– Да?
– Сказали, что ты желчный, злой, самоуверенный, бесцеремонный и непорядочный. Возможно даже, гуляка и ловелас. Прямо как у Жоржи Амаду. Я была заинтригована.
– Что-то много лести для одного.
– Там такая молодая тетя с телячьими глазами. Похожая на яблоко «белый налив». С гнильцой. Как ее? – Даша наморщила лоб. – Блудилина.
– Сочиняешь.
– Да нет же!
– Мадемуазель Блудилина не выговаривает существительное «ловелас». Потому что не знает его значения.
– Ну... Она выражалась проще: «жлоб» и «подонок». Ну и всякие другие слова. А я перевела. В меру своей испорченности, начитанности и внутреннего романтизма натуры. Это плохо?
– Замечательно.
– Вот и я так думаю. – Даша взяла с пола рюкзачок, вытащила початую длинную бутылку. – Я хочу еще выпить.
– Есть повод?
– Дождь льет.
– Причина существенная.
– Ну что ты опять? Снова «свекор» проснулся?
– Бокалы в шкафу.
Даша встала, взяла из шкафа два бокала, поставила на столик.
– Нет, ухажер из тебя никакой, Данилов.
– У меня было трудное детство.
– И девчонки сами вешались тебе на шею.
– Нет.
– Я знаю. Их пугала даже не твоя серьезность, а боязнь показаться неуместными. И – глупыми. Ты всегда был таким?
– Уже не помню.
– Ты кажешься слишком умным. Это напрягает.
– Нам всем в этой жизни не хватает беззаботности. И это не зависит от возраста.
– Поэтому я и хочу напиться. – Девушка с решимостью взяла бокал, сделала несколько глотков. – Но пока еще не очень умею.
– И учиться не стоит.
– Ты думаешь? – Девушка помолчала, словно прислушиваясь к чему-то в себе.
– Странно. Мне с тобой очень хорошо.
Легко. Я где-то читала... Беззаботные и легкие люди находят себе подобных, а раздумчивые... Они очень внутренне собранны и целеустремленны, вот только оттого не легче ни им самим, ни окружающим. Они – словно «отягощенные злом».
– Злом?
– Я неверно выразилась. Просто очень много читаю. И мне порой кажется, что вся моя жизнь так и пройдет в вымышленном другими мире... А я этого не хочу и боюсь. Хотя... Порой тот мир мне кажется куда реальнее, чем этот. И уж подавно – добрее, сочувственнее, что ли. И хоть умом я понимаю, почему так, – его создавали люди с ранимыми и сострадательными душами, – а все же... Мне порой очень хочется, чтобы и этот мир хоть немножечко был таким. Добрым. – Даша допила вино, застыла взглядом. – Ты не самый легкий человек, Олег. И не выглядишь счастливым. Но мне с тобой хорошо. Где у тебя ванная?
– Тебе плохо?
– Да нет, говорю же. Но я пьяная. Мне нужно.
– По коридору налево. Только...
– Понимаю. Там так же, как и во всей квартире. Не пугает. Я скоро.
Олег остался в кресле. Шум душа сливался с шумом дождя за окном. Олег прихлебывал вино, оказавшееся славным, и ни о чем не думал. Просто слушал дождь. Или – вспоминал... О том, как сидел на подножке поезда, застывшего посреди южной выжженной степи, вдыхал теплый сухой воздух и напевал тихонечко:
«Меня несут из города колеса в палящий зной...» Ему было семнадцать, и он еще не знал тогда, как любит море, ажурную тень акаций, жаркое солнечное тепло...
«Я еду к морю, еду, я еду к ласковой волне...» А потом было вино, теплый дождь по крыше палатки, купание ночью в струящемся лунном луче, девчонка – ласковая, кареглазая, любившая легко и безмятежно, и сам он был легок и безмятежен, потому что оба они знали, что все это кончится, как только кончится лето... О: вспоминал. Или – просто слушал дождь.
Глава 19
Олегу снилось, что он плывет в солнечном луче. Луч был теплым, и море обволакивало тело струящейся лаской, и не было никаких мыслей, только ощущение счастья. Он зажмурился, почувствовал, словно ветерок скользнул по ресницам, и – открыл глаза.
