Этот анализ позволяет нам понять
лесной образ жизни Соловья, реальную мотивацию его разбоя, привязанность
его действий к определенному региону - вот, пожалуй, и все. Образ же как
целое, его яркая необычность остаются при этом неразъясненными, и даже
добавление в будущем новых штрихов к исторической характеристике
Соловья-разбойника вряд ли кардинально изменит ситуацию.
Давно пора уже признать, что стремление "видеть в нем только человека"
(тезис А.А.Потебни) по сути своей ошибочно, ибо человек, конечно, может и
залезать на деревья, и сильно свистеть, и носить прозвище Соловей, но чтобы
все это случайно совпало в одном человеческом образе - маловероятно. В
фигуре Соловья-разбойника подобные черты объединила глубокая внутренняя
связь, идущая от представления о его птичьей натуре. Недаром же некоторые
исполнители былины добавляли к традиционным атрибутам Соловья то крылья, то
способность летать, а иные прямо называли его птицей.
Не случайны и соответствующие деформации образа в прозаических пересказах
сюжета.
Существует, правда, еще одна точка зрения: во всем "виновато" имя
персонажа. Дескать, изначально в былине шла речь о человеке по прозвищу
Соловей, но потом его имя было воспринято как нарицательное, и постепенно
народная фантазия приписала разбойнику смертоносный свист и другие свойства
чудовищной птицы. Это мнение кочует по страницам научных работ давно,
однако так и не обросло аргументами и наблюдениями, которые бы
подтверждали, что нечто подобное действительно могло иметь место.
Напротив., легко привести факт, ставящий эту гипотезу под сомнение. В эпосе
ведь у Соловья-разбойника есть тезка - заморский жених Соловей Будимирович,
которому посвящена отдельная былина. И он, несмотря на имя, никаких птичьих
черт не приобрел, хотя времени у него для этого тоже было предостаточно
(сложение былины о Соловье Будимировиче относят обычно к середине XI века).
Нет, не удается "растворить" фантастику образа Соловья-разбойника в реалиях
древнерусской жизни. Исторический комментарий помог нам вскрыть только
верхние, самые близкие к нам по времени слои этого образа, а под ними
обнаруживаются более древние и куда менее ясные.
МИФ?
Как много значит в науке обыкновенная наблюдательность!.. В конце XIX
века В.Ф.Миллер, будущий академик, обратил внимание на деталь, мимо которой
проходили ученые как до, так и после него. Курьезно, но и сам Миллер,
увлекшись позднее изучением исторической основы былин, в том числе и былины
о Соловье-разбойнике, к своему наблюдению уже не возвращался. А жаль. Оно
способно стать тем кончиком нити, потянув за который, можно постепенно
распутать если и не весь клубок загадок образа Соловья, то, во всяком
случае, его немалую часть.
Вот над чем задумался В.Ф.Миллер: "Илья, по-видимому, не желает убить
Соловья, а между тем пускает ему стрелу в глаз - в одно из самых уязвимых
мест. Былины говорят даже, что стрела вышибла Соловью правое око со косицею
или вышла в левое ухо, за чем, казалось бы, должна последовать немедленная
смерть. Это стреляние в глаз, однако без цели убить, представляется нам
странным". Противоестественность ситуации, добавлю, почувствовал не только
ученый. Несколько исполнителей былины и переписчиков повести о
Соловье-разбойнике сделали одну и ту же примечательную ошибку: сообщили,
что Илья Муромец убил Соловья при первой встрече, хотя далее в их текстах
разбойник как ни в чем не бывало разговаривает, свистит и т.п. Столь
сильной оказывалась подсознательная уверенность, что богатырский выстрел в
глаз должен быть смертелен...
Разгадка этого парадокса, найденная В.Ф.Миллером, проста и правдоподобна.
"Нам кажется, - писал он, - что в стрелянии именно в глаз нужно видеть
survival (пережиток. - Ю.М.) того сказочного мотива, что для некоторых
чудовищных или вообще исключительных существ смерть возможна при условии
поражения только одного определенного места на теле". Действительно, в
эпосах народов мира единственным уязвимым местом противника главного героя
иногда является глаз. Но даже если соответствующий мотив в былине
знаменовал собой лишь богатырскую меткость стрельбы и ничего больше, все
равно выстрел в глаз предполагает смерть, и, таким образом, В.Ф.Миллеру
удалось нащупать в сюжете былины о Соловье-разбойнике след другого, более
старого сюжета с несколько иной логикой противоборства.
