— А самолеты Яковлева летчикам нравятся? Превосходят они фашистские или нет?
Тут мне долго думать не требовалось, и я принялся уверенно излагать свое мнение о нашей боевой технике и самолетах врага, особенно «мессершмитте», которым, можно сказать, овладел в совершенстве. Высказал свою точку зрения и о воздушных боях, считая, что важнейшим из способов завоевания господства в воздухе является уничтожение авиации противника в воздухе и на аэродромах.
— Вот это правильно, — заметил Сталин. — Задача вам ясна, а настрой, я вижу, боевой. — И обратился к Поскребышеву: — Пожелаем успеха. Товарищ Никитин детали переброски корпуса на Кубань уточнит.
Подняв руку, Сталин дал понять, что разговор закончен. Минут через двадцать освободился Поскребышев и, улыбаясь, подошел ко мне:
— Савицкий, знаете, что сказал товарищ Сталин? «Этот генерал задачу выполнит, уверен…»
Под впечатлением встречи с Верховным я возвращался в штаб корпуса и невольно думал, какая же большая ответственность ложится на нас, весь личный состав 3-го истребительного. Думал, что расскажу сейчас о встрече в Кремле своим помощникам по боевой работе, на что нацелю — нельзя было упустить ничего: нам предстояли напряженные бои с отборными гитлеровскими эскадрами. Одолеть их, разбить врага, каким бы сильным он ни оказался, — это был и мой солдатский долг.
Оперативно мы подчинялись командованию 4-й воздушной армии, и как только первые части авиакорпуса приземлились на кубанских аэродромах, я отправился в штаб с докладом о прибытии. Встретил меня начальник штаба армии генерал-майор авиации А. 3. Устинов. Внимательно выслушав мое сообщение о боевом составе корпуса, его возможностях, Александр Захарович довольно подробно обрисовал мне положение дел на фронте.
11 апреля гитлеровская авиация совершила свыше 700 самолето-вылетов. Группами по 30—35 боевых машин немцы бомбили наши войска в районе Свистельников, Анастасьева, Абинской, Мысхако. 14 апреля наша 56-я армия, действовавшая на главном направлении, перешла в наступление на станицу Крымскую. Но уже рано утром следующего дня немцы контратаковали из восточной окраины станицы. А 15 апреля начались массированные удары 4-го германского воздушного флота по войскам 56-й армии. За день немцы совершили более 1500 самолето-вылетов.
Меня, понятно, интересовала авиация противника, и когда я услышал, что на крохотный клочок земли в районе Новороссийска, занимавший около тридцати квадратных километров, немцы бросили больше тысячи самолетов, невольно подумал о своих необстрелянных полках.
После беседы с начальником штаба более конкретные сведения о гитлеровской авиации, ее составе, базировании я получил от начальника разведки 4-й воздушной армии полковника В. Ф. Воронова. Немцы на аэродромах Крыма и Керченского полуострова сосредоточили цвет своего воздушного флота. Хотя мы и побили под Сталинградом их хваленые эскадры «Удет» и «Мельдерс», но эскадры эти были пополнены, и нам предстояло с ними сразиться.
Большое преимущество, надо сказать, гитлеровцы получили от расположения аэродромов. Хорошо оборудованные и защищенные, они находились в каких-то сорока-пятидесяти километрах от Новороссийска. Нам же предстояло летать в этот район с аэродромов, расположенных в два раза дальше. Для истребителей, на которых запас топлива всегда ограничен, деталь эта довольно существенна. Так, например, для немцев подлетное время их истребителей составляло минут десять, а располагаемое время в районе боя — тридцать-сорок минут. Для нас — в два раза меньше. Помехой для наших самолетов могли стать и северо-западные отроги Главного Кавказского хребта. Высота их небольшая — всего 400—500 метров, но при низкой облачности они могли стать непреодолимым препятствием для полета в район Мысхако. Погода же к середине апреля заметно ухудшилась — прошли сильные дожди, аэродромы наши раскисли. А немцы, располагая аэродромами с твердым покрытием, могли вылетать на задания без всяких проблем и работали очень интенсивно.
Вечером того же дня я представился командующему авиацией фронта генералу К. А. Вершинину. Константин Андреевич был краток и после небольшой беседы поставил моему корпусу боевую задачу: в тесном взаимодействии с наземными частями 18-й армии бомбоштурмовыми ударами нам предстояло уничтожить огневые средства и живую силу противника в районе Мысхако и Новороссийска и в то же время надежно прикрыть с воздуха боевые порядки наших десантных частей на Малой земле.
Я понимал сложившуюся обстановку, понимал, что времени на организацию управления, взаимодействия и решение многих других вопросов, связанных с обеспечением боевой работы корпуса, нет, но все же спросил генерала Вершинина, будет ли возможность ввести в строй молодых летчиков.
