Сам его превосходительство распорядились рассадить вас! А тебя в одиночку! Ты чего там кричал в окно? Сейчас к вам придет Филипп Якоб!
Юришич забродил по камере, он смеется, но можно было подумать, что он плачет, если бы в этом смехе не чувствовались саркастические нотки. Ликотич заспорил с другими заключенными, вмешался Бурмут, Юришич выглянул в дверь.
В коридоре с узелком в руках, как нищий, стоял у окна Майдак и смотрел на звезды над черным заплесневелым двором. Из настежь открытых Дверей канцелярии слышится шум, как будто крысы грызут пол; это дежурный щеткой счищает с пола кровь. Перед дверью, заглядывая внутрь, стоят Рашула и Мачек. Они вернулись из суда. Все, что Рашула услышал о своей жене от Розенкранца, было правдой, с той лишь разницей, что она заплатила ему содержание за три месяца, а не за три недели.
— За три месяца! — удрученно бормочет Мачек.— Неужели так долго вы еще пробудете здесь? А в Лепоглаве совсем другие порядки! — Судья сообщил о привлечении его к суду на основании данных, обнаруженных в секретной книге, одновременно спросил, не желает ли он, раз уж попал сюда, остаться здесь, что для общественности будет означать, что он все еще находится под следствием. Внимание, достойное благодарности. Но возмущенный Мачек отказался и сейчас сожалел об этом.
— Эти порядки соблюдать не только мне, невиновному, а может быть, и вам! — оскалился Рашула.— Что же касается меня, то я усвоил науку жизни: потеряешь, потом все заново приобретешь! Не то что Розенкранц или вы, хи-хи-хи!
— А завтрашнее следствие по делу Мутавца?
— Ах, это? Это сказки для детей, а не для суда! Нужны доказательства, реальные доказательства, мой дорогой!
«Вы и есть доказательство!» — чуть было не крикнул Юришич, но сдержался. К чему говорить, когда он видит его в последний раз: на развалинах всего, что строил, этот человек все еще полон воли, надежды, самоуверенности! Чего ему недоставало, чтобы в своем окружении лицемеров и ничтожеств стать достойным удивления? Ошибаясь в расчетах, он винил только предзнаменование.
— Тихо, ребятки! А ты, Юришич, чего там ждешь? Иди!
— Я человека жду! — Юришич повернулся, взгляд его устремлен вперед, как в пустоту.
— Бом, бом, бом,— далеко и близко бухает барабан.— Тра-ра-ра,— протяжно воют трубы.
В городе, белом, свободном королевском городе императорского королевства, как будто плачут пожарные сирены и рыдает похоронный марш.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
РОМАНЫ АВГУСТА ЦЕСАРЦА
Цесарец принадлежит к тем великим деятелям духа, слово которых подтверждается делом. Свое дело литератора он подтвердил жизнью и смертью борца.
Ю. Каштелан
Наш современник, хорватский поэт Юре Каштелан, чьи слова процитированы выше, удивительно верно подметил главное в Августе Цесарце — цельность его натуры, слитность для него литературной и общественной деятельности. Связав свою судьбу с Компартией Югославии, Цесарец становится ее верным и стойким бойцом. Он — редактор легальных и член редколлегий нелегальных ее изданий, острый публицист, автор первых в Югославии страстных очерков о молодой Советской республике, позднее очерков о жизни народов Советского Союза в 30-е годы и борьбе югославских бойцов интернациональных бригад в Испании. Но прежде всего Август Цесарец был и остается одним из крупнейших писателей Югославии, ее классиком. Недаром последними словами, написанными его рукой на клочках бумаги, найденных по пути его следования к месту казни, были «Август Цесарец — писатель». Он был расстрелян фашистами в середине июля 1941 года.
Аресты, преследования и эмиграция затрудняли писательский труд Цесарца, а иногда делали его невозможным. Много сил и времени отнимала срочная партийная, журналистская и редакторская работа. Но это была его жизнь, в этих обстоятельствах складывалась та внутренняя, глубоко выношенная и выстраданная убежденность в правоте своего дела, без чего не состоялся бы Цесарец — писатель.
