У него эти мысли, может, уже и есть.
Марков – захватывался. Но, сплетя пальцы на колене, сдерживал себя:
– А советы депутатов? Сразу пронюхают. И не допустят!
– Но у нас и выбора нет. И сроков нет, – отсекал Воротынцев.
Марков встречно остро смотрел:
– Ну что ж, давайте – вдвоём поговорим с Деникиным. А если его убедим, то будем проситься на доклад к Алексееву.
– Не-ет, – выдохнул Воротынцев. – Алексеев – не тот человек. Он – никогда не решится раньше правительства. А лучше… Лучше вы добудьте у Деникина мне командировку к Гучкову! Я – стрелой к нему слетаю. И если – может быть – да проснётся прежний Гучков!? – так он и поймёт, и примет. Он – способен принять! Он – умеет резко поворачивать! А там – убедит он правительство или разгонит, – ему и карты в руки.
А дома – нет, так и не стало покоя. Что-нибудь непременно случится каждый раз.
Не помогло его решение. Не помогли уверения.
То опять начнёт вычитывать его старые письма к ней, да не с листиков, а прямо наизусть.
Ну разве помнишь свои письма прежних лет? Узнаёшь: а, да, это могло быть, как будто моё. А как будто и не моё. Такие шёлковые ласковости – неужели это я мог писать?
Никак бы теперь не повторил. Никак.
А читалось всё это – в укор: как тогда было хорошо – и как теперь плохо. И как она теперь безвыходно несчастна.
– Линочка, ну что за странное у тебя наслаждение: всё время быть недовольной и жаловаться? Всё время я сдавлен, как бы только перед тобой не провиниться.
– А ты – не провинивайся! – придвигалась и вглядывалась пытливо, глаза в глаза, с пламенем неизрасходованным. – А ты не провинивайся! С чего всё началось?
Началось, началось, но право же – кончили, всё.
– Пойми, я не могу каждый день входить в дом, ожидая навала мрака.
– А ты не подумал, как же могу я в этот мрак не входить, а жить в нём двадцать четыре часа? И должна встречать тебя жизнерадостной улыбкой?
– Но мы же с тобой условились, поняли: всё – миновало. Голова без того напряжена, кругом беда. Нельзя же так друг друга подбивать.
А её подхватывало, как осенний листок над костром, кружило, несло, подпаляло ещё:
– Вот именно, не подбивать друг друга! А зачем же ты меня подбил??
ДОКУМЕНТЫ – 19
26 апреля
ИЗ ГЕРМАНСКОЙ СТАВКИ – В МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ
Генерал Людендорф протелеграфировал Восточному Главнокомандующему:
Русское предложение вести переговоры со Стекловым принимается. Базу переговоров составят директивы от 16 апр. „Тайная операция”. Кроме того надо обсудить: поставку русского зерна Германии по дешевой цене; отмену конфискации немецких имуществ в России… Надо облегчить русским отказ от территорий в Литве и Курляндии: ссылкой на требования денежного возмещения за более чем миллионный излишек военнопленных в наших руках; подчеркиванием нашего намерения считаться с национальными претензиями литовцев и курляндцев в способе их присоединения к Германии.
Вопрос об общей мирной конференции подниматься не должен. Германия и Россия быстрей договорятся одни.
112
Только-только стал Гучков выздоравливать – а волненья этих бурных дней опять подкосили его. В ночь на вчера было два сердечных припадка, и вчера весь день пролежал, и сегодня почти. Приезжало два профессора сразу. (И Маша конечно, но категорически отправил её.)
Это только за апрель – уже третья болезнь.
Да если бы Бог в самом деле был где в мире – как же мог бы Он распоряжаться так безжалостно и бессмысленно? На самом важном посту России и в самые отчаянные недели – как же бы рассудил Он отнимать силы? В чём тут замысел? что за рок?
Или: это уже и смерть подкатила?
Какой жалкий конец. Не так представлялось ему всю жизнь. Умереть – так достойно, громко, красиво! Даже грозно.
Не в презренном бессилии.
Вся жизнь его – как долго строенная, стройная башня, – и вот с проломом в крыше. Как будто для того и рос на всю высоту, чтоб тут получить проломный удар.
Приходил Корнилов, стянутый от гнева, третий раз просил отставку. Теперь и правительство объявляло, что право распоряжаться войсками принадлежит исключительно командующему Округом. Теперь и советская банда полуизвинялась за вмешательство и изображала происшедшее как свободное соглашение с Корниловым. А завтра – вмешается и хуже.
Корнилову, конечно, остаётся только отставка. Но просил его Гучков – ещё повременить, поглядеть.
Стыдно было министру перед командующим.
Так это давним уже виделось, начало марта, – когда приехал прославленный генерал с одного из лучших крепких корпусов – управлять войсками революционной столицы.
И зачем брали его оттуда?
В начале марта – разве можно было вообразить такое общее низвержение, крушение? Казалось: начало огромной исторической эпохи!
А вот уже и оборвалось.
Земли под ногами – нет. И у командующего. И у министра. И у всей Армии.
