– Ах ты живодер! Гад! – Светка и не собиралась останавливаться: второй удар пришелся по переносью, третий – по губам; доктор забился в угол и задергался, заверещал и разом стал похож на загнанного облавой подленького лесного зверька. Мелкий мельтешивый страх исказил его личико до неузнаваемости, а лишенные укрупняющих линз глазки были пусты, как латунные пуговички на куцей гимназической тужурке.
Даша склонилась над котенком, но все никак не могла справиться с ремнями, что притягивали лапы животного к столу; Света взялась ей помогать, кое-как они справились, Даша подхватила котенка, прижала к себе, успокаивающе поглаживая, приговаривая:
– Хороший, хороший...
Сзади раздался неясный хруст стекол: поскуливая, доктор Вик с удивительным проворством ринулся на четвереньках к выходу. Соболева схватила биту и с маху опустила Вику на затылок; доктор тупо ткнулся в пол и замер. Света была абсолютно спокойна. Подошла к Вику, нащупала артерию, подобрала скальпель, облизала губы...
– Брось! – Голос Даши был резок. Света вздрогнула и сжалась, как будто ее наотмашь хлестнули кнутом. – Брось! – повторила Даша. – Быстро!
Соболева подняла лицо; в глазах ее беспомощность мешалась с яростью.
– Зачем ему жить? – спросила она тихо.
– Ему, может, и незачем. А нам – нужно.
Соболева резко отшвырнула от себя скальпель, словно ядовитую змею; он улетел в угол комнаты, а девушка закрыла лицо руками, и по трясущимся плечам Даша поняла: она плачет.
– Ну все. – Даша подошла, погладила по голове. – Пойдем.
Соболева не двигалась с места. Даша метнулась к шкафчику позади стола, открыла одну дверцу, другую. Нашла что искала: коньяк в вычурной, фигурной бутылке. Отвинтила пробку, подала Соболевой:
– Хлебни.
Та сделала большой глоток, перевела дыхание, потом – еще несколько глотков. Тряхнула головой:
– Как наваждение нашло...
– Ну что, пошли?
– Погоди.
Соболева подошла к платяному шкафу, распахнула, увидела костюм доктора, отыскала бумажник, вывернула.
– Отлично! – В руках ее оказалась увесистая пачечка сотенных и три американские купюры. Толстощекий Франклин на них был улыбчив и меланхоличен. – А говорят, врачам не платят... Этому – платят.
Огляделась, заметила кассетный магнитофон, подхватила.
– Зачем? – удивилась Даша.
– Аппарат – новье, завтра на станции и толканем, поняла? Со свистом уйдет, если не дорожиться.
– Да деньги же взяли.
– Денег много не бывает.
– А милиция?
– Не, эти не купят – так отберут. А вообще, если с кем из здешних ментов корешишься, подскажи: нам бы бумаги выправить и на юга свалить. В детдом хода нет: директриса и так зубы точила, а теперь – с кашей съест. Ну, вроде все?
Пошли.
Даша вышла в коридор. Светка не удержалась, с силой пнула лежащего без движения доктора и поспешила за Дашей.
Катька дожидалась их возвращения, дрожа от страха. К станции идти решили лесом: никакая добропорядочная машина троих девчонок среди ночи не повезет: побоятся останавливаться, решат, дружки где затаились. Да и Вик с санитаром могут вскорости оклематься и объявить облаву: своими ли силами или с привлечением правоохоронцев – и то и то плохо. Минут через двадцать замаячили огни железнодорожной станции, но Светка свернула на уходящую налево грунтовку.
– Чует мое сердце, там нас ждет покой и отдых.
И точно: вскоре показались рядки дачных домиков. Дачи были старые, еще советских времен, военизированной охраны опасаться не приходилось, и все же девчонки старались идти тихохонько. Домик выбрали победнее, какой-то подходящей железякой хотели было сковырнуть замок, но Катька отговорила: ее просто-напросто подсадили, она кошкой забралась по стене и проскользнула в маленькое слуховое оконце на чердаке. Оттуда пробралась в комнату, открыла внутренние ставни и окно:
– Забирайтесь. Жить можно.
