обернуться печалями. И тогда вы
возводите серые стены, крепкие, необоримые. И горести ваши
отступают в испуге. И слагаются в сердце вашем в башню,
подобную небоскребу. И всякий может прийти. И приходит. Чтобы
качнуть эту башню, и обрушить и разрушить ее. Душа моя
погребена под обломками. А эти вот все, толкатели, зубы свои
украшают коронками, укорачивают у хирурга носы и ушам придают
приятную форму. Приобретая приличный вид. Чтобы с улыбкой
миновать ваших привратников и войти прямиком в вашу жизнь.
Видел плакат, не упустите возможности поработать в центральной
части города. Еще одно злопыхание в адрес Бруклина и моего
Бронкса. Чьи обитатели выползают наверх из подземки. Продавая
рубашки, обувь и мыло каждодневно и бесконечно притекающим в
город важным особам. Щеголяющим перстнями с эмблемами колледжей
и такой имеющим вид, будто они сей минут на халяву покатят
обратно в Скарсдейл и Коннектикут, дуя дорогой коктейли и
расплачиваясь фальшивыми долларами. И возвращающимся вместо
этого в Хиксвилл, рядом с Куинсом. А здесь загорелые члены
клуба поудобней устраиваются на скамьях. Каждый с бумажным
стаканчиком ледяной воды или пива. Шипит, прибавляясь, пар.
Пора мне подняться на ноги и возгласить о моей победе.
Забравшись на гору долларов. Все, что мне требуется в виде
приюта и жизненной цели. Тем более, что прочих отменных
достоинств у меня уже пруд пруди. Не хватает разве мерцающей,
будто звезда, дыры, вроде той, что украшает задницу Фанни.
Морщинки, точно лучи райских огней. Любуйся ими, пока меркнет
мир. И к душе подбирается страх. И матери разбегаются, спасая
детей. Что они делают. Увидев, как обезьяны товарищески
тараканят друг друга. В каждом из обезьянников каждого зоосада.
Воздев багровые елдаки. И нацелив их в яркокрасные задницы. Еще
один голос сообщает в тумане, что не прочь бы пройти
какую-нибудь процедуру искусственного старения, ибо успех
пришел к нему в слишком юные годы.
Приняв душ и поплавав, Кристиан садиться в шезлонг.
Закутанные в полотенца и простыни, краем бассейна. Туда-сюда
гуляют купальщики. Поочередно плюхаются. Баламутя воду.
Некоторые останавливаются, чтобы потрепать других по колену и
побеседовать. Привет, Джон, ну как ты. Рад тебя видеть. Как
вообще дела. Да все хорошо. Просто отлично. А чей-то голос
раздается рядом со мной.
-- Простите, вы не заняты.
-- Нет.
-- Не возражаете, если я с вами поговорю. О, не
беспокойтесь, вы можете в любую минуту попросить меня
удалиться. Я заведую отделом в универмаге. Вас как зовут. Я
хочу сказать, вы не против, что я вас спрашиваю. Вы можете в
любую минуту попросить меня удалиться. Знаете, вы так хорошо
сложены. Ничего, что я спросил ваше имя. Я не имел в виду
ничего дурного.
-- Я, пожалуй, предпочел бы не называть его, если вы не
против.
-- О, я не против. С другой стороны, какой человеку вред
от того, что кто-то узнал его имя. Только имя, фамилии не надо.
Я и подумал, почему бы вам его мне не назвать. Тем более, что
вы можете в любую минуту попросить меня удалиться.
-- А не могу ли я прямо сейчас попросить вас об этом.
-- О, разумеется. Я не возражаю. Некоторым людям кажется,
что они лучше других. Вот вы, например, у вас такой выговор. Ну
кажется и ладно, их личное дело. А вы не могли бы сказать мне,
чем вы занимаетесь.
-- Я прозектор. Произвожу вскрытия, придаю лицам
покойников приятное выражение и накачиваю их бальзамировочным
раствором.
-- Да, ну что же, приятно было познакомиться с вами. И
поговорить. Теперь и не скажешь заранее, где наткнешься на
человека, не принадлежащего к твоему кругу.
Джентльмен встает и уходит. В соседнем шезлонге покоится
некто с головой, замотанной в полотенце, только дырочка
оставлена, чтобы дышать. Рука, которую я, похоже, где-то видел,
медленно приподнимает белые складки хлопковой ткани. Еще не
увидев лица, слышу голос. Звучание которого я уже с легкостью
узнаю. По ноткам, обличающим честность мысли и великодушное
понимание. На каковое мне теперь только и остается надеяться.
-- Ну знаете, Корнелиус. Вы меня допекли. Какого дьявола
вы здесь делаете.
-- Мистер Вайн, я все могу объяснить.
Даже то
Почему луна
Порой
Принимает
Такую форму
А вовсе
Не этакую
12
Всю следующую неделю. Умеренных ветров и температур.
Каждое божье утро на нашей улице у крыльца соседнего особняка
стоял мой толстолицый чокнутый друг по автобусу и парому.
Выходя за пакетом молока, я видел, как он снизу вверх улыбается
моему окну. И распахивая пальто. Показывает большой
бело-красно-синий плакат.
ЛЮБЕЗНОСТЬ ПОДОБНА ЛЮТИКУ
Во вторник я помахал ему рукой. В серой шапчонке и длинном
сером обмотанном вокруг шеи шарфе. Он, пятясь, поднялся на одну
ступеньку. И с широкой ухмылкой отвел одну полу своего пальто.
Показав мне три слова. А затем расхохотался и отпахнул другую
полу. Как раз в этот миг девушка, за раздеванием которой я
наблюдал, опасливо вышла из дому. И увидела, как я взмахом руки
приветствую лозунг моего благодушного друга.
НИ ЗА ЧТО НИ ПРО ЧТО
В то утро между мной и мистером Вайном состоялась беседа,
способная прочистить если не душу, то уж кишечник наверняка.
После произнесенной им на краю бассейна бурной тирады,
содержавшей рекомендации побриться и руки в ноги доставить мою
задницу в похоронное бюро. И оставаться там, пока не уйдет
последний скорбящий. И вновь прибыть ровно в девять утра. Я
стоял теперь на ковре перед его столом. Пытаясь поправить дело.
Хотел даже сказать, ни за что ни про что. Но взамен нервно
отдал честь. И он откликнулся, вольно, Кристиан. Я расставил
ноги и сцепил руки за спиной. Смущенный пехотинец, если не
военный моряк. И не снеся предварявшего выволочку молчания,
необдуманно выпалил.
-- Ради бога, мистер Вайн, я понимаю, что действительно
это заслужил.
-- Действительно это что.
-- Ну, наверное, чтобы вы на меня наорали.
-- А вы полагаете, что я этим и ограничусь.
-- Возможно, я заслужил и худшее. Мне нечем оправдать мое
вчерашнее поведение. Я сам не понимаю, почему я не пришел на
работу.
-- Зато я понимаю. Вы всю ночь прокувыркались с миссис
Соурпюсс.
-- Нет, мистер Вайн, ну что вы. Какое ужасное обвинение.
На самом деле, я до полуночи катался на пароме, до
Стэйтен-Айленда и обратно. И даже взял с собой похоронное
руководство. Изучал его по дороге. Меня продуло и утром я
паршиво себя почувствовал.
-- Ах, паршиво. Ничего, сейчас вам станет еще паршивей.
Поскольку я точно знаю, где вы были. Поскольку эта белобрысая
шлюха, миссис Соурпюсс, распорядилась, чтобы за мной последили.
А это означает, что мне пришлось распорядиться, чтобы последили
за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105