Капитан Сенсов вызвал своих лихих фейерверкеров и показал: „Смотрите! Ещё пороха не нюхали – а приехали с петроградскими порядками. Образумьте-ка их!”
Пошли фейерверкеры – и „привели в порядок” своими мерами. Через неделю уже не отличались от старых солдат. И честь отдавали.
* * *
В 8-ю армию приехал агитатор из Петрограда, социалист. Возили его по дивизии, и начальство собирало для него солдатские митинги. А он объяснял солдатам так: революционные требования надо предъявлять с запросом, с избытком, потому что не все затребованные свободы удастся получить и удержать. Как пловцу, переплывая сильную реку, надо намечать себе пункт выше желаемого. – Имело успех.
А приехали агитировать три студента петроградского Технологического института, внушали продолжать упорную борьбу с немцами, – уже смётанные солдаты отвечали им:
– Ежели вам так нравится воевать – берите винтовки и оставайтесь в наших окопах.
* * *
В 18 корпусе – митинг в пехотном полку, в резерве, в присутствии комиссара Киева полковника Оберучева. Берёт слово молодой прапорщик:
– Мы слышим с разных сторон упрёки офицерам, что они чуждаются солдат. А я спрошу: всё ли сделали солдаты, чтоб офицер пошёл к ним с открытой душой? Вот – я собирал роту, вести на устройство дороги, чтобы подвозить продукты же, – а солдаты не идут. И долго уговариваешь – и только часть потом идёт. Вызываю идти исправлять окопы, толкуют: ещё нужна ли эта работа? Передаю приказание командира полка идти на позиции на смену другой роты. И что же?…
Громкие нетерпеливые крики солдат:
– Долой!… Не надо его!… Довольно!
Вступился седой Оберучев, с младых ногтей народник, потом эсер:
– Товарищи, у нас теперь свободная страна и нельзя на собрании затыкать кому-либо рот. Таким поведением вы выражаете неуважение к тому завоеванию, за которое сложили свои головы лучшие люди страны. Хотя бы из уважения к теням погибших за народное дело…
Докончить прапорщику дали – а ни один солдат не выступил больше.
* * *
В другом пехотном полку того же корпуса отличный боевой офицер, подвыпив, вслух хулил революцию и резко упрекал солдат за их поведение. В ответ его застрелили в спину и ещё надругались над трупом. Тут приехал Оберучев:
– Вы убили офицера гнусно и подло. И убийцы стоят сейчас тут, среди вас. Мы – не будем их искать, и они уйдут от суда. Но я уверен, что пройдёт немного времени, и они сами явятся к властям и скажут: „Это мы убили поручика, судите нас! Нам тяжело, и мы не можем жить так дальше.”
Молчала солдатская толпа, ни гугу.
Жди-пожди, явятся…
* * *
Озлобление к офицерам, что хотят вогнать в дисциплину назад.
– Застрашшали расстрелом, да судов полевых не стало.
– А за офицерами надо поглядывать. Не многие-то на нашей стороне.
– Смотри, у него шуба тёплая. Отдай ему свою шинель, бери его шубу.
* * *
Вот уже и кавалеристы, спешенные в окопы, на митинге: „Мы несогласные так нас использовать. Али уж тогда назначайте эскадроны по жребию.”
Даже в Преображенском полку в апреле солдаты отказываются идти рубить лес для поправки окопов, размытых наводнением. Еле убедил их поручик Дистерло.
Два батальона 611 полка, которым назначили идти на позицию, построились в полном снаряжении. Отслужил поп молебен, после того солдаты открыли стрельбу вверх: не хотим идти! (А кто – и по офицерам, над головами.)
А то – целые патронные ящики бросают в реку: всё равно не будем воевать.
* * *
Александру Львовну Толстую проводили из санитарного отряда с честью. А вдогонку решение комитета: „Арестовать!”
* * *
В 14 стрелковом полку в Буковине для устройства наступательного плацдарма были назначены четыре роты. Узнав, какую работу они будут вести, стрелки отказались: наступать не будут, только обороняться. От наступления большие потери; и вообще – наступать в Румынии не согласны, а только в России.
* * *
126 Рыльскому и 127 Путивльскому пехотным полкам было приказано выступить по параллельным дорогам на смену частей 12 дивизии. Рыльский полк, сделав дневной переход, следующую ночь митинговал и высылал депутатов выяснить: почему никакой полк их 32 дивизии не идёт с ними по одной дороге, почему Путивльский пошёл иначе? И почему их послали на два дня раньше, чем предполагалось? И почему офицеры едут верхом? и верно ли, что командир полка уехал в тыл? Убедись, что он здесь, – стали у него выяснять, правда ли, что Рыльский полк идёт усмирять 12 дивизию – а та уже заложила под мосты мины. Следующее утро и полдня командир полка увещал рыльцев идти – но они выразили недоверие и ему, и ротному и полковому комитетам, и постановили: командировать выборных ото всех рот прямо в штаб корпуса: справедливо ли и правильно ли ими распоряжаются. А пока – стоять на месте и так отпраздновать праздник свободы.
