Все! Заиграли сушеных судаков…
К вечеру мы вернулись в казармы с добычей. Все, что удалось достать съестного, прямо скажем, не самым учтивым путем, Хмель принялся делить поровну.
— Это — вам на обед. Это — на ужин. А это — мне… — раскладывал он по кучкам хлеб, фрукты, рыбу. — Ночью работать не будем. Отдыхайте.
Тут Хмель задержался взглядом на мне и спросил:
— Ну а как Сова?..
— Зеленый еще, растерялся, — прокомментировал Зуб. — Под пижона сработал: за чистого сошел.
— И то ничего, — примирительно заключил Хмель. Для начала…
Вместе со всеми я ночевал на первом этаже бывших царских казарм. Ночью стало холодно, однако спалось спокойно, крепко. Впереди была еще долгая жизнь, и сны мне не виделись в то время ни цветные ни черно-белые…
Вскоре я усвоил все правила поведения и хорошей тона беспризорной компании. Помню, что категорически запрещалось воровать друг у друга. Ценилась взаимовыручка. Если кто-то заболеет — ему приходят на помощь: и накормят, и напоят, и спать уложат заботливо. Строго очень судили обманщиков. Как правило, за обман лишали еды. Словом, какие-то стихийные наметки нравственных начал в нашем разбойничьем коллективе просматривались. Больше того, Хмель временами проводил с нами и нравоучительные дидактические беседы. Помню, вытащит из-за широкого кожаного пояса финку — а она была настолько острая, что ею наш предводитель умудрялся даже бриться, — покрутит в руках, поиграет — мы притихнем, и тогда он начинает: «Воровать, шпана, нужно уметь, Это — целая наука. И дело это не ваше…»
Действительно, все наши предприятия, лихие наскоки на базар заключались только в добывании пищи. Конечно, ловили ребят, и доставалось в таких случаях крепко. Но находились и защитники. Те нас понимали и где-то даже оправдывали: мол, голод не тетка.
В народе по этому поводу еще и так говорят: «Голь на выдумки хитра». Насколько точное замечание, судите сами: я расскажу один эпизод, который, как говорится, имел место быть на углу улицы Серебряковской, у булочной богатого нэпмана Изи Нахимовича. Кстати, сейчас там неподалеку мой бюст — как дважды Герою Советского Союза.
Эх, и чего только в этой булочной не выставляли на лотки да витрины! И огромные-то караваи пшеничного хлеба, который хоть садись на него — поднимется непокорно; и белые-то обсыпанные мукой калачи — от одного запаха дух захватывало! — и французские булочки, этак подрумяненные в печи; и сладкая сдоба — вензелями; и еще булочки, которые выпекали Только для лотков Изи Нахимовича — пышные, пахнущие ванилью, всегда теплые, — за ними сходились со всего города. Эти булочки привозили прямо из пекарни в ящиках. В строго определенное время появлялась пролетка, ящики выгружали, и тут же с лотка вам хозяин быстро расторговывал товар, дышащий Теплом русских печей.
Нам, беспризорникам, к булочной Изи практически даже приблизиться было невозможно. Грязные, все в лохмотьях, как правило, босые, еще издали мы вызывали настороженность обывателей города: барышни морщили носики, брезгливо отворачиваясь от нас, мамаши их начинали нервно теребить свои сумочки, придерживать их на всякий случай двумя руками.
А нас будто магнитом тянуло к распахнутым дверям булочной — ну хотя бы мимоходом вдохнуть удивительные запахи хлеба. В эти минуты порой до слез обидные наши прозвища: «Шпана! Жулики! Блатные!..» — похоже, даже не доходили до слуха голодных ребят.
Но вот однажды, когда терпение беспризорных новороссийских мальчишек лопнуло, родился план бесстрашной операции. Успех операции решали точность, быстрота, отвага. Ошибки при ее выполнении исключались — провал грозил бы определенными мерами наказания виновных. А замысел в общем-то был прост. Одному из нас, проходя мимо булочной Нахимовича, предстояло поравняться с лотком, выбить из-под него ножки и, когда сдобная продукция нэпмана окажется на тротуаре, завершить операцию стремительным захватом всего, что бог пошлет.