А всё – исполкомовская разлагательная сволочь. (И как же нагло сейчас обвирают ход событий 21 апреля!)
Как это получилось? – да быстро: что вся Россия попала в руки этой банде беззвестных проходимцев?…
А правительство – презренная слякоть. Разве такое правительство заслужила Россия?
Спорили вокруг милюковской ноты, Гучков почти и голоса не подал: что надрываться спорить о целях войны, когда не стало армии?
Когда он выдвинул им 20 апреля сопротивляться – они затряслись от перепуга.
Но и 20 апреля было поздно. Ибо: вся армия – у него, и весь флот у него, а рядом – ни одного надёжного батальона. Не только батальона – даже нет порядочной охраны у довмина. Врывайся – и убивай. Как Непенина.
Ошибся сам Гучков. Все эти два месяца не тем был занят.
Сейчас – только новый военный переворот – уже против Совета – и был бы спасением революции.
Но министры – ни один, ни за что – не пойдут на это. Вот если б устроилось как-нибудь само собой, без них. Чтоб им ни за что не нести ответственности.
Как говорил Столыпин: я жажду ответственности!
Ergo , пришлось бы устранять и правительство. Сразу всех.
Да и на это бы Гучков пошёл, отчего же? Но не только болезнь его подкосила, – армия! Если так пойдёт – через 3-4 недели её вообще не будет.
И стыдясь своего бессилия, своей попугайской роли, и видя же позорную слабость правительства – Гучков сказал министрам: а давайте уйдём все сразу, вместе? Вот это будет – Достойный шаг. И по-русски, не цепляться за власть: мы вам не нравимся – мы уходим, справляйтесь сами. И опубликовать диагноз положения, политическое завещание. Что мы сделали, и почему дальше работать невозможно.
Эти куклы отшатнулись, конечно. И даже откидистей всех Милюков: он ведь имеет дело не с бунтующими солдатами, а с благополучными дипломатами, ему легко верить в успешный исход.
И сочинили жалкое Обращение к стране. Ударить по Исполнительному Комитету – побоялись. И дело правительства – ещё хуже проиграно.
И что же остаётся?
Конечно, наши чтимые исторические герои умели действовать и в худших обстоятельствах. Так что ж, со всеми своими дуэлями, путешествиями, авантюрами – не вытягивал Александр Иваныч на исторического героя?…
Чем состоять рабом Совета депутатов – уйти!
Уйти – самому. Одному.
В эти последние два дня болезни Гучков уже стал вплотную с таким решением.
И ощутил – облегчение. В один миг не уйдёшь, но осталось – найти лучший момент. Как-то доиграть роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253
Марков – захватывался. Но, сплетя пальцы на колене, сдерживал себя:
– А советы депутатов? Сразу пронюхают. И не допустят!
– Но у нас и выбора нет. И сроков нет, – отсекал Воротынцев.
Марков встречно остро смотрел:
– Ну что ж, давайте – вдвоём поговорим с Деникиным. А если его убедим, то будем проситься на доклад к Алексееву.
– Не-ет, – выдохнул Воротынцев. – Алексеев – не тот человек. Он – никогда не решится раньше правительства. А лучше… Лучше вы добудьте у Деникина мне командировку к Гучкову! Я – стрелой к нему слетаю. И если – может быть – да проснётся прежний Гучков!? – так он и поймёт, и примет. Он – способен принять! Он – умеет резко поворачивать! А там – убедит он правительство или разгонит, – ему и карты в руки.
А дома – нет, так и не стало покоя. Что-нибудь непременно случится каждый раз.
Не помогло его решение. Не помогли уверения.
То опять начнёт вычитывать его старые письма к ней, да не с листиков, а прямо наизусть.
Ну разве помнишь свои письма прежних лет? Узнаёшь: а, да, это могло быть, как будто моё. А как будто и не моё. Такие шёлковые ласковости – неужели это я мог писать?
Никак бы теперь не повторил. Никак.
А читалось всё это – в укор: как тогда было хорошо – и как теперь плохо. И как она теперь безвыходно несчастна.
– Линочка, ну что за странное у тебя наслаждение: всё время быть недовольной и жаловаться? Всё время я сдавлен, как бы только перед тобой не провиниться.
– А ты – не провинивайся! – придвигалась и вглядывалась пытливо, глаза в глаза, с пламенем неизрасходованным. – А ты не провинивайся! С чего всё началось?
Началось, началось, но право же – кончили, всё.
– Пойми, я не могу каждый день входить в дом, ожидая навала мрака.
– А ты не подумал, как же могу я в этот мрак не входить, а жить в нём двадцать четыре часа? И должна встречать тебя жизнерадостной улыбкой?
– Но мы же с тобой условились, поняли: всё – миновало. Голова без того напряжена, кругом беда. Нельзя же так друг друга подбивать.
А её подхватывало, как осенний листок над костром, кружило, несло, подпаляло ещё:
– Вот именно, не подбивать друг друга! А зачем же ты меня подбил??