* * *
Прибыло новое пополнение в 26 корпус на Румынский фронт. Командир корпуса генерал Миллер сам вышел к прибывшим, увидел на них красные банты и ленточки и потребовал снять как неустановленную форму одежды. „Вы же не девки, надевать ленточки!” Прибывшие взбунтовались, толпой арестовали генерала – и отвели на гауптвахту. И никто в корпусе не мешал.
Из штаба армии: начальнику дивизии заменить командира корпуса и начать следствие. Генерала Миллера освободить и прислать для личного доклада.
* * *
Приходящие пополнения всё чаще не берут оружия: зачем нам? Мы воевать не собираемся.
В середине апреля привезли из тыла на укомплектование 8-й армии эшелон солдат из разных госпиталей. Их распределили по дивизиям, но они стали отказываться: хотят ехать только в те части, где раньше служили (и в другие армии). Комитеты большую часть всё же уговорили и направили по полкам. А часть – отказалась, и самовольно уехала в тыл.
* * *
Пока 2-я Сводная казачья дивизия стояла на передовых – она и после Пасхи поражала сохранением дисциплины, и никакой депутат к ним не приезжал, да и новые газеты что-то не попадали. Но в середине апреля отвели их в тыл на отдых – и казаки стали быстро разлагаться. Начались митинги. Требовали – делить экономические денежные суммы. Требовали уже теперь выдать в постоянную носку заготовленное на год вперёд обмундирование первого срока, хотя и носимое было хорошо. И 16 Донской полк сам разобрал из цейхаузов и разрядился в новое, за ним и другие полки. И алые банты надели. Требовали – больше отпусков. Казаки! – перестали регулярно чистить и даже кормить лошадей. Требовали, чтоб офицеры с каждым бы казаком ручкались: „Мы сами такие же офицеры, не хуже их!” Болтались, пьянствовали.
Генерал Краснов собирал то комитеты, то казаков, то офицеров, вёл страстные беседы о полковом самолюбии, о великом прошлом – и раздавались голоса: „правильно, правильно!”, обещали образумиться. Но не успевал генерал и отойти далеко – раздавался чей-нибудь бесшабашный голос: „Товарищи! Это что ж, нас к старому режиму гнут? под офицерскую, значит, палку?”
* * *
2-я Кавказская гренадерская дивизия получила приказ перейти из резерва на боевые позиции. Полковые комитеты собрались вместе с дивизионным и постановили: вызвать командира корпуса, чтоб он объяснил, почему на ответственный участок выдвигается именно их дивизия, новосформированная, а не старая 1-я дивизия, пробывшая в резерве не меньше 2-й. На другое утро командир корпуса генерал Махмандаров прибыл к строю дивизии и объяснял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253
Пошли фейерверкеры – и „привели в порядок” своими мерами. Через неделю уже не отличались от старых солдат. И честь отдавали.
* * *
В 8-ю армию приехал агитатор из Петрограда, социалист. Возили его по дивизии, и начальство собирало для него солдатские митинги. А он объяснял солдатам так: революционные требования надо предъявлять с запросом, с избытком, потому что не все затребованные свободы удастся получить и удержать. Как пловцу, переплывая сильную реку, надо намечать себе пункт выше желаемого. – Имело успех.
А приехали агитировать три студента петроградского Технологического института, внушали продолжать упорную борьбу с немцами, – уже смётанные солдаты отвечали им:
– Ежели вам так нравится воевать – берите винтовки и оставайтесь в наших окопах.
* * *
В 18 корпусе – митинг в пехотном полку, в резерве, в присутствии комиссара Киева полковника Оберучева. Берёт слово молодой прапорщик:
– Мы слышим с разных сторон упрёки офицерам, что они чуждаются солдат. А я спрошу: всё ли сделали солдаты, чтоб офицер пошёл к ним с открытой душой? Вот – я собирал роту, вести на устройство дороги, чтобы подвозить продукты же, – а солдаты не идут. И долго уговариваешь – и только часть потом идёт. Вызываю идти исправлять окопы, толкуют: ещё нужна ли эта работа? Передаю приказание командира полка идти на позиции на смену другой роты. И что же?…
Громкие нетерпеливые крики солдат:
– Долой!… Не надо его!… Довольно!
Вступился седой Оберучев, с младых ногтей народник, потом эсер:
– Товарищи, у нас теперь свободная страна и нельзя на собрании затыкать кому-либо рот. Таким поведением вы выражаете неуважение к тому завоеванию, за которое сложили свои головы лучшие люди страны. Хотя бы из уважения к теням погибших за народное дело…
Докончить прапорщику дали – а ни один солдат не выступил больше.
* * *
В другом пехотном полку того же корпуса отличный боевой офицер, подвыпив, вслух хулил революцию и резко упрекал солдат за их поведение. В ответ его застрелили в спину и ещё надругались над трупом. Тут приехал Оберучев:
– Вы убили офицера гнусно и подло. И убийцы стоят сейчас тут, среди вас. Мы – не будем их искать, и они уйдут от суда. Но я уверен, что пройдёт немного времени, и они сами явятся к властям и скажут: „Это мы убили поручика, судите нас! Нам тяжело, и мы не можем жить так дальше.”