Цесарец родился в 1893 году в Загребе в семье передового рабочего, члена социал-демократической партии, семье преданных и любящих друг друга людей, которые с пониманием относились к революционной деятельности Августа и поддерживали его в трудные для него дни. Гимназические годы Цесарца совпали с подъемом в Хорватии антиавстро-венгерского национально-освободительного движения. Став его активным участником и одним из идеологов (он автор брошюры «Молодежное движение», 1912), Цесарец вместе с друзьями готовит покушение на хорватского бана Славко Цувая и за это приговаривается к трем годам тюремного заключения. Почти в каждом письме Августа к родным из тюрьмы, а затем из оккупированной Сербии, где ему пришлось служить солдатом австро-венгерской армии в годы первой мировой войны, содержится просьба прислать книги на родном языке, на немецком и итальянском, а также словари французского и русского языков. Еще в гимназии — а он был одним из лучших ее учеников — Цесарец запоем читал отечественную, русскую и западноевропейскую классику, увлекался Чернышевским, Тургеневым, Ибсеном, Золя и, конечно, Горьким, который, по свидетельству журнала «Вал», «своими революционными идеями, нашедшими выражение в романах, новеллах, драмах, политических, философских и социологических статьях», был ближе всего молодым хорватским бунтарям из всех современных писателей мира. Несколько позже придет интерес к Достоевскому, Цесарец будет спорить со многими идеями русского писателя в статьях и в художественной прозе и одновременно учиться у него мастерству психологического анализа, композиции и сюжет сложения. Из югославской литературы предпочтение отдавалось писателям с бунтарской тенденцией: Якшичу, Краньчевичу, Поличу-Камову, рабочим литераторам Абрашевичу, Данко, Вукоевичу. И здесь — в тюрьме и армии — он много читает, многое продумывает, на многое меняет свой взгляд. Террор теперь не кажется ему правильным методом борьбы с общественным злом, а пребывание в Сербии усиливает и ранее присущее ему чувство интернационализма, сделав его активным противником национализма во всех его видах и разведя с бывшими единомышленниками по национальной борьбе. Цесарец все больше сближается, и, видимо, не без влияния отца, с социал-демократическим движением, в его органах публикует первые свои рассказы, а в 1914 году вступает в социал-демократическую партию. После Октябрьской революции в России все его симпатии на ее стороне.
Наступил 1919 год, открывший собой бурный период созревания Цесарца-коммуниста, публициста, писателя. Под влиянием Октябрьской революции, революций в Венгрии и Германии все больший размах приобретает революционное движение в Югославии, в 1919 году возникает Социалистическая рабочая партия Югославии (коммунистов), на втором конгрессе партии (1920) получившая название Коммунистической. Август Цесарец — один из ее создателей и, как многие революционеры того времени, верит в скорую победу мирового пролетариата. Но терпят поражение революции в Венгрии и Германии, жестоко подавляется борьба рабочего класса и крестьянства в Югославии. Напуганное размахом этого движения королевское правительство бросило все силы на его разгром. В ночь с 29 на 30 декабря 1920 года оно издает реакционнейший декрет («Обзнана»), которым запрещалась деятельность коммунистической партии, революционных профсоюзов и союза коммунистической молодежи, вводилась строжайшая цензура печати и ограничивалась свобода собраний и демонстраций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Юришич забродил по камере, он смеется, но можно было подумать, что он плачет, если бы в этом смехе не чувствовались саркастические нотки. Ликотич заспорил с другими заключенными, вмешался Бурмут, Юришич выглянул в дверь.
В коридоре с узелком в руках, как нищий, стоял у окна Майдак и смотрел на звезды над черным заплесневелым двором. Из настежь открытых Дверей канцелярии слышится шум, как будто крысы грызут пол; это дежурный щеткой счищает с пола кровь. Перед дверью, заглядывая внутрь, стоят Рашула и Мачек. Они вернулись из суда. Все, что Рашула услышал о своей жене от Розенкранца, было правдой, с той лишь разницей, что она заплатила ему содержание за три месяца, а не за три недели.
— За три месяца! — удрученно бормочет Мачек.— Неужели так долго вы еще пробудете здесь? А в Лепоглаве совсем другие порядки! — Судья сообщил о привлечении его к суду на основании данных, обнаруженных в секретной книге, одновременно спросил, не желает ли он, раз уж попал сюда, остаться здесь, что для общественности будет означать, что он все еще находится под следствием. Внимание, достойное благодарности. Но возмущенный Мачек отказался и сейчас сожалел об этом.
— Эти порядки соблюдать не только мне, невиновному, а может быть, и вам! — оскалился Рашула.— Что же касается меня, то я усвоил науку жизни: потеряешь, потом все заново приобретешь! Не то что Розенкранц или вы, хи-хи-хи!
— А завтрашнее следствие по делу Мутавца?
— Ах, это? Это сказки для детей, а не для суда! Нужны доказательства, реальные доказательства, мой дорогой!
«Вы и есть доказательство!» — чуть было не крикнул Юришич, но сдержался. К чему говорить, когда он видит его в последний раз: на развалинах всего, что строил, этот человек все еще полон воли, надежды, самоуверенности! Чего ему недоставало, чтобы в своем окружении лицемеров и ничтожеств стать достойным удивления? Ошибаясь в расчетах, он винил только предзнаменование.
— Тихо, ребятки! А ты, Юришич, чего там ждешь? Иди!
— Я человека жду! — Юришич повернулся, взгляд его устремлен вперед, как в пустоту.
— Бом, бом, бом,— далеко и близко бухает барабан.— Тра-ра-ра,— протяжно воют трубы.