Опираясь на это наблюдение, можно представить себе следующее. Как и у
других народов, у восточных славян издревле существовало сказание о победе
некоего героя над мифологическим чудовищем. Выехал этот герой на схватку с
непобедимым прежде врагом, выдержал его атаку и убил стрелою в глаз. Не
исключено, что завершалось сказание так же, как и некоторые упоминавшиеся
ранее прозаические тексты: герой разрубил тело грозного Соловья на кусочки,
и они превратились в безобидных соловьев. Позднее, в пору интенсивного
формирования былинного эпоса, древний сюжет использовали для создания
былины на куда более актуальную тему борьбы за целостность Русского
государства. Героя сделали крестьянином из Муромской земли, его противник
Соловей стал олицетворением сепаратистов-вятичей, был добавлен эпизод с
освобождением Чернигова. Сместились и сюжетные акценты. Все помыслы героя в
былине центростремительны: он отправляется из дома не на бой с Соловьем, а
на службу к киевскому князю, и даже путь через разбойничью заставу он
предпочитает не только потому, что храбр, силен и верит в победу над
Соловьем, но и потому еще, что так быстрее добраться до Киева.
Соответственно и заслуга в ликвидации разбойника становится для Ильи
"пропуском" в круг главных киевских богатырей. Это навело создателей былины
на мысль продлить сюжетное существование Соловья. Илье нужно было
предъявить его в Киеве, причем лучше живым, во всей его мощи, чтобы
Владимир и князья-бояре на себе испытали силу его свиста и по-настоящему
оценили подвиг Ильи, избавившего Русь от такой напасти, а заодно и были
наказаны за оскорбительное недоверие к рассказу богатыря.
Переделка старого сюжета на новый лад прошла в целом успешно, однако
кое-какие нестыковки остались. И это не только противоречие между новой
задачей героя в борьбе с врагом и прежним способом его поражения
("стреляние в глаз без цели убить"). Сама раздвоенность образа Соловья
легко объяснима совмещением двух разновременных сюжетных пластов. Вспомним:
ощущение двуликости персонажа рождается благодаря контрасту между первой -
как теперь ясно, древнейшей - частью былинного сюжета, где Соловей выглядит
чудовищем, и частью второй, в которой он очеловечен. Не случайно у
разбойника в былине оказалось два жилища - гнездо, естественное для
мифической птицы, и дом, подобающий историзированному врагу.
Короче и упрощенно говоря, былинный Соловей-разбойник - это миф, одетый в
исторические одежды, и фантастическая сущность образа сложилась в недрах
мифологии. Посмотрим теперь, что способен прибавить к пониманию персонажа
его анализ с этих позиций. Безусловно, правы те, кто возводит сюжет о
Соловье к общеиндоевропейскому мифу о борьбе со Змеем, изначально -
воплощением опасных для человека природных сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
лесной образ жизни Соловья, реальную мотивацию его разбоя, привязанность
его действий к определенному региону - вот, пожалуй, и все. Образ же как
целое, его яркая необычность остаются при этом неразъясненными, и даже
добавление в будущем новых штрихов к исторической характеристике
Соловья-разбойника вряд ли кардинально изменит ситуацию.
Давно пора уже признать, что стремление "видеть в нем только человека"
(тезис А.А.Потебни) по сути своей ошибочно, ибо человек, конечно, может и
залезать на деревья, и сильно свистеть, и носить прозвище Соловей, но чтобы
все это случайно совпало в одном человеческом образе - маловероятно. В
фигуре Соловья-разбойника подобные черты объединила глубокая внутренняя
связь, идущая от представления о его птичьей натуре. Недаром же некоторые
исполнители былины добавляли к традиционным атрибутам Соловья то крылья, то
способность летать, а иные прямо называли его птицей.
Не случайны и соответствующие деформации образа в прозаических пересказах
сюжета.
Существует, правда, еще одна точка зрения: во всем "виновато" имя
персонажа. Дескать, изначально в былине шла речь о человеке по прозвищу
Соловей, но потом его имя было воспринято как нарицательное, и постепенно
народная фантазия приписала разбойнику смертоносный свист и другие свойства
чудовищной птицы. Это мнение кочует по страницам научных работ давно,
однако так и не обросло аргументами и наблюдениями, которые бы
подтверждали, что нечто подобное действительно могло иметь место.
Напротив., легко привести факт, ставящий эту гипотезу под сомнение. В эпосе
ведь у Соловья-разбойника есть тезка - заморский жених Соловей Будимирович,
которому посвящена отдельная былина. И он, несмотря на имя, никаких птичьих
черт не приобрел, хотя времени у него для этого тоже было предостаточно
(сложение былины о Соловье Будимировиче относят обычно к середине XI века).
Нет, не удается "растворить" фантастику образа Соловья-разбойника в реалиях
древнерусской жизни. Исторический комментарий помог нам вскрыть только
верхние, самые близкие к нам по времени слои этого образа, а под ними
обнаруживаются более древние и куда менее ясные.
МИФ?
