— Смотри, Савицкий, повнимательней там. Немцы совсем остервенели.
«На южном участке советско-германского фронта существенных перемен не произошло…» — так сообщалось в сводках Совинформбюро о нашем медленном наступлении под Никополем, и в стратегическом плане это было действительно так. Но в тактическом звене — в полках, батальонах, ротах и эскадрильях, дивизионах и батареях — изменения происходили каждый день и почти каждый час. К фронту сплошным потоком тянулись автомашины — везли боеприпасы, людей, продовольствие. Зима, похоже, не собиралась приходить на Украину, и по тонкой грязи к огневым позициям артиллерии, боевым порядкам батальонов днем и ночью вереницы людей несли снаряды и ящики с патронами. Полки улучшали свое положение, проводилась перегруппировка частей, в то же время ни на минуту не прекращались боевые действия.
Нелегко было совершать вылеты на задания нам, истребителям. Распутица не позволяла долго задерживаться на одном месте: буквально после нескольких взлетов и посадок аэродром выходил из строя, приходилось искать новый, но боевая работа продолжалась. Мы вели разведку, сопровождали штурмовики, бомбардировщики, по-прежнему сами вылетали на штурмовку.
А что же немцы? После Сталинграда это были уже не те вояки, что два года назад вторглись в нашу страну. Тогда они ухмылялись, поплевывали, ели гречишный мед, топтали хлеба, хватали наших девушек и залихватски пели песню о «развеселой войне». В сорок третьем мелодия изменилась. Немцы принялись разучивать романс «Жалобы вдовы» и прикидываться сиротами. «Наши солдаты находятся в узкой щели, часто в открытом поле… — писал в пропагандистском бюллетене германского генштаба майор Виер, — над ними холодное мрачное небо, вокруг безграничная чужая страна; позади лишь немного солдат — немного по сравнению с теми огромными силами противника, которые наступают; рев, вой, грохот, свист снарядов и мин из тысячи большевистских пушек и минометов, мечущих смерть. Наши солдаты должны устоять, и только изредка наша артиллерия может ответить противнику. А затем, после того, как этот ад царит три-четыре часа, выбегают колонны русских с отвратительным хриплым „ура“, идут их танки все в большем и большем количестве с гремящими гусеницами и скрипящими моторами. Бомбардировщики врага неистовствуют почти на высоте деревьев, сбрасывают бомбы, ведут огонь. Пять, восемь, двенадцать вражеских самолетов против одного нашего…»
Мы понимали возмущение и растерянность немцев. Танкисты 19-го танкового корпуса генерала И. Д. Васильева и другие части с ходу преодолели уже Турецкий вал. Немцы держали его под сильным обстрелом, пытались восстановить прежнее положение, но без толку. Наши войска вышли и за Турецкий вал, и на другую сторону Сиваша.
Только Никопольский плацдарм с первой попытки ликвидировать не удалось. Наступление в приднепровских плавнях в оттепель оказалось делом довольно трудным. Дороги раскисли. Не только самолеты на аэродромных полях — люди, лошади и те вязли в размокшем грунте: проваливаясь по колено в грязь, солдаты на своих плечах несли боеприпасы, минометы, пулеметы. На наших боевых машинах при рулении по земле и во время разбега грязь — густой украинский чернозем — настолько забивала радиаторы охлаждения, что моторы то и дело перегревались — «кипели» — и выходили из строя Первыми, мы заметили, перестали летать немцы. Потом поубавились боевые вылеты и у нас, в 8-й воздушной армии.
В те дни рационализаторы нашего корпуса и придумали одну любопытную доработку, о которой действительно только бы и сказать: «Все гениальное просто». Отверстия радиатора на самолете во время взлета кто-то предложил закрывать шторкой из обычной парусины, а после взлета открывать. Вырезали по размеру радиатора такую заглушку, протянули от нее в кабину пилота тросики — и все. Работу эту механики самолетов проделали за одну ночь. Руководил ими заместитель начальника политотдела по комсомолу Тимофей Полухин, так что не случайно операция прошла под кодовым названием «Комсомольская шторка».
Утром я посмотрел на те шторки, подергал за тросики — ничего. Вроде бы надежно.
— А как же взлететь с закрытым радиатором? — спрашиваю Полухина. Тимофей успокоил:
— Так ведь на взлет одна минута.
— Кто-нибудь пробовал?
— Пока нет… — Полухин улыбнулся, заранее, должно быть, зная, что первым полечу я. Как летчик, разве я мог поступить иначе?..
Так всем корпусом мы продолжали боевую работу, а соседи наши день-другой недоумевали, потом зазвонили телефоны, полетели телеграммы: «У вас что, самолеты другие? Или распутица не действует?»
Командарм Т. Т. Хрюкин прислал специалистов-инженеров, те критически осмотрели наше изобретение, сняли чертежи, и на третьи сутки все полки 8-й воздушной так же успешно летали на боевые задания Как оказалось, провели мы операцию «Комсомольская шторка» очень даже вовремя: готовилось новое наступление на Никопольский плацдарм.
Утро 31 января 1944 года я встретил на КП 3-й гвардейской армии, которой командовал генерал Д. Д. Ле-люшенко. Погода стояла нелетная — непрерывно шел вперемешку с монотонным моросящим дождем мокрый снег. Но наступать без поддержки авиации командарм Лелюшенко не хотел, начало наступления переносилось с часу на час, и все офицеры, генералы, находившиеся на КП армии, томились в вынужденном бездействии, в том редком на фронте состоянии, когда все уже готово для решительного броска на врага и остается только ждать назначенного часа. Еще день назад каждый из нас наверняка что-то мог бы доработать, допроверить, просто, наконец, убедиться, что его боевая машина или там эскадрилья полк не подведут. Но за час до наступления никаких мероприятий, проверок, никаких сомнений ни в себе, ни в своем товарище по оружию и быть не могло. И как солдат в окопе — какой-нибудь незаменимый в такие минуты Вася Теркин — словом, шуткой снимал напряженность ожидания, так кто-то из нас, людей в общем-то молодых (автору этих строк в те годы едва перевалило за тридцать), завел вдруг разговор о женщинах. Весьма непростая тема для душевной разрядки, не правда ли?.. К слову, один старый анекдот по этому поводу. В компании с женщинами летчики увлеченно ведут разговор о воздушных боях, пилотажном мастерстве и прочих своих летных делах. «О чем же вы говорите перед полетами?» — спрашивает одна из подруг. — «Как о чем? О женщинах!..» — ответили ей.
Не помню, что заставило нас тогда, в напряженные часы ожидания перед многотрудным наступлением — решалась судьба операции! — завести такую беседу. Но вот разговор наш вошел в вихревой круг и, помню, мы говорили о времени, основательно пересмотревшем банальные истины прошлого, о полноправных участницах наших боевых дел — девчатах-оружейницах, связистках, снайперах. Собственно, ни для кого из нас никакого откровения в этом не было. Вопрос тогда оказался затронут значительно глубже, и кто-то даже сделал вывод, что мужчины, не умеющие по-настоящему любить и ценить женщину, теряют существеннейшее свое качество — мужество. Мужество как душевную силу.
Забегая вперед, замечу: после войны мне не раз доводилось участвовать в различных молодежных диспутах, обсуждениях, в том числе и о воспитании чувств На мой взгляд, существует все-таки неписаный кодекс мужского поведения, который включает в «себя такие нравственные категории, как мужская честь, чувство собственного достоинства, бережное отношение к женщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89