ДОКУМЕНТЫ – 19
26 апреля
ИЗ ГЕРМАНСКОЙ СТАВКИ – В МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ
Генерал Людендорф протелеграфировал Восточному Главнокомандующему:
Русское предложение вести переговоры со Стекловым принимается. Базу переговоров составят директивы от 16 апр. „Тайная операция”. Кроме того надо обсудить: поставку русского зерна Германии по дешевой цене; отмену конфискации немецких имуществ в России… Надо облегчить русским отказ от территорий в Литве и Курляндии: ссылкой на требования денежного возмещения за более чем миллионный излишек военнопленных в наших руках; подчеркиванием нашего намерения считаться с национальными претензиями литовцев и курляндцев в способе их присоединения к Германии.
Вопрос об общей мирной конференции подниматься не должен. Германия и Россия быстрей договорятся одни.
112
Только-только стал Гучков выздоравливать – а волненья этих бурных дней опять подкосили его. В ночь на вчера было два сердечных припадка, и вчера весь день пролежал, и сегодня почти. Приезжало два профессора сразу. (И Маша конечно, но категорически отправил её.)
Это только за апрель – уже третья болезнь.
Да если бы Бог в самом деле был где в мире – как же мог бы Он распоряжаться так безжалостно и бессмысленно? На самом важном посту России и в самые отчаянные недели – как же бы рассудил Он отнимать силы? В чём тут замысел? что за рок?
Или: это уже и смерть подкатила?
Какой жалкий конец. Не так представлялось ему всю жизнь. Умереть – так достойно, громко, красиво! Даже грозно.
Не в презренном бессилии.
Вся жизнь его – как долго строенная, стройная башня, – и вот с проломом в крыше. Как будто для того и рос на всю высоту, чтоб тут получить проломный удар.
Приходил Корнилов, стянутый от гнева, третий раз просил отставку. Теперь и правительство объявляло, что право распоряжаться войсками принадлежит исключительно командующему Округом. Теперь и советская банда полуизвинялась за вмешательство и изображала происшедшее как свободное соглашение с Корниловым. А завтра – вмешается и хуже.
Корнилову, конечно, остаётся только отставка. Но просил его Гучков – ещё повременить, поглядеть.
Стыдно было министру перед командующим.
Так это давним уже виделось, начало марта, – когда приехал прославленный генерал с одного из лучших крепких корпусов – управлять войсками революционной столицы.
И зачем брали его оттуда?
В начале марта – разве можно было вообразить такое общее низвержение, крушение? Казалось: начало огромной исторической эпохи!
А вот уже и оборвалось.
Земли под ногами – нет. И у командующего. И у министра. И у всей Армии.
А всё – исполкомовская разлагательная сволочь. (И как же нагло сейчас обвирают ход событий 21 апреля!)
Как это получилось? – да быстро: что вся Россия попала в руки этой банде беззвестных проходимцев?…
А правительство – презренная слякоть. Разве такое правительство заслужила Россия?
Спорили вокруг милюковской ноты, Гучков почти и голоса не подал: что надрываться спорить о целях войны, когда не стало армии?
Когда он выдвинул им 20 апреля сопротивляться – они затряслись от перепуга.
Но и 20 апреля было поздно. Ибо: вся армия – у него, и весь флот у него, а рядом – ни одного надёжного батальона. Не только батальона – даже нет порядочной охраны у довмина. Врывайся – и убивай. Как Непенина.
Ошибся сам Гучков. Все эти два месяца не тем был занят.
Сейчас – только новый военный переворот – уже против Совета – и был бы спасением революции.
Но министры – ни один, ни за что – не пойдут на это. Вот если б устроилось как-нибудь само собой, без них. Чтоб им ни за что не нести ответственности.
Как говорил Столыпин: я жажду ответственности!
Ergo , пришлось бы устранять и правительство. Сразу всех.
Да и на это бы Гучков пошёл, отчего же? Но не только болезнь его подкосила, – армия! Если так пойдёт – через 3-4 недели её вообще не будет.
И стыдясь своего бессилия, своей попугайской роли, и видя же позорную слабость правительства – Гучков сказал министрам: а давайте уйдём все сразу, вместе? Вот это будет – Достойный шаг. И по-русски, не цепляться за власть: мы вам не нравимся – мы уходим, справляйтесь сами. И опубликовать диагноз положения, политическое завещание. Что мы сделали, и почему дальше работать невозможно.
Эти куклы отшатнулись, конечно. И даже откидистей всех Милюков: он ведь имеет дело не с бунтующими солдатами, а с благополучными дипломатами, ему легко верить в успешный исход.
И сочинили жалкое Обращение к стране. Ударить по Исполнительному Комитету – побоялись. И дело правительства – ещё хуже проиграно.
И что же остаётся?
Конечно, наши чтимые исторические герои умели действовать и в худших обстоятельствах. Так что ж, со всеми своими дуэлями, путешествиями, авантюрами – не вытягивал Александр Иваныч на исторического героя?…
Чем состоять рабом Совета депутатов – уйти!
Уйти – самому. Одному.
В эти последние два дня болезни Гучков уже стал вплотную с таким решением.
И ощутил – облегчение. В один миг не уйдёшь, но осталось – найти лучший момент. Как-то доиграть роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253