Даша стояла, наклонившись к нему, дуновение ее губ было легким, невесомым и очень нежным. Олег хотел что-то сказать, но она приложила палец к губам...
Девушка стояла перед ним нагая, в ее глазах переливалось глубокое море, и оно было наполнено золотыми искорками затаенных желаний... И кожа ее пахла солнцем.
Олег осторожно коснулся ладонями ее бедер, притянул к себе, нежно и властно, чувствуя, что стал легок и безмятежен... Горячая волна накрыла его с головой, мир полетел в тартарары, и не осталось в нем ничего, кроме его уверенной воли, юного тела девушки, ее податливой гибкости, ее горячего прерывистого дыхания...
Словно раскаленный смерч притянул их друг к другу и понес с непостижимой скоростью, заставляя замирать на невыразимой высоте, падать отвесно вниз и, едва приблизившись к земле, снова и снова подниматься невесомо в бездонное небо...
Даша лежала на спине, глядя перед собой широко раскрытыми глазами, и они были полны слез.
– Тебе плохо? – встревожился Олег.
– Глупый... Мне так хорошо, как не было никогда. И не говори ничего, пожалуйста... – прошептала Даша, повернулась к нему, прильнула, затихла, уткнувшись мокрым лицом в плечо.
Некоторое время они лежали в молчании, потом Даша чуть отстранилась, положив голову на ладошку:
– Ты не думай... Я действительно не хотела вешаться тебе на шею, просто...
Я почувствовала что-то и не смогла и не захотела сдерживаться. Ведь тебе тоже не хватает любви? Ее всем не хватает, а люди часто живут как за частоколом, стараясь восполнить недостаток любви избытком денег, положением в обществе, карьерой... Самое грустное, что некоторым это вполне удается. А я... Когда мы сидели и разговаривали, я вдруг испугалась, что еще немного, и мы заболтаемся о неважном и второстепенном, я почувствовала, что этими словами мы словно строим стену, что еще немножко, и уже ни ты, ни я так и не решимся эту стену ни преодолеть, ни сломать, и так и останемся чужими... Навсегда, словно никогда и не встречались... И исправить это будет уже нельзя.
Даша вздохнула прерывисто, и Олег услышал в ее вздохе такое волнение, будто она только что избежала близкой смертельной опасности. Девушка посмотрела на него пристально и – заговорила снова: быстро, сбивчиво, словно боясь, что не успеет сказать:
– Люди ведь приходят в мир нагими и беззащитными, как мы сейчас, и жаждут любви, и выживают только благодаря ей, и запоминают ее навсегда, и хранят в своей душе, как крохотные огоньки, как звездочки в черной ночи... А потом любовь становится помехой... Карьере, деньгам, власти... Ведь в любви все просто – чтобы получить, нужно отдать даже не столько же, а много больше, и отдать не по принуждению или договору – по своей воле, всю себя – без выгод, без сомнений, без остатка... Любовь для этого мира странна, но только она – и есть сущее. Любовь не требует взамен ничего и желает всего.
Даша заглянула Олегу в глаза, снова вздохнула, улыбнулась счастливо:
– Как хорошо, что ты умеешь слушать. И – понимать. Мне ведь порой совершенно не с кем поговорить. Совсем. Папа занят делами, остальные... Смотрят с кривою усмешкою и думают, наверное, про себя: «Богатые тоже плачут...» и «Мне бы ее заботы...».
Олег ничего не ответил.
– Я что-то не то сказала?
– То. Но тебе от этого не радостнее. И откуда ты такая умная взялась, Даша?
– На твою голову?
– Ну что ты...
– Я знаю, умной быть плохо, так жить труднее, нужно хотя бы прикидываться дурой, а у меня не получается. Да и... не перед кем мне прикидываться. Ни умной, ни глупой, ни какой! Я же говорю... Папе всегда до себя или... Ну а остальные... Они смотрят на меня или с подобострастием, или с завистью, смешанной со злорадством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141