– Зови меня Сашок. Еще вопросы есть?
– У меня есть, – подал голос Гнутый. – И не вопрос, а предостережение.
Если ты, сучка, впредь будешь...
Он не договорил. Даша ринулась вперед и что было силы ударила его кулачком в переносицу.
Здоровый снова сгреб ее в охапку, дал легкий тычок:
– А ты шустрая... Умерила бы прыть, что ли.
– Лапы убери!
– Стерва! – Из носа у Гнутого потекла кровь, он вскочил, кинулся к Даше, занес руку для удара и – отлетел в другую сторону от жесткой, увесистой оплеухи, ударился скулой о поручень и оглушенно опустился на пол фургона.
– Остынь, Гнутый, – процедил сквозь зубы Матрос. – Слышал, что Марат сказал?
Тот что-то просипел сквозь губы, прижав ладонь к оплывающей скуле, сплюнул, но вслух ничего сказать не решился. А Матрос бросил в рот пласт жвачки и ритмически задвигал челюстями.
– Ты видел, Матрос?! Она же мне нос разбила!
– А ты чего хотел? Чтобы она тебе минет сделала? – Матрос гоготнул. – Жизнь такая. Как выражается Боря, кому везет, тот и едет. Ну а любишь кататься, люби и бодаться. Ты сопатку-то утри, нечего соплями размахивать.
Гнутый замолк, прижав к носу какую-то тряпчонку. Фургон проехал еще с полкилометра, повернул на скорости, машину чуть-чуть покидало на ухабах, пока под колесами снова не зашуршал асфальт. Был он положен совсем давно или, наоборот, только что: камешки время от времени звонко стучали в днище, но водитель и не думал сбавлять скорость: машина казенная. Все это Даша отметила совершенно автоматически; автомобиль пошел медленнее, потом вообще покатился под уклон, на нейтралке, и метров через сто остановился.
Гнутый, злой донельзя, открыл ключом дверцу, распахнул, выпрыгнул наружу, рявкнул:
– Ну, че расселась?! Вытряхивайся! А ты, Матрос, раз уж увязался, смотри, чтобы девка не подорвала, пока суд да дело!
– Ты еще покомандуй у меня... – вроде добродушно проурчал Матрос, сошел с подножки и ткнул Гнутого под дых. Тот пыльным мешком осел на асфальт, поднялся кое-как; выпученные глаза придавали ему теперь сходство с выхваченной со дна моря рыбиной – скользкой и жалкой. – Это я тебя пощекотал пока, – меланхолично сообщил Матрос. Поинтересовался:
– В дыню хочешь?
Гнутый кое-как поднялся, ссутулился еще больше, словно усох.
– Я что? Марат же сказал...
– Ты не боись, Гнутый. Если и приспичит тебе башку расколоть, так с Маратом я потом вопрос этот утрясу, понял, лошадь снулая?
Гнутый стоял тихо.
– Понял, я спрашиваю?
– Понял.
– Хорошо. Вон твой Викентий проклюнулся.
– Это не Викентий. Это Колобок.
– Кто?
– Замглавного, Валентин Карпыч. Несет его, как муху на сахар. – Гнутый вздохнул, отер раскровавленное лицо рукавом халата. – У тебя «зелень» есть?
– А что?
– Надо этому хмырю сунуть, раз приперся.
– Я ему суну, но не «зелень», а в пятак! – Матрос довольно гоготнул. – Пусть пылит своей дорогой и не вякает.
– Матрос, ты не знаешь, как у нас тут все...
– А чего тут знать? Живете как на кладбище, среди дерьма шизушного и наркоманского, и сами дерьмом становитесь по-малеху. Вот и вся премудрость. – Матрос оскалился. – Лады, я тебя с биксой до ворот проводил?
– Проводил, – опасливо подтвердил Гнутый.
– Ну и отваливаю тогда. Я девку сдал, ты – принял, если что, звякнешь на мобилу, я буду с пацанами у поселка в машине до утра. А тут – банкуйте сами, а то от вашей больничной помойки несет, как от живодерни. Да и от вас – тоже. – Парень развернулся и пошел прочь чуть раскачивающейся походкой, будто двигался по палубе, и вскоре – растворился в темноте, а потому не видел, как помутнел взгляд санитара, омраченный острым, как стилет, страхом.