Понятно, тот нереспектабельный вид, который мы все имели, не позволял никого выдвинуть на направление главного удара. Тогда решено было одного из нас вырядить под нэпмана, что, конечно, значительно бы облегчило осуществление операции. Жребий пал на меня. Что оставалось делать? Действовать!
Поначалу нам предстояло каким-то образом обзавестись соответствующим моей фигуре костюмом. Дело нелегкое, почти неосуществимое: откуда взять деньги на такую роскошь? Проще было бы накупить на них хлеба. Выход напрашивался сам собой — реквизировать.
…Вечером неподалеку от городского парка мы устроили засаду. Нэпманские сыночки ходили обычно не в одиночку — человека по три-четыре, а то и парочками — с девицами своего круга. И вот сидим на заборе, ждем. Играет духовой оркестр. Мимо дефилируют то длинный, как жердь, то пузатенький какой.. Наконец я заметил парня ростом с меня и откровенно обрадовался — будто родного брата встретил. На мгновение смутило — с девушкой идет (как сейчас помню, на ней была аккуратная соломенная шляпка). Но… не до сантиментов, когда в твоих руках судьба целой операции! И я первым, соскочив с забора, решительно преграждаю путь соотечественнику-нэпману:
— Раздевайся!
— Ах!.. — воскликнула соломенная шляпка, но я тут же уточнил:
— Не ты. Твой фрайер!
Девица отскочила в сторону, парень, хоть и здоровый, явно растерялся. А тут Витька Принц для острастки щелкнул ножиком — и дело пошло. Пиджак, брюки, рубашка, галстук-бабочка, даже легкая тросточка — все из рук в руки. Оставили жениха в одних трусах, и сами — прямым ходом в казармы.
Хмель, осмотрев костюм, остался доволен.
— Давай, Сова, рядись! — Не терпелось всем увидеть меня нэпманом.
— Спокойно, — остановил Хмель. — Отмойте его для начала. Потом примерим…
Да, эта задачи была, пожалуй, не менее трудной, чем реквизиция нэпмановского костюма. Ни воды, ни мыла в нашей казарме не водилось. Тут я вспомнил, что на берегу моря собирали морской ил, который отмывал любую грязь, почти как мыло, и вскоре ребята весело начищали меня, словно самовар на пасху. Сделали это добросовестно, лишь волосы в порядок привести не смогли — так в разные стороны и остались торчать. Однако когда я вырядился, завязал шнурки на ботинках и расправил грудь — все притихли.
— Идет, — нарушил торжественность момента Хмель — Снимай давай. Завтра получишь. — И только тогда мои приятели разрядились:
— Ну, Сова, ты настоящий нэпман!
Я чувствовал себя почти именинником и на следующее утро, прилизав волосы на пробор, не в обычной толпе, а одиночкой, не спеша, отправился на Серебрянскую. Ребята там уже заняли диспозицию — за булочной. Я издали поприветствовал их легким учтивым поклоном, как это делали нэпманы и всякие недобитые буржуи, и тоже стал ждать пролетки с товаром, прохаживаясь неподалеку.
Пролетка подъехала к булочной в положенное время, без задержки. Все нэпманские заведения работали как часы, всякие там учеты, переучеты, санитарные дни, отгулы и загулы исключались. Хозяин и извозчик сгрузили ящики, тут же разложили булочки на лотке, и я вдруг почувствовал, что ноги мои отяжелели. Сердце учащенно застучало. Я невольно удивился: что это со мной происходит? Но к булочной потянулись люди, ждать больше было нечего, и я направился к Изиному хозяйству.
