– Неизвестно, – мрачно тянул Шрейдер, – ещё выиграем ли мы ото всех этих самоопределений. – А вы, Сусанна Иосифовна, что-то вы помалкиваете?
Она молчала, да, но своим умно-нежным лицом – была вонзена в разговор, или вся пронзена им.
– Я? Господа, – сказала она, теребя брелок на груди. – Скажу откровенно: судьба русского еврейства беспокоит меня больше, чем все эти „завоевания революции”. В наступивших событиях – мы ведь все на виду – и должны вести себя особенно сдержанно и достойно. А наша молодёжь, правда, рвётся всюду, всюду вперёд. И в Исполнительном Комитете – наших что-то чересчур много…
У неё это сливалось – лёгкий придых и внимательный подъём ресниц. Тёпло-грустными глазами она обвела гостей и мужа:
– По-моему… боюсь сказать… будет жестокая гражданская война…
– Ну, не-ет, – рассмеялся Мандельштам. – Была такая опасность в февральские дни, но миновала. А теперь, как бы нас ни поворачивали, но государственное благоразумие и национальное единство всё равно возьмут верх. Потому-то нам и нужен прочный союз с левыми.
А Сусанна – ничуть не убеждённая, в том же горестном тоне:
– И – нет пророка! Какая скорбь, что Толстой не дожил до наших злосчастных дней, – может быть, его бы послушали.
А Шрейдер:
– Сусанна Иосифовна. Разве вы не знаете, что пророков слушают только тогда, когда их призывы приходятся по вкусу?
94

(фрагменты народоправства – Москва)

* * *
21 апреля у 3-го пресненского участка собралась толпа в две тысячи человек, кричала:
– Где хлеб? Долой милицию! Долой Временное правительство!… Дайте нам царя!
В помещение 1-го пятницкого комиссариата явилась толпа в двести человек, забрала у милиционеров 15 револьверов, несколько берданок и все наличные патроны.

* * *
После апрельских дней, бурных в Петрограде, по Москве появились расклеенные прокламации от никому не известного „Комитета воинов фронта”: „Нужно закрепить кровью дело свободы и распороть штыками карманы буржуев.”
Совсем лёгкая шутка…

* * *
На заводе Меньшикова рабочие избили заведующего и выгнали. На фабрике приводных ремней хотели утопить заведующего в реке, но помешала вызванная милиция.

* * *
Ещё перед самой революцией по Москве можно было безопасно пройти из конца в конец, – теперь на улицах стали раздевать. Стали нападать и грабить сберегательные кассы, магазины, особняки, многоквартирные дома.

* * *
Ночью шайка вооружённых (часть – в офицерской форме) заняла все входы „Латинских меблированных комнат” в Большом Козихинском переулке, объявила „обыск по важному делу”. Перерезали телефон, связали прислугу, жильцов согнали в одну комнату. Душили заведующую, требуя ключей от несгораемого сундука. Не получив – оторвали от пола шестипудовый сундук с деньгами и ценностями, унесли весь.

* * *
На Садово-Кудринской вооружённые пытались ограбить особняк С.Т. Морозова.
Ограбили храм Богоявления Господня на Елоховской. При преследовании воров один подстрелен, но убежал.
А поймают вора – первым делом самосуд: „Из милиции их отпускают.”

* * *
Повздорили в лазарете – и заразные больные идут по городу жаловаться в Совет солдатских депутатов.

* * *
В Рукавишниковском приюте для малолетних преступников – переворот: низложены директор и надзиратели. Пришли трое от Совета рабочих депутатов и выпороли главных зачинщиков.

* * *
На московских вокзалах появились организованные шайки воров и на ближних перегонах воруют в поездах. У румынской подданной Маттей похитили в саквояже бриллианты на 100 тысяч.

* * *
В большом пожаре на Петроградском шоссе, возникшем по небрежности, сгорели все декорации оперы Зимина за полвека, среди них – Васнецова, Билибина. Убытков – на 4 миллиона, и восстановить невозможно.