Как много значит в науке обыкновенная наблюдательность!.. В конце XIX
века В.Ф.Миллер, будущий академик, обратил внимание на деталь, мимо которой
проходили ученые как до, так и после него. Курьезно, но и сам Миллер,
увлекшись позднее изучением исторической основы былин, в том числе и былины
о Соловье-разбойнике, к своему наблюдению уже не возвращался. А жаль. Оно
способно стать тем кончиком нити, потянув за который, можно постепенно
распутать если и не весь клубок загадок образа Соловья, то, во всяком
случае, его немалую часть.
Вот над чем задумался В.Ф.Миллер: "Илья, по-видимому, не желает убить
Соловья, а между тем пускает ему стрелу в глаз - в одно из самых уязвимых
мест. Былины говорят даже, что стрела вышибла Соловью правое око со косицею
или вышла в левое ухо, за чем, казалось бы, должна последовать немедленная
смерть. Это стреляние в глаз, однако без цели убить, представляется нам
странным". Противоестественность ситуации, добавлю, почувствовал не только
ученый. Несколько исполнителей былины и переписчиков повести о
Соловье-разбойнике сделали одну и ту же примечательную ошибку: сообщили,
что Илья Муромец убил Соловья при первой встрече, хотя далее в их текстах
разбойник как ни в чем не бывало разговаривает, свистит и т.п. Столь
сильной оказывалась подсознательная уверенность, что богатырский выстрел в
глаз должен быть смертелен...
Разгадка этого парадокса, найденная В.Ф.Миллером, проста и правдоподобна.
"Нам кажется, - писал он, - что в стрелянии именно в глаз нужно видеть
survival (пережиток. - Ю.М.) того сказочного мотива, что для некоторых
чудовищных или вообще исключительных существ смерть возможна при условии
поражения только одного определенного места на теле". Действительно, в
эпосах народов мира единственным уязвимым местом противника главного героя
иногда является глаз. Но даже если соответствующий мотив в былине
знаменовал собой лишь богатырскую меткость стрельбы и ничего больше, все
равно выстрел в глаз предполагает смерть, и, таким образом, В.Ф.Миллеру
удалось нащупать в сюжете былины о Соловье-разбойнике след другого, более
старого сюжета с несколько иной логикой противоборства.
Опираясь на это наблюдение, можно представить себе следующее. Как и у
других народов, у восточных славян издревле существовало сказание о победе
некоего героя над мифологическим чудовищем. Выехал этот герой на схватку с
непобедимым прежде врагом, выдержал его атаку и убил стрелою в глаз. Не
исключено, что завершалось сказание так же, как и некоторые упоминавшиеся
ранее прозаические тексты: герой разрубил тело грозного Соловья на кусочки,
и они превратились в безобидных соловьев. Позднее, в пору интенсивного
формирования былинного эпоса, древний сюжет использовали для создания
былины на куда более актуальную тему борьбы за целостность Русского
государства. Героя сделали крестьянином из Муромской земли, его противник
Соловей стал олицетворением сепаратистов-вятичей, был добавлен эпизод с
освобождением Чернигова. Сместились и сюжетные акценты. Все помыслы героя в
былине центростремительны: он отправляется из дома не на бой с Соловьем, а
на службу к киевскому князю, и даже путь через разбойничью заставу он
предпочитает не только потому, что храбр, силен и верит в победу над
Соловьем, но и потому еще, что так быстрее добраться до Киева.
Соответственно и заслуга в ликвидации разбойника становится для Ильи
"пропуском" в круг главных киевских богатырей. Это навело создателей былины
на мысль продлить сюжетное существование Соловья. Илье нужно было
предъявить его в Киеве, причем лучше живым, во всей его мощи, чтобы
Владимир и князья-бояре на себе испытали силу его свиста и по-настоящему
оценили подвиг Ильи, избавившего Русь от такой напасти, а заодно и были
наказаны за оскорбительное недоверие к рассказу богатыря.
Переделка старого сюжета на новый лад прошла в целом успешно, однако
кое-какие нестыковки остались. И это не только противоречие между новой
задачей героя в борьбе с врагом и прежним способом его поражения
("стреляние в глаз без цели убить"). Сама раздвоенность образа Соловья
легко объяснима совмещением двух разновременных сюжетных пластов. Вспомним:
ощущение двуликости персонажа рождается благодаря контрасту между первой -
как теперь ясно, древнейшей - частью былинного сюжета, где Соловей выглядит
чудовищем, и частью второй, в которой он очеловечен. Не случайно у
разбойника в былине оказалось два жилища - гнездо, естественное для
мифической птицы, и дом, подобающий историзированному врагу.
Короче и упрощенно говоря, былинный Соловей-разбойник - это миф, одетый в
исторические одежды, и фантастическая сущность образа сложилась в недрах
мифологии. Посмотрим теперь, что способен прибавить к пониманию персонажа
его анализ с этих позиций. Безусловно, правы те, кто возводит сюжет о
Соловье к общеиндоевропейскому мифу о борьбе со Змеем, изначально -
воплощением опасных для человека природных сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19