Киевский князь Мстислав победил много народов и захватил ряд земель, в том
числе и вотчину другого Мстислава, великого князя, жившего в Галиче.
Оскорбленный Мстислав галицкий "и вся земля Руская сташа на реки Почайне, и
ту прииха к нему Олександр Попович..." Узнав о выступлении противников,
Мстислав киевский вывел свою рать, а затем сказал воеводе Дрозду: "Еди,
испытай, есть ли князь великий на реки Почайне". Воевода отказался: "Не
иду, яз Дрозд потка (птица), а тамо есть Соловей". Ехать вызвался другой
воевода - Волчий Хвост. Подъехав к реке Почайне, он вступил в бой с
Александром Поповичем, но потерпел поражение. После этого Александр
Попович, в котором легко узнать былинного Алешу Поповича, разбил в одиночку
все полки киевского князя и вернул Мстиславу галицкому его вотчину.
Конфликт двух Мстиславов, вероятно, вымышлен, а фольклорное, скажу точнее
- эпическое, происхождение "батальной" части рассказа не вызывает сомнений.
Для нас, конечно, интереснее всего фраза "яз Дрозд потка, а тамо есть
Соловей". Историк Б.М.Клосс, опубликовавший этот летописный фрагмент об
Александре Поповиче, толкует слова воеводы как простое иносказание:
"Дрозду-птице нечего равняться с соловьем". Здесь, однако, угадывается
более сложный подтекст.
В самом деле, как метафорическому дрозду соответствует в реальном плане
воевода Дрозд, так и соловью иносказания должен соответствовать кто-то из
действующих лиц. Из сюжета следует, что это Александр Попович. Он находится
"тамо", на Почайне, куда киевский князь посылает воевод, и именно его, как
подтвердило вскоре поражение Волчьего Хвоста, имел все основания виться
Дрозд. Но почему Александр назван Соловьем? Ведь не в пении он превосходит
противника (чем еще соловей лучше дрозда?), а в силе, боевитости. Для того
же, чтобы выразить его воинское превосходство, используя символику птиц,
куда лучше подошел бы другой метафорический образ - сокола, орла и т.п. И
все-таки в иносказательном сравнении двух воинов был выбран отчего-то
"певческий", а не "силовой" ряд образов.
Мы знаем одного лишь "певучего" Соловья, который способен символизировать
собой необычайную мощь и смер-те.яьную опасность для любого человека, - это
былинный разбойник. Вспомним, его часто представляли "сильным богатырем".
Так не ему ли уподобили Александра Поповича? Правда, столь изощренные
приемы, когда один персонаж характеризуется с помощью намека на другого (и
из иного сюжета), фольклорной поэтике не свойственны; скорее это можно
отнести на счет творческого вмешательства автора литературной обработки
сказания (вероятно, им был сам составитель летописи). Конечно, это
предположение очень шатко. Доказать, что в тексте действительно содержался
намек на былинного Соловья, вряд ли возможно, С другой стороны, и
допустить, что некто в XIV веке или чуть раньше самостоятельно применил
образ соловья для метафоризации богатырской силы, ничего нс слышав о
Соловье-разбойнике, тоже довольно трудно. Оставляя вопрос открытым, я хотел
бы только заострить внимание на времени включения этого сюжета в летопись.
Да, то же самое, что и в предыдущем случае, столетие, вообще отмеченное
широким проникновением в летописи эпических материалов. Тот же процесс
"дополнения" истории задним числом, когда летописец, руководствуясь одному
ему известными соображениями, привязывал сведения, почерпнутые из
современного ему фольклора, к тем или иным датам далекого прошлого. Надежды
на обнаружение древнего и независимого от эпоса свидетельства о
Соловье-разбойнике опять не оправдываются. Перед нами в лучшем случае
поздний литературный отзвук былины.
Итак, прояснить проблему историчности Соловья-разбойника традиционным для
науки путем - обратившись к письменным источникам - пока не удалось. Более
перспективным оказался другой путь - рассмотрение географических данных,
содержащихся в былине.
Кратчайший путь из Мурома к Киеву в условиях Древней Руси скорее всего
пролегал бы через Чернигов. Былина в этом отношении точна. Она
рассказывает, как Илья Муромец, спеша в Киев, проезжает мимо Чернигова и
видит, что город со всех сторон обступила вражеская рать. Богатырь нс мог
не прийти на выручку осажденным. Благодарные черниговцы просят Илью
остаться у них в городе воеводой. Но питаны у богатыря иные, он спрашивает
"дорожку прямоезжую" на Киев. Тут-то впервые он и узнает о
Соловье-разбойнике, который эту самую дорогу оседлал.
Вроде бы координаты логова Соловья обозначены: где-то между Киевом и
Черниговом. Однако исследователи с редким единодушием отказывались
принимать это сообщение на веру. Мешало другое, более правдоподобное
указание той же былины, согласно которому встреча Ильи Муромца с
Соловьем-разбойником состоялась в Брынских или Брянских лесах. Про густые
Брянские леса слышали, наверное, все. Существует даже достаточно
обоснованная гипотеза, что само название Дебрянск, под которым город
Брянск фигурировал первоначально в летописях, произошло от слова "дебри".
Ну, а что это за леса Брынские?
Их связывают с небольшой рекой Брынь