отменив все прежние торговые договоры, установить твёрдые цены на уголь, отбираемый государством принудительно, но и – государственное снабжение рабочих, но и ссуды промышленникам на улучшение разработок. И социалистов, представителей советов, зазвать во все комитеты, чтоб они всё перещупали и видели наглядно сами, может быть тогда наконец поймут государственный смысл.
Спасать топливное дело дровами? Не тут-то было. Пока шли споры и даже драки о будущем лесов – предстояло взять только в этом году, чтоб не остановилась промышленность и в будущую зиму не замёрзли города, 6 миллионов кубических саженей, то есть вырубить 300-400 тысяч десятин леса, – и всё, по недостачам военного времени, только близ сплавных рек и железных дорог, как это ни вредно для лесного баланса. И взять надо сейчас, осенью будет поздно. Но мало было трудностей всё это спешно организовать при недостатке транспорта, оборудования, рабочей силы и питания для неё, – ещё повсюду теперь размахивали топорами и вилами крестьяне, отгоняя всяких заготовителей, не давая рубить леса. И какими же силами, средствами и аргументами черезо все необозримые просторы и в глушь – внушить крестьянам понимание долга? мобилизовать народное сознание? Кто и как должен это успеть? Одни агитаторы анархии всюду успевали – озлобить всех и ожесточить.
Так что , опять – комитеты, комитеты? вводить представителей от кооперации и крестьян?
А между топливом и металлом провисла и металлургия. А за ней и вся металлообработка.
Но – что на самих заводах? вот, ближе всего, петроградских? После первых своих мартовских успехов – 8-часового дня и всюду повышения оплаты (а она и в войну повышалась в пропорции к дороговизне), петроградские рабочие лишь на короткое время замялись: когда поднялось в конце марта солдатское недовольство, и те посещали заводы и угрожали рабочим, а эти всё сваливали на недостачу сырья и топлива (а никак не худшую, чем до революции). Но в пасхальную неделю достигнуто было с солдатами примирение – и в ходе апреля рабочие с новым напором начали требовать ещё, ещё повышения оплаты, ещё сокращения рабочих часов, и то же в Москве, и по всей стране. За недели революции заработная плата увеличилась уже и вдвое, и втрое, и вчетверо, на одном только Урале – на 300 миллионов рублей, на одном только Юге – на 800 миллионов. И со всеми этими рабочими завоеваниями, страхованием, обеспечением от безработицы – производительность не только не растёт, но катастрофически упала, работают только когда кто где соизволит. Рабочие не хотят никаких урегулирований – а с новым озлоблением вздули массовую травлю инженеров и мастеров, вновь изгоняют их с заводов, уже скоро до половины состава, – диктатура пролетариата в действии… Инженеры, оставшиеся на заводах, совершенно затерроризованы. (Впрочем, есть и другие: ищут популярности у рабочих заигрыванием и винят своих же коллег, – какая-то низость гнездилась в душах цивилизованных людей, и не вскрылась бы без революции.) А вместо изгнанных избирают и ставят невеж, – а чего стоит такая дисквалификация надзора при изготовлении боевых средств! – уже военные заказчики стали отказываться от новых партий то капсюлей, то гранат, то аэропланных бомб. Даже заводами артиллерийского ведомства уже стали вертеть комитеты: решают, каких условий добиваться, когда бастовать, охотно делят капиталы, ассигнованные правлениями на благотворительные, просветительные, пенсионные цели, – и только отказываются взять на себя административную организацию, понимают…
Но если что из этого промелькнёт в какой газете – социалистические сразу травят, что это – „буржуазная клевета”, и заставляют замолчать.
А анархия катится и дальше: рабочие собрания принимают резолюции, продиктованные любым проходимцем. Местами рабочие уже не признают и собственных комитетов, профсоюзов – а прямо угрожают, что вот вмешается красная гвардия.
Ободовский провёл анкету по 75 петроградским заводам, сравнивая 12 дней марта с 12 днями января. Уже в январе производительность была половина довоенной, а теперь упала ещё в полтора-два с половиной раза. Ещё ж и среди смены рабочие то и дело прекращают работы для собраний, заседаний и общественных обязанностей, – и никто не смеет им препятствовать. А вон уже и заводские конторщики требуют себе 6-часового рабочего дня „из-за большой растраты умственной энергии”, свиньи вислоухие!