Молчала солдатская толпа, ни гугу.
Жди-пожди, явятся…
* * *
Озлобление к офицерам, что хотят вогнать в дисциплину назад.
– Застрашшали расстрелом, да судов полевых не стало.
– А за офицерами надо поглядывать. Не многие-то на нашей стороне.
– Смотри, у него шуба тёплая. Отдай ему свою шинель, бери его шубу.
* * *
Вот уже и кавалеристы, спешенные в окопы, на митинге: „Мы несогласные так нас использовать. Али уж тогда назначайте эскадроны по жребию.”
Даже в Преображенском полку в апреле солдаты отказываются идти рубить лес для поправки окопов, размытых наводнением. Еле убедил их поручик Дистерло.
Два батальона 611 полка, которым назначили идти на позицию, построились в полном снаряжении. Отслужил поп молебен, после того солдаты открыли стрельбу вверх: не хотим идти! (А кто – и по офицерам, над головами.)
А то – целые патронные ящики бросают в реку: всё равно не будем воевать.
* * *
Александру Львовну Толстую проводили из санитарного отряда с честью. А вдогонку решение комитета: „Арестовать!”
* * *
В 14 стрелковом полку в Буковине для устройства наступательного плацдарма были назначены четыре роты. Узнав, какую работу они будут вести, стрелки отказались: наступать не будут, только обороняться. От наступления большие потери; и вообще – наступать в Румынии не согласны, а только в России.
* * *
126 Рыльскому и 127 Путивльскому пехотным полкам было приказано выступить по параллельным дорогам на смену частей 12 дивизии. Рыльский полк, сделав дневной переход, следующую ночь митинговал и высылал депутатов выяснить: почему никакой полк их 32 дивизии не идёт с ними по одной дороге, почему Путивльский пошёл иначе? И почему их послали на два дня раньше, чем предполагалось? И почему офицеры едут верхом? и верно ли, что командир полка уехал в тыл? Убедись, что он здесь, – стали у него выяснять, правда ли, что Рыльский полк идёт усмирять 12 дивизию – а та уже заложила под мосты мины. Следующее утро и полдня командир полка увещал рыльцев идти – но они выразили недоверие и ему, и ротному и полковому комитетам, и постановили: командировать выборных ото всех рот прямо в штаб корпуса: справедливо ли и правильно ли ими распоряжаются. А пока – стоять на месте и так отпраздновать праздник свободы.
* * *
Прибыло новое пополнение в 26 корпус на Румынский фронт. Командир корпуса генерал Миллер сам вышел к прибывшим, увидел на них красные банты и ленточки и потребовал снять как неустановленную форму одежды. „Вы же не девки, надевать ленточки!” Прибывшие взбунтовались, толпой арестовали генерала – и отвели на гауптвахту. И никто в корпусе не мешал.
Из штаба армии: начальнику дивизии заменить командира корпуса и начать следствие. Генерала Миллера освободить и прислать для личного доклада.
* * *
Приходящие пополнения всё чаще не берут оружия: зачем нам? Мы воевать не собираемся.
В середине апреля привезли из тыла на укомплектование 8-й армии эшелон солдат из разных госпиталей. Их распределили по дивизиям, но они стали отказываться: хотят ехать только в те части, где раньше служили (и в другие армии). Комитеты большую часть всё же уговорили и направили по полкам. А часть – отказалась, и самовольно уехала в тыл.
* * *
Пока 2-я Сводная казачья дивизия стояла на передовых – она и после Пасхи поражала сохранением дисциплины, и никакой депутат к ним не приезжал, да и новые газеты что-то не попадали. Но в середине апреля отвели их в тыл на отдых – и казаки стали быстро разлагаться. Начались митинги. Требовали – делить экономические денежные суммы. Требовали уже теперь выдать в постоянную носку заготовленное на год вперёд обмундирование первого срока, хотя и носимое было хорошо. И 16 Донской полк сам разобрал из цейхаузов и разрядился в новое, за ним и другие полки. И алые банты надели. Требовали – больше отпусков. Казаки! – перестали регулярно чистить и даже кормить лошадей. Требовали, чтоб офицеры с каждым бы казаком ручкались: „Мы сами такие же офицеры, не хуже их!” Болтались, пьянствовали.
Генерал Краснов собирал то комитеты, то казаков, то офицеров, вёл страстные беседы о полковом самолюбии, о великом прошлом – и раздавались голоса: „правильно, правильно!”, обещали образумиться. Но не успевал генерал и отойти далеко – раздавался чей-нибудь бесшабашный голос: „Товарищи! Это что ж, нас к старому режиму гнут? под офицерскую, значит, палку?”
* * *
2-я Кавказская гренадерская дивизия получила приказ перейти из резерва на боевые позиции. Полковые комитеты собрались вместе с дивизионным и постановили: вызвать командира корпуса, чтоб он объяснил, почему на ответственный участок выдвигается именно их дивизия, новосформированная, а не старая 1-я дивизия, пробывшая в резерве не меньше 2-й. На другое утро командир корпуса генерал Махмандаров прибыл к строю дивизии и объяснял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253