Вот об этой головной боли сейчас главным образом и думает Рашула, а говорит о Петковиче. Какое ему дело до Петковича? Глупый добряк, которого он пытался использовать в борьбе с Пайзлом. Так, узнав о намерении Пайзла ходатайствовать об освобождении, он тайком подстрекал Петковича помешать этому, а особый эффект, по его мнению, должен был иметь рассказ о проделках Пгйязла, о которых ему поведал Мачек. Но подстрекательство привело к обратному: Петкович стал относиться к свояку еще более сердечно. Поэтому Рашула затаил на него злобу и с наслаждением, хотя и безрезультатно, измывался над ним на каждом шагу. В последние дни он постоянно напоминал Петковичу, что того ждет виселица. Может быть, подобное глумление не совсем бесполезно, размышлял Рашула, не исключено, что таким способом его можно будет подтолкнуть к границе сумасшествия. Но если бы так случилось, неужели он чувствовал бы угрызения совести? Сокрушался он только об одном: наследство сошедшего с ума Петковича попадет в руки Пайзла. Конечно, он уверен, что Петкович безумен, однако здесь, среди писарей и в присутствии Бурмута, напротив, утверждал, что Петкович только симулирует. Ему хотелось оттянуть отправку Петковича в сумасшедший дом. Со вчерашнего дня он ему здесь необходим, как никогда, именно в состоянии умопомешательства.
Вчера в первой половине дня один из писарей по имени Майдак упомянул в присутствии Петковича слово «гипноз». Как оживился этот безумец, заговорил о том, как, путешествуя по Европе, он встречался с разными спиритистами и гипнотизерами, а потом принялся уверять Майдака, что мог бы его загипнотизировать, и Майдак во сне сделает все, что он ему прикажет. Майдак с восторгом согласился и в самом деле, кажется, заснул. И бог знает, что могло бы произойти, если бы все дело не испортило дурачество одного из заключенных и появление Пайзла. Забыв обо всех, Петкович кинулся здороваться с ним. Хорошо бы все повторить,— мелькнула тогда у Рашулы мысль,— правда, устроить надо так, чтобы с помощью Майдака снова заставить Петковича заняться гипнозом, но уже подсунуть ему в качестве подопытного Мутавца. И тот сделает все, что ему прикажут!
Конечно, все это курам на смех, ничего путного из этого получиться не может. Но ведь и солидные ученые прибегают к гипнозу, об этом даже в газетах пишут. Если же никакого прока не добьемся, то, по крайней мере, можно досыта повеселиться, заставить Мутавца выслушивать чьи-то приказы покончить с собой, перерезать себе жилы, повеситься, прыгнуть в окошко вниз головой. Только для этого надо бы и Петковича обработать соответствующим образом, втолковать ему, что все это делается ради шутки! Дело весьма трудное, но тут могут помочь случайности. Не правда ли, сам он ничего не теряет, надо попробовать.
И вот, размышляя обо всем этом, сидел Рашула у стола, злобно усмехался, выпятив нижнюю губу, и повторял голосом, который, примись он петь, непременно оказался бы тенором:
— Симуляция, не иначе... Не отрицаю, что он с придурью. Его безумная страсть к прекрасной Елене (так Рашула называл Регину Рендели) самое убедительное тому доказательство. Но сумасшедший? Нет уж, прошу покорно! Притворяется, симулирует, чтобы выбраться из тюрьмы. Бьюсь об заклад. Видывал я, какими бывают настоящие безумцы!
Противоположное суждение высказывал журналист Мачек. Еще со школьных лет он дружил с Петковичем. Мнение, что Петкович недотепа и придурок, возникло у него также очень давно, а еще больше укрепилось с тех пор, когда между ними случилась странная и по сей день непонятная история. Он знал, что Петкович получил от отца в наследство ценных бумаг на сумму в сто тысяч крон, это были старые долговые расписки крестьян, которые Петкович, симпатизируя крестьянам, к оплате не предъявлял. А когда Мачеку после женитьбы потребовались деньги, он предложил Петковичу за них четырнадцать тысяч, чтобы потом самому содрать с крестьян все сто тысяч. Но вместо того чтобы принять предложение, Петкович к изумлению Мачека сжег пыльную пачку расписок, швырнув ее в печь у него на глазах. Так этот придурок лишил его возможности начать солидную жизнь. Он мечтал построить дом, а остался ни с чем, по-прежнему тянет репортерскую лямку, зарабатывает гроши, хотя одновременно является ответственным редактором. Лихорадка политических скандалов разрастается, редакции награждают друг друга тумаками и бранью, и каждый год он как ответственный редактор оказывался в положении жертвенного ягненка, которому в тюрьме приходилось искупать грехи своей редакции. И сейчас он оказался за решеткой по той же причине. С какой стороны ни посмотри, всего этого не было бы, будь Петкович тогда поумнее! Сумасшедший он и, конечно, не симулирует! Мачек лучше других знает, почему Петкович арестован, чья интрига здесь сыграла свою роль. Тертый калач, пронырливый репортер, связанный с полицией, собиратель пикантных городских историй, он обо всем знал еще до того, как сам загремел в тюрьму, даже Рашуле об этом сообщил; почему же Рашула теперь утверждает, что Петкович действительно обманул хозяина ресторана в Кране и симулирует только для того, чтобы выпутаться из неприятной истории?
Конечно, он не согласен в Рашулой, но все-таки приметно, что он действует уравновешенно, осторожно, словно не хочет портить с ним отношения. Есть на то свои причины. Дело в том, что Мачек сам был впутан в аферу страхового общества. Как журналист он тоже не устоял перед Рашулой и многое сделал для рекламы «Хорватской стражи» на страницах своей газеты. Постепенно он пошел дальше и, будучи репортером с богатыми связями и опытом вынюхивания всяческих сведений о людях, сделался тайным агентом Рашулы. Он тоже самостоятельно страховал больных людей без их согласия и положил себе в карман несколько страховых премий. Все это записано в секретной кассовой книге, но она, как уверяет Рашула, сожжена. Таким образом, Мачеку нечего бояться, тем более что и сам Рашула признает, что молчит о нем на следствии только потому, что считает полезным в его положении иметь хорошего журналиста на воле. Но долго ли так будет продолжаться? Рашула ему однажды уже пригрозил, что продаст его, как Пайзла, и будет довольно одного- единственного допроса, после которого ему будет стыдно появиться перед общественностью, главным редактором и даже перед собственной женой! Вот почему он испытывает такой страх перед Рашулой, предельно осторожен с ним, покорен. Но сейчас в нем словно появились слабые проблески сочувствия к своему давнему другу, более порядочному, чем этот Рашула, и он упрямо повторяет:
— Бесспорно, его погубили женщины. Точнее деньги, к которым липли женщины, это неврастения, что бы вы там ни говорили! Конечно, неврастения!
— И неврастеники могут симулировать! — язвительно улыбаясь, цедит Рашула и с нескрываемой угрозой впивается взглядом в Мачека.— Не знаю, когда вы спелись с Петковичем, что его защищаете. Вот посидит он здесь еще несколько дней и перестанет сходить с ума, увидите. Убедится, что симуляция бесполезна.
— Я не спелся с ним,— защищается Мачек, не глядя на Рашулу.— Я только думаю, что здесь его психическое состояние ухудшится. Его давно надо поместить в больницу.
— Значит, вы хотели бы его отправить в сумасшедший дом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100