Приезжают делегации предпринимателей из Донбасса, из Харькова, с Урала, уверяют, что готовы и на отказ от прибыли, и на повышение имущественного, наследственного налогов, но так, как идёт сейчас, предупреждают: в самом скором времени остановится всё производство и закроются все заводы. У металлургов Донбасса при 195 миллионах основного капитала – рабочие потребовали повысить заработную плату на 240 миллионов в год. Вместо этого съезд предпринимателей предложил рабочим уступить им всю прибыль за текущий год - рабочие не согласились, нет: дай больше! (проедим и само имущество!)
Да владельцы отступают перед любыми дикими требованиями рабочих не только потому, что боятся красной гвардии: теперь вся промышленность работает по заказам на войну, и какие бы перерасходы у владельцев ни появились, они включают их все в цену оборонных товаров – и всё оплатит казна. Так рабочие рвут не у промышленника – а у казны. Или – у крестьян, которые заплатят за товары в 5 раз.
Катимся в пропасть.
На всех Особых совещаниях, в отделе труда при министерстве промышленности, в совете по делам страхования, комитетах и примирительных камерах встречался Ободовский теперь и с этими „представителями рабочих”, большая часть которых отроду не стояла у станков, всё это были социалистические говоруны, теперь советские депутаты, они и сами нередко срывали заседания, всё повышая требования: уже и профсоюзов им было мало, дайте закон о рабочих классовых коалициях и ничем не ограниченной свободе забастовок! (Но без права предпринимателей на локауты.) И упитанный здоровяк (и богач) Скобелев радостно вго-варивал, что за годы войны рабочие слишком насмотрелись на невиданное обогащение предпринимателей (что тоже правда) – и теперь законно желают себе справедливой оценки труда.
Комитет Труда заседал теперь в роскошном мраморном зале Мраморного дворца: сдвинули огромные бронзовые с хрусталём канделябры, мягкую мебель, посредине поставили канцелярские столы буквой ”П” и простые стулья, образовалась сторона рабочая, предпринимательская и правительственная. И тут Пётр Акимович был поражён речами некоего Лурье – высокого, тщедушного, обе руки сухие, с трудом писал, а чувства – клокочущие: „Да, пролетариат заносит одну ногу уже за пределы капиталистического государства, в реальный социализм!” „Под бдительным контролем мощных рабочих организаций теперь, больше чем когда-либо, экономическая борьба приобретает характер политической”. И то и дело козырял опытом германского военного социализма – ах вот что, он в войну был в Германии. И Ободовский однажды ответил ему:
– У ваших германских товарищей социал-демократов вы могли бы почерпнуть их более ценное понимание, проявляемое каждый день: что интересы национального производственного целого выше интересов и пролетария и буржуа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253
Спасать топливное дело дровами? Не тут-то было. Пока шли споры и даже драки о будущем лесов – предстояло взять только в этом году, чтоб не остановилась промышленность и в будущую зиму не замёрзли города, 6 миллионов кубических саженей, то есть вырубить 300-400 тысяч десятин леса, – и всё, по недостачам военного времени, только близ сплавных рек и железных дорог, как это ни вредно для лесного баланса. И взять надо сейчас, осенью будет поздно. Но мало было трудностей всё это спешно организовать при недостатке транспорта, оборудования, рабочей силы и питания для неё, – ещё повсюду теперь размахивали топорами и вилами крестьяне, отгоняя всяких заготовителей, не давая рубить леса. И какими же силами, средствами и аргументами черезо все необозримые просторы и в глушь – внушить крестьянам понимание долга? мобилизовать народное сознание? Кто и как должен это успеть? Одни агитаторы анархии всюду успевали – озлобить всех и ожесточить.
Так что , опять – комитеты, комитеты? вводить представителей от кооперации и крестьян?
А между топливом и металлом провисла и металлургия. А за ней и вся металлообработка.