— Нет, — ответил Константин Андреевич, — такой возможности не будет. — И еще более решительно заключил: — Завтра в бой…
…Ночь была бодрая, свежая, в небе блестели крупные южные звезды, и лунный свет, призрачный, серебристый, заливал все вокруг. Я присел у березы передохнуть — апрельский-то день подзатянулся, — а весной береза чего-чего вам не нашепчет, каких ласковых слов не нашелестит, светлых чувств не навеет… Да только никак вот не увязывалось в сознании: эта буйная, такая близкая мне кубанская весна и вдруг — блиндажи, землянки, замаскированные истребители, готовые броситься в атаку… Да и сама ночная тишина казалась какой-то настороженной, прислушивающейся.
«Как могло случиться такое? Почему враги топчут мою родную землю?..» — снова и снова возникали давно тревожившие душу вопросы… И припомнились мне годы нашей шальной, горячей юности. Где-то ведь Витька Принц — неплохо драться умел! — может, вместе завтра в атаку пойдем?.. А детдомовская наша братва, заводская комсомолия? Как мечтали с парнями о будущем, какими возвышенными идеалами жили! И вот оно — пришло. Навалилось суровое испытание, проверка нашей верности тем юношеским идеалам, всему тому, что так бережно растили в себе, так горячо отстаивали в спорах, в драках с нэпманами. Нет, нам есть за что драться! Не дрогнем мы в жестоком бою ни перед какой силой!
В тот апрельский день нашего наступления первыми на боевое задание взлетели истребители полков А. У. Еремина и В. А. Папкова. С первой группой ушел на задание и я.
Летчик-истребитель в любом полете постоянно занят: он внимательно следит за воздушной обстановкой — ищет противника; он не теряет из поля зрения своих товарищей, тех, с кем выполняет задание; ведет ориентировку; оценивает работу двигателя, управляя боевой машиной, порой даже не глядя в кабину, на приборы. В том полете я привычно выполнял все положенное, необходимое, но невольно ловил себя на мысли, что жду-то не так встречи с врагом, как свидания с родным городом.
Новороссийск вынырнул из утренней дымки как-то вдруг сразу, доверчиво лег под крыло моей боевой машины, но города своей юности я не узнал. Руины, развалины домов и заводов, пепелище милой Станички… Как все было неузнаваемо, изуродовано!.. И защемило в ненависти сердце, забилось, застучало. «Где ты, враг? Уничтожить!..» Резко передернув педалями истребителя, я бросил взгляд в сторону ведомого и приготовился к бою.
Истребители Еремина взяли курс в сторону моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Тут мне долго думать не требовалось, и я принялся уверенно излагать свое мнение о нашей боевой технике и самолетах врага, особенно «мессершмитте», которым, можно сказать, овладел в совершенстве. Высказал свою точку зрения и о воздушных боях, считая, что важнейшим из способов завоевания господства в воздухе является уничтожение авиации противника в воздухе и на аэродромах.
— Вот это правильно, — заметил Сталин. — Задача вам ясна, а настрой, я вижу, боевой. — И обратился к Поскребышеву: — Пожелаем успеха. Товарищ Никитин детали переброски корпуса на Кубань уточнит.
Подняв руку, Сталин дал понять, что разговор закончен. Минут через двадцать освободился Поскребышев и, улыбаясь, подошел ко мне:
— Савицкий, знаете, что сказал товарищ Сталин? «Этот генерал задачу выполнит, уверен…»
Под впечатлением встречи с Верховным я возвращался в штаб корпуса и невольно думал, какая же большая ответственность ложится на нас, весь личный состав 3-го истребительного. Думал, что расскажу сейчас о встрече в Кремле своим помощникам по боевой работе, на что нацелю — нельзя было упустить ничего: нам предстояли напряженные бои с отборными гитлеровскими эскадрами. Одолеть их, разбить врага, каким бы сильным он ни оказался, — это был и мой солдатский долг.
Оперативно мы подчинялись командованию 4-й воздушной армии, и как только первые части авиакорпуса приземлились на кубанских аэродромах, я отправился в штаб с докладом о прибытии. Встретил меня начальник штаба армии генерал-майор авиации А. 3. Устинов. Внимательно выслушав мое сообщение о боевом составе корпуса, его возможностях, Александр Захарович довольно подробно обрисовал мне положение дел на фронте.
11 апреля гитлеровская авиация совершила свыше 700 самолето-вылетов. Группами по 30—35 боевых машин немцы бомбили наши войска в районе Свистельников, Анастасьева, Абинской, Мысхако. 14 апреля наша 56-я армия, действовавшая на главном направлении, перешла в наступление на станицу Крымскую. Но уже рано утром следующего дня немцы контратаковали из восточной окраины станицы. А 15 апреля начались массированные удары 4-го германского воздушного флота по войскам 56-й армии. За день немцы совершили более 1500 самолето-вылетов.