У лотка, помню, стояли две старухи и молодая женщина, Невольно подумал, что ситуация выгодная, — эти не помеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
К вечеру мы вернулись в казармы с добычей. Все, что удалось достать съестного, прямо скажем, не самым учтивым путем, Хмель принялся делить поровну.
— Это — вам на обед. Это — на ужин. А это — мне… — раскладывал он по кучкам хлеб, фрукты, рыбу. — Ночью работать не будем. Отдыхайте.
Тут Хмель задержался взглядом на мне и спросил:
— Ну а как Сова?..
— Зеленый еще, растерялся, — прокомментировал Зуб. — Под пижона сработал: за чистого сошел.
— И то ничего, — примирительно заключил Хмель. Для начала…
Вместе со всеми я ночевал на первом этаже бывших царских казарм. Ночью стало холодно, однако спалось спокойно, крепко. Впереди была еще долгая жизнь, и сны мне не виделись в то время ни цветные ни черно-белые…
Вскоре я усвоил все правила поведения и хорошей тона беспризорной компании. Помню, что категорически запрещалось воровать друг у друга. Ценилась взаимовыручка. Если кто-то заболеет — ему приходят на помощь: и накормят, и напоят, и спать уложат заботливо. Строго очень судили обманщиков. Как правило, за обман лишали еды. Словом, какие-то стихийные наметки нравственных начал в нашем разбойничьем коллективе просматривались. Больше того, Хмель временами проводил с нами и нравоучительные дидактические беседы. Помню, вытащит из-за широкого кожаного пояса финку — а она была настолько острая, что ею наш предводитель умудрялся даже бриться, — покрутит в руках, поиграет — мы притихнем, и тогда он начинает: «Воровать, шпана, нужно уметь, Это — целая наука. И дело это не ваше…»
Действительно, все наши предприятия, лихие наскоки на базар заключались только в добывании пищи. Конечно, ловили ребят, и доставалось в таких случаях крепко. Но находились и защитники. Те нас понимали и где-то даже оправдывали: мол, голод не тетка.
В народе по этому поводу еще и так говорят: «Голь на выдумки хитра». Насколько точное замечание, судите сами: я расскажу один эпизод, который, как говорится, имел место быть на углу улицы Серебряковской, у булочной богатого нэпмана Изи Нахимовича. Кстати, сейчас там неподалеку мой бюст — как дважды Герою Советского Союза.
Эх, и чего только в этой булочной не выставляли на лотки да витрины! И огромные-то караваи пшеничного хлеба, который хоть садись на него — поднимется непокорно; и белые-то обсыпанные мукой калачи — от одного запаха дух захватывало! — и французские булочки, этак подрумяненные в печи; и сладкая сдоба — вензелями; и еще булочки, которые выпекали Только для лотков Изи Нахимовича — пышные, пахнущие ванилью, всегда теплые, — за ними сходились со всего города. Эти булочки привозили прямо из пекарни в ящиках. В строго определенное время появлялась пролетка, ящики выгружали, и тут же с лотка вам хозяин быстро расторговывал товар, дышащий Теплом русских печей.
Нам, беспризорникам, к булочной Изи практически даже приблизиться было невозможно. Грязные, все в лохмотьях, как правило, босые, еще издали мы вызывали настороженность обывателей города: барышни морщили носики, брезгливо отворачиваясь от нас, мамаши их начинали нервно теребить свои сумочки, придерживать их на всякий случай двумя руками.
А нас будто магнитом тянуло к распахнутым дверям булочной — ну хотя бы мимоходом вдохнуть удивительные запахи хлеба. В эти минуты порой до слез обидные наши прозвища: «Шпана! Жулики! Блатные!..» — похоже, даже не доходили до слуха голодных ребят.
Но вот однажды, когда терпение беспризорных новороссийских мальчишек лопнуло, родился план бесстрашной операции. Успех операции решали точность, быстрота, отвага. Ошибки при ее выполнении исключались — провал грозил бы определенными мерами наказания виновных. А замысел в общем-то был прост. Одному из нас, проходя мимо булочной Нахимовича, предстояло поравняться с лотком, выбить из-под него ножки и, когда сдобная продукция нэпмана окажется на тротуаре, завершить операцию стремительным захватом всего, что бог пошлет.