Глава 36
На Колобка Валентин Карпыч, небольшого росточка мужчинка, не был похож вовсе. Колобок с самого раннего детства представлялся Даше улыбчивым, жизнерадостным солнышком на ножках, пахнущим печеньем и пирогами; по правде сказать, Даша даже расплакалась, когда ее няня, баба Шура, впервые рассказала ей эту сказку: уж очень жалко было простодушного Колобка. Но на другой день баба Шура принесла большую книжку с картинками, где на первой странице Колобок был цел и невредим, и улыбался весело и беззаботно; тогда Даша решила для себя, что все это случилось с ним понарошку, и даже когда она смотрела картинку на последней странице, где Колобок сидел на лисьем носу и распевал свою хвастливую песенку, а баба Шура читала по писаному, что Лиса Колобка проглотила, Даша возражала: «А вот и нет! Вот же он, живой!» И – смеялась, показывая пальцем на первую страницу, где золотистый Колобок улыбался во весь рот.
Даша даже не удивилась глупым мыслям: она стоит ночью непонятно где, вокруг – какие-то полуграмотные грубые парни, неизвестно, что с нею станется, а она думает... о старой сказке. «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...» Ну да, в той сказке все злоключения Колобка начались как раз тогда, когда он покинул бабушку и дедушку... Может, и она – зря сбежала? Позавчера нарвалась на каких-то подонков, и если бы не Олег... Сегодня – еще хлеще! Хотя... А что ждало бы Колобка, останься он дома? Схарчили бы его бабуся с дедком, как поостыл на подоконнике, схрумкали бы с чайком, только и делов! Девушка мотнула головой: при чем здесь все это? Или... Ну да, что-то тревожило ее дома в последнее время, что-то особенное, чего не было раньше, но она никак не могла понять что... д может быть, и сбежала она, подсознательно опасаясь этого «что-то»? Отца? Или... Бред! Ее накачали каким-то гнусным снадобьем, вот и мысли чугунные и неповоротливые, как бесколесные катафалки... При чем здесь катафалки?
– Ну-ну, красавица, не переживай, все будет ладненько, – произнес Валентин Карпыч, положив руку на плечо девушке, и провел ладонью вниз, по груди и животу.
Даша отстранилась инстинктивно, Валентин Карпыч сложил пухлые ручки на животике, прикрыл взгляд стеклышками очков, повторив:
– Ну-ну.
Был он уже не молод, но и не стар, лет сорока восьми, и выглядел вполне: гладенькое сытое личико, сложенные аккуратным бантиком лоснящиеся от недавнего позднего ужина губы, румяные от принятого коньяку щечки... Изрядно поредевшие волосики на голове уложены аккуратно, один к одному, поперек крутой лысинки, а подбородок, хотя и скрыт бородкой, определенно имеет ямочку; белоснежный, чуть не хрустящий халат туго обтянул тугой животик. Даше подумалось смешливо: надо же, если бы вместо очков золотое пенсне, и вылитый чеховский Ионыч собственною персоной... И еще – Валентин Карпыч был похож на ильфовского «голубого воришку»: застенчиво-заискивающая физиономия кривилась сладкой улыбочкой.
Даша повела глазами: может быть, убежать, прямо сейчас? Нескладный санитар Гнутый ее вряд ли догонит, а этот обтекаемый комок жира Валентин – вообще не бегун. Нет, нельзя. Ей почему-то казалось, что тот, здоровый, затаился где-то в темноте, скрытый подлеском, и он непременно ее перехватит. Да и на свою ловкость она не слишком надеялась: голова после неведомого снадобья была как не своя, пульсировала в затылке мутной болью, тягостная тошнота подкатывала к горлу, и Даша старалась даже дышать вполвздоха, чтобы не свело желудок и не вывернуло наизнанку. Да и страх... Он был каким-то странным, словно искусственным: девушке казалось, что происходит все не с ней, а если и с ней, то не наяву: просто она смотрит какое-то кино... Словно сквозь ватную пелену она вспоминала разговор Марата и Гнутого;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141