Меня, понятно, интересовала авиация противника, и когда я услышал, что на крохотный клочок земли в районе Новороссийска, занимавший около тридцати квадратных километров, немцы бросили больше тысячи самолетов, невольно подумал о своих необстрелянных полках.
После беседы с начальником штаба более конкретные сведения о гитлеровской авиации, ее составе, базировании я получил от начальника разведки 4-й воздушной армии полковника В. Ф. Воронова. Немцы на аэродромах Крыма и Керченского полуострова сосредоточили цвет своего воздушного флота. Хотя мы и побили под Сталинградом их хваленые эскадры «Удет» и «Мельдерс», но эскадры эти были пополнены, и нам предстояло с ними сразиться.
Большое преимущество, надо сказать, гитлеровцы получили от расположения аэродромов. Хорошо оборудованные и защищенные, они находились в каких-то сорока-пятидесяти километрах от Новороссийска. Нам же предстояло летать в этот район с аэродромов, расположенных в два раза дальше. Для истребителей, на которых запас топлива всегда ограничен, деталь эта довольно существенна. Так, например, для немцев подлетное время их истребителей составляло минут десять, а располагаемое время в районе боя — тридцать-сорок минут. Для нас — в два раза меньше. Помехой для наших самолетов могли стать и северо-западные отроги Главного Кавказского хребта. Высота их небольшая — всего 400—500 метров, но при низкой облачности они могли стать непреодолимым препятствием для полета в район Мысхако. Погода же к середине апреля заметно ухудшилась — прошли сильные дожди, аэродромы наши раскисли. А немцы, располагая аэродромами с твердым покрытием, могли вылетать на задания без всяких проблем и работали очень интенсивно.
Вечером того же дня я представился командующему авиацией фронта генералу К. А. Вершинину. Константин Андреевич был краток и после небольшой беседы поставил моему корпусу боевую задачу: в тесном взаимодействии с наземными частями 18-й армии бомбоштурмовыми ударами нам предстояло уничтожить огневые средства и живую силу противника в районе Мысхако и Новороссийска и в то же время надежно прикрыть с воздуха боевые порядки наших десантных частей на Малой земле.
Я понимал сложившуюся обстановку, понимал, что времени на организацию управления, взаимодействия и решение многих других вопросов, связанных с обеспечением боевой работы корпуса, нет, но все же спросил генерала Вершинина, будет ли возможность ввести в строй молодых летчиков.
— Нет, — ответил Константин Андреевич, — такой возможности не будет. — И еще более решительно заключил: — Завтра в бой…
…Ночь была бодрая, свежая, в небе блестели крупные южные звезды, и лунный свет, призрачный, серебристый, заливал все вокруг. Я присел у березы передохнуть — апрельский-то день подзатянулся, — а весной береза чего-чего вам не нашепчет, каких ласковых слов не нашелестит, светлых чувств не навеет… Да только никак вот не увязывалось в сознании: эта буйная, такая близкая мне кубанская весна и вдруг — блиндажи, землянки, замаскированные истребители, готовые броситься в атаку… Да и сама ночная тишина казалась какой-то настороженной, прислушивающейся.
«Как могло случиться такое? Почему враги топчут мою родную землю?..» — снова и снова возникали давно тревожившие душу вопросы… И припомнились мне годы нашей шальной, горячей юности. Где-то ведь Витька Принц — неплохо драться умел! — может, вместе завтра в атаку пойдем?.. А детдомовская наша братва, заводская комсомолия? Как мечтали с парнями о будущем, какими возвышенными идеалами жили! И вот оно — пришло. Навалилось суровое испытание, проверка нашей верности тем юношеским идеалам, всему тому, что так бережно растили в себе, так горячо отстаивали в спорах, в драках с нэпманами. Нет, нам есть за что драться! Не дрогнем мы в жестоком бою ни перед какой силой!
В тот апрельский день нашего наступления первыми на боевое задание взлетели истребители полков А. У. Еремина и В. А. Папкова. С первой группой ушел на задание и я.
Летчик-истребитель в любом полете постоянно занят: он внимательно следит за воздушной обстановкой — ищет противника; он не теряет из поля зрения своих товарищей, тех, с кем выполняет задание; ведет ориентировку; оценивает работу двигателя, управляя боевой машиной, порой даже не глядя в кабину, на приборы. В том полете я привычно выполнял все положенное, необходимое, но невольно ловил себя на мысли, что жду-то не так встречи с врагом, как свидания с родным городом.
Новороссийск вынырнул из утренней дымки как-то вдруг сразу, доверчиво лег под крыло моей боевой машины, но города своей юности я не узнал. Руины, развалины домов и заводов, пепелище милой Станички… Как все было неузнаваемо, изуродовано!.. И защемило в ненависти сердце, забилось, застучало. «Где ты, враг? Уничтожить!..» Резко передернув педалями истребителя, я бросил взгляд в сторону ведомого и приготовился к бою.
Истребители Еремина взяли курс в сторону моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89