* * *
А на Тверском бульваре у памятника Пушкину, по тёплому времени и светлеющим вечерам, митинг стал уже, кажется, круглосуточный и вседневный, как будто никогда не прерывается, только на кирпичной колокольне Страстного монастыря прокручиваются уходящие часы, часы. Люди меняются, а толпа не редеет. С гранитных уступов памятника постоянно кто-нибудь возглашает, ему открикаются из толпы, иногда голоса перешибаются звонами проходящих близко трамваев. К краю толпы подъезжают порожние извозчики, встают на козлы и тоже слушают. Мальчишками облеплены окружающие фонарные столбы и деревья бульвара. И с проходящих трамваев соскакивают к митингу любопытные.
– Почему именно мы, поверженные, взываем „без аннексий и контрибуций”? Нам наступили на грудь, на горло, а мы хрипим: „ладно, я тебя прощаю, иди!” Нельзя оставить границы, проведенные мечом врага! Наши слова мира толкуются в Германии как признак слабости и развала. От нас зависит, перейдём ли мы в историю с честным именем или с вероломным…
Взлезает к памятнику, до чёрного мрамора, лбастый солдат, срывает папаху с головы:
– Буржуазия всё равно никогда мира не заключит! Она нашей кровью кормится! А офицера, как ни пляшут теперь перед нами, а буржуазию всегда поддержат, потому что им чины и деньги идут. А мир – так мир, втыкай штык в землю – и домой. Какая нам выйдет земля, ежели её без нас делить почнут? Один шиш.
Ему снизу:
– А немецкие войска обязаны покинуть чужие земли?
– А кто будет восстанавливать, что они разрушили?
А им другие, сбивая:
– Долой кровь и войну! Лжепатриоты пусть сами пожалуют на передовые!
А уже на памятнике вместо солдата господин в мягкой шляпе:
– Где те маклера интернационализма, которые уверяли нас, что в Германии уже началась революция? что в Берлине образовался Совет рабочих депутатов? Почему безнравственно защищать с оружием в руках интересы своей родины, но почётно и возвышенно защищать интересы одного класса против своих сограждан?
– А вы, извиняюсь, почему на фронт не идёте, морда раздатая?
– Он пойдёт, когда ты пойдёшь.
Пронзительно кричит женщина:
– Кошелёк мой вытащили!!

* * *
В призывной комиссии по пересмотру белобилетников над каждым врачом поставлен „общественный контроль” – от Совета солдатских депутатов. Вот – проверка глаз у интеллигента, врач велит фельдшеру впустить по капле атропина. Мурло бунтует: „А почему другому гражданину пустили по три?” Доктор робко: „Глаза бывают разные, некоторым вредно больше.” – „Нет! – кричит солдат, – теперя равенство! У кого твёрдый глаз, у кого мягкий, – всем пускать поровну!” И настоял.

* * *
Домовладелец Васильев с Чистых прудов не скрывал своих убеждений в пользу свергнутого строя и открыто высказывался на митингах. К нему домой пришли несколько молодых людей с ножами и зарезали.
А – ничего не взяли.

* * *
В Варваринском обществе народной трезвости на воскресенье 23 апреля была назначена и началась публичная лекция профессора Н.Д. Кузнецова: „Задачи момента относительно Церкви”. Мысль докладчика была, что служение Церкви не зависит от политики и от партийных интересов. Публики собралось больше тысячи человек. Во время прений в зал вошла группа вооружённых солдат и рабочих. Подбежали к Кузнецову и к духовным лицам в президиуме и навели револьверы: „Ни с места, вы арестованы!” Один вскочил на стол и стал читать бумагу от Совета рабочих депутатов: что не время заниматься религиозными вопросами, это отвлекает от революции, помещение реквизируется за антиреволюционное направление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253