Но – что на самих заводах? вот, ближе всего, петроградских? После первых своих мартовских успехов – 8-часового дня и всюду повышения оплаты (а она и в войну повышалась в пропорции к дороговизне), петроградские рабочие лишь на короткое время замялись: когда поднялось в конце марта солдатское недовольство, и те посещали заводы и угрожали рабочим, а эти всё сваливали на недостачу сырья и топлива (а никак не худшую, чем до революции). Но в пасхальную неделю достигнуто было с солдатами примирение – и в ходе апреля рабочие с новым напором начали требовать ещё, ещё повышения оплаты, ещё сокращения рабочих часов, и то же в Москве, и по всей стране. За недели революции заработная плата увеличилась уже и вдвое, и втрое, и вчетверо, на одном только Урале – на 300 миллионов рублей, на одном только Юге – на 800 миллионов. И со всеми этими рабочими завоеваниями, страхованием, обеспечением от безработицы – производительность не только не растёт, но катастрофически упала, работают только когда кто где соизволит. Рабочие не хотят никаких урегулирований – а с новым озлоблением вздули массовую травлю инженеров и мастеров, вновь изгоняют их с заводов, уже скоро до половины состава, – диктатура пролетариата в действии… Инженеры, оставшиеся на заводах, совершенно затерроризованы. (Впрочем, есть и другие: ищут популярности у рабочих заигрыванием и винят своих же коллег, – какая-то низость гнездилась в душах цивилизованных людей, и не вскрылась бы без революции.) А вместо изгнанных избирают и ставят невеж, – а чего стоит такая дисквалификация надзора при изготовлении боевых средств! – уже военные заказчики стали отказываться от новых партий то капсюлей, то гранат, то аэропланных бомб. Даже заводами артиллерийского ведомства уже стали вертеть комитеты: решают, каких условий добиваться, когда бастовать, охотно делят капиталы, ассигнованные правлениями на благотворительные, просветительные, пенсионные цели, – и только отказываются взять на себя административную организацию, понимают…
Но если что из этого промелькнёт в какой газете – социалистические сразу травят, что это – „буржуазная клевета”, и заставляют замолчать.
А анархия катится и дальше: рабочие собрания принимают резолюции, продиктованные любым проходимцем. Местами рабочие уже не признают и собственных комитетов, профсоюзов – а прямо угрожают, что вот вмешается красная гвардия.
Ободовский провёл анкету по 75 петроградским заводам, сравнивая 12 дней марта с 12 днями января. Уже в январе производительность была половина довоенной, а теперь упала ещё в полтора-два с половиной раза. Ещё ж и среди смены рабочие то и дело прекращают работы для собраний, заседаний и общественных обязанностей, – и никто не смеет им препятствовать. А вон уже и заводские конторщики требуют себе 6-часового рабочего дня „из-за большой растраты умственной энергии”, свиньи вислоухие!
Приезжают делегации предпринимателей из Донбасса, из Харькова, с Урала, уверяют, что готовы и на отказ от прибыли, и на повышение имущественного, наследственного налогов, но так, как идёт сейчас, предупреждают: в самом скором времени остановится всё производство и закроются все заводы. У металлургов Донбасса при 195 миллионах основного капитала – рабочие потребовали повысить заработную плату на 240 миллионов в год. Вместо этого съезд предпринимателей предложил рабочим уступить им всю прибыль за текущий год - рабочие не согласились, нет: дай больше! (проедим и само имущество!)
Да владельцы отступают перед любыми дикими требованиями рабочих не только потому, что боятся красной гвардии: теперь вся промышленность работает по заказам на войну, и какие бы перерасходы у владельцев ни появились, они включают их все в цену оборонных товаров – и всё оплатит казна. Так рабочие рвут не у промышленника – а у казны. Или – у крестьян, которые заплатят за товары в 5 раз.
Катимся в пропасть.
На всех Особых совещаниях, в отделе труда при министерстве промышленности, в совете по делам страхования, комитетах и примирительных камерах встречался Ободовский теперь и с этими „представителями рабочих”, большая часть которых отроду не стояла у станков, всё это были социалистические говоруны, теперь советские депутаты, они и сами нередко срывали заседания, всё повышая требования: уже и профсоюзов им было мало, дайте закон о рабочих классовых коалициях и ничем не ограниченной свободе забастовок! (Но без права предпринимателей на локауты.) И упитанный здоровяк (и богач) Скобелев радостно вго-варивал, что за годы войны рабочие слишком насмотрелись на невиданное обогащение предпринимателей (что тоже правда) – и теперь законно желают себе справедливой оценки труда.
Комитет Труда заседал теперь в роскошном мраморном зале Мраморного дворца: сдвинули огромные бронзовые с хрусталём канделябры, мягкую мебель, посредине поставили канцелярские столы буквой ”П” и простые стулья, образовалась сторона рабочая, предпринимательская и правительственная. И тут Пётр Акимович был поражён речами некоего Лурье – высокого, тщедушного, обе руки сухие, с трудом писал, а чувства – клокочущие: „Да, пролетариат заносит одну ногу уже за пределы капиталистического государства, в реальный социализм!” „Под бдительным контролем мощных рабочих организаций теперь, больше чем когда-либо, экономическая борьба приобретает характер политической”. И то и дело козырял опытом германского военного социализма – ах вот что, он в войну был в Германии. И Ободовский однажды ответил ему:
– У ваших германских товарищей социал-демократов вы могли бы почерпнуть их более ценное понимание, проявляемое каждый день: что интересы национального производственного целого выше интересов и пролетария и буржуа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253