Глава 43
Внутри домика оказалось просто, уютно, пахло малосольными огурцами, какой-то травой, грибами, чесноком. Хозяевами, видно, были пенсионеры, наезжали часто: в хлебнице нашлось с полбуханки не очень черствого черного хлеба, девчонки живо умяли его, запивая рассолом из банки, и через несколько минут улеглись на широкой лежанке у стены. Катька уснула сразу, Светка – ворочалась и вздыхала.
– Везет же людям... – ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла Соболева. Потом приподнялась, спросила Дашу:
– Слушай, Головина, а ты домашняя?
– Ага, – вяло отозвалась Даша.
– С родителями живешь?
– С папой.
– А мама?
– Умерла. Я еще маленькая была., – А живешь-то в Княжинске?
– В замке, – полусонно пролепетала Даша.
– Ну да... Ты что, принцесса?
– Ага.
– Ври... Все мы врем. Так жить легче. А мы с Катькой завтра на юга подадимся. Аида с нами? А чего? Деньги есть. Еще бы документы какие раздобыть, и вовсе было бы ладно. А, все равно: с дальнобойщиками как-нибудь докатим.
– А жить где станете?
– Найдем. Юг, лето. Там лето долгое, до октября.
– А ты была уже?
– Нет.
– И не страшно?
– Есть чего бояться? Очень хочется, чтобы было тепло.
– Ты плачешь, Свет?
– Чуть-чуть. Совсем не знаю, как жить. Совсем. Никогда у меня не было дома. Бросили меня, еще в роддоме. Значит, никому не нужна. Как росла, завидовала очень тем, которые... Потом – ждала. Потом – злилась. Убила бы и мать, и отца... Потом – снова ждала, сочиняла себе чего-то... Я вроде есть, а вроде и нет меня. Никому же не нужна. Так что со мною может случиться такого?
Ничего. Ни со мной, ни с Катькой... Только... Как-то совсем несправедливо все это. Вот и плачу. Жить все равно хочется. Там, где тепло. Ты знаешь, где тепло?
– Нет.
– А я – знаю. Дома. Ладно, что я тебя гружу, Головина? Все равно никто никому ничем помочь не может.
– Я скажу папе. Он поможет тебе.
– Да? В постельку возьмет?
– Не смей!
– Да ладно. Навидалась я.
– Я его попрошу. У тебя будет дом. И у тебя, и у Катьки.
– Врешь ты. Но все равно ври. Тебя хочется слушать. И какой у меня будет дом?
– Красивый. Сад в нем будет. Зимний.
– Я не хочу зимний. Я хочу летний.
– И летний тоже будет... – Даша говорила уже едва-едва, глаза слипались, перед глазами высились какие-то лестничные пролеты, большие рыжие коты, похожие на маленьких львят, и она обнимала их, потом она чувствовала запахи дома... – Красивый будет.
– А как ты оказалась в психушке?
Даша пыталась сосредоточиться, но не могла уже... Снова лестницы, снова всходы, какой-то ветер, бегущий человек, Даша его узнала, это был Олег, он бежал сквозь ветер, и плащ его развевался за спиной крыльями...
– Не помню, – прошептала она. – Дом будет красивый.
– Спи, Дашка. Ты добрая. А жаль. Всем добрым в этой жизни несладко. Спи.
Даша ответить не смогла ничего. Глаза ее совершенно слипались, девушку бил внутренний озноб, сотканный из усталости и тревоги, и единственное, чего она хотела сейчас больше всего, – это уснуть, забыться... Котенок свернулся у нее в руках теплым комочком; его тоже покормили вымоченным в воде хлебом, но ел он вяло, беспокоился, а сейчас затих. Он запрятал крохотный нос в Дашин свитер и уснул, и снились ему, наверное, тревожные сны. Сердце котенка билось часто-часто, и Даше подумалось, как уязвима жизнь: вот этот маленький звереныш, теплый, доверчивый, живой... Но защищена эта пульсирующая жизнь всего лишь крохотной мягкой оболочкой, и злой может эту оболочку разрушить... Или – не все так просто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141