В городе, белом, свободном королевском городе императорского королевства, как будто плачут пожарные сирены и рыдает похоронный марш.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
РОМАНЫ АВГУСТА ЦЕСАРЦА
Цесарец принадлежит к тем великим деятелям духа, слово которых подтверждается делом. Свое дело литератора он подтвердил жизнью и смертью борца.
Ю. Каштелан
Наш современник, хорватский поэт Юре Каштелан, чьи слова процитированы выше, удивительно верно подметил главное в Августе Цесарце — цельность его натуры, слитность для него литературной и общественной деятельности. Связав свою судьбу с Компартией Югославии, Цесарец становится ее верным и стойким бойцом. Он — редактор легальных и член редколлегий нелегальных ее изданий, острый публицист, автор первых в Югославии страстных очерков о молодой Советской республике, позднее очерков о жизни народов Советского Союза в 30-е годы и борьбе югославских бойцов интернациональных бригад в Испании. Но прежде всего Август Цесарец был и остается одним из крупнейших писателей Югославии, ее классиком. Недаром последними словами, написанными его рукой на клочках бумаги, найденных по пути его следования к месту казни, были «Август Цесарец — писатель». Он был расстрелян фашистами в середине июля 1941 года.
Аресты, преследования и эмиграция затрудняли писательский труд Цесарца, а иногда делали его невозможным. Много сил и времени отнимала срочная партийная, журналистская и редакторская работа. Но это была его жизнь, в этих обстоятельствах складывалась та внутренняя, глубоко выношенная и выстраданная убежденность в правоте своего дела, без чего не состоялся бы Цесарец — писатель.
Цесарец родился в 1893 году в Загребе в семье передового рабочего, члена социал-демократической партии, семье преданных и любящих друг друга людей, которые с пониманием относились к революционной деятельности Августа и поддерживали его в трудные для него дни. Гимназические годы Цесарца совпали с подъемом в Хорватии антиавстро-венгерского национально-освободительного движения. Став его активным участником и одним из идеологов (он автор брошюры «Молодежное движение», 1912), Цесарец вместе с друзьями готовит покушение на хорватского бана Славко Цувая и за это приговаривается к трем годам тюремного заключения. Почти в каждом письме Августа к родным из тюрьмы, а затем из оккупированной Сербии, где ему пришлось служить солдатом австро-венгерской армии в годы первой мировой войны, содержится просьба прислать книги на родном языке, на немецком и итальянском, а также словари французского и русского языков. Еще в гимназии — а он был одним из лучших ее учеников — Цесарец запоем читал отечественную, русскую и западноевропейскую классику, увлекался Чернышевским, Тургеневым, Ибсеном, Золя и, конечно, Горьким, который, по свидетельству журнала «Вал», «своими революционными идеями, нашедшими выражение в романах, новеллах, драмах, политических, философских и социологических статьях», был ближе всего молодым хорватским бунтарям из всех современных писателей мира. Несколько позже придет интерес к Достоевскому, Цесарец будет спорить со многими идеями русского писателя в статьях и в художественной прозе и одновременно учиться у него мастерству психологического анализа, композиции и сюжет сложения. Из югославской литературы предпочтение отдавалось писателям с бунтарской тенденцией: Якшичу, Краньчевичу, Поличу-Камову, рабочим литераторам Абрашевичу, Данко, Вукоевичу. И здесь — в тюрьме и армии — он много читает, многое продумывает, на многое меняет свой взгляд. Террор теперь не кажется ему правильным методом борьбы с общественным злом, а пребывание в Сербии усиливает и ранее присущее ему чувство интернационализма, сделав его активным противником национализма во всех его видах и разведя с бывшими единомышленниками по национальной борьбе. Цесарец все больше сближается, и, видимо, не без влияния отца, с социал-демократическим движением, в его органах публикует первые свои рассказы, а в 1914 году вступает в социал-демократическую партию. После Октябрьской революции в России все его симпатии на ее стороне.
Наступил 1919 год, открывший собой бурный период созревания Цесарца-коммуниста, публициста, писателя. Под влиянием Октябрьской революции, революций в Венгрии и Германии все больший размах приобретает революционное движение в Югославии, в 1919 году возникает Социалистическая рабочая партия Югославии (коммунистов), на втором конгрессе партии (1920) получившая название Коммунистической. Август Цесарец — один из ее создателей и, как многие революционеры того времени, верит в скорую победу мирового пролетариата. Но терпят поражение революции в Венгрии и Германии, жестоко подавляется борьба рабочего класса и крестьянства в Югославии. Напуганное размахом этого движения королевское правительство бросило все силы на его разгром. В ночь с 29 на 30 декабря 1920 года оно издает реакционнейший декрет («Обзнана»), которым запрещалась деятельность коммунистической партии, революционных профсоюзов и союза коммунистической молодежи, вводилась строжайшая цензура печати и ограничивалась свобода собраний и демонстраций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100