Понятно, тот нереспектабельный вид, который мы все имели, не позволял никого выдвинуть на направление главного удара. Тогда решено было одного из нас вырядить под нэпмана, что, конечно, значительно бы облегчило осуществление операции. Жребий пал на меня. Что оставалось делать? Действовать!
Поначалу нам предстояло каким-то образом обзавестись соответствующим моей фигуре костюмом. Дело нелегкое, почти неосуществимое: откуда взять деньги на такую роскошь? Проще было бы накупить на них хлеба. Выход напрашивался сам собой — реквизировать.
…Вечером неподалеку от городского парка мы устроили засаду. Нэпманские сыночки ходили обычно не в одиночку — человека по три-четыре, а то и парочками — с девицами своего круга. И вот сидим на заборе, ждем. Играет духовой оркестр. Мимо дефилируют то длинный, как жердь, то пузатенький какой.. Наконец я заметил парня ростом с меня и откровенно обрадовался — будто родного брата встретил. На мгновение смутило — с девушкой идет (как сейчас помню, на ней была аккуратная соломенная шляпка). Но… не до сантиментов, когда в твоих руках судьба целой операции! И я первым, соскочив с забора, решительно преграждаю путь соотечественнику-нэпману:
— Раздевайся!
— Ах!.. — воскликнула соломенная шляпка, но я тут же уточнил:
— Не ты. Твой фрайер!
Девица отскочила в сторону, парень, хоть и здоровый, явно растерялся. А тут Витька Принц для острастки щелкнул ножиком — и дело пошло. Пиджак, брюки, рубашка, галстук-бабочка, даже легкая тросточка — все из рук в руки. Оставили жениха в одних трусах, и сами — прямым ходом в казармы.
Хмель, осмотрев костюм, остался доволен.
— Давай, Сова, рядись! — Не терпелось всем увидеть меня нэпманом.
— Спокойно, — остановил Хмель. — Отмойте его для начала. Потом примерим…
Да, эта задачи была, пожалуй, не менее трудной, чем реквизиция нэпмановского костюма. Ни воды, ни мыла в нашей казарме не водилось. Тут я вспомнил, что на берегу моря собирали морской ил, который отмывал любую грязь, почти как мыло, и вскоре ребята весело начищали меня, словно самовар на пасху. Сделали это добросовестно, лишь волосы в порядок привести не смогли — так в разные стороны и остались торчать. Однако когда я вырядился, завязал шнурки на ботинках и расправил грудь — все притихли.
— Идет, — нарушил торжественность момента Хмель — Снимай давай. Завтра получишь. — И только тогда мои приятели разрядились:
— Ну, Сова, ты настоящий нэпман!
Я чувствовал себя почти именинником и на следующее утро, прилизав волосы на пробор, не в обычной толпе, а одиночкой, не спеша, отправился на Серебрянскую. Ребята там уже заняли диспозицию — за булочной. Я издали поприветствовал их легким учтивым поклоном, как это делали нэпманы и всякие недобитые буржуи, и тоже стал ждать пролетки с товаром, прохаживаясь неподалеку.
Пролетка подъехала к булочной в положенное время, без задержки. Все нэпманские заведения работали как часы, всякие там учеты, переучеты, санитарные дни, отгулы и загулы исключались. Хозяин и извозчик сгрузили ящики, тут же разложили булочки на лотке, и я вдруг почувствовал, что ноги мои отяжелели. Сердце учащенно застучало. Я невольно удивился: что это со мной происходит? Но к булочной потянулись люди, ждать больше было нечего, и я направился к Изиному хозяйству.
У лотка, помню, стояли две старухи и молодая женщина, Невольно подумал, что ситуация выгодная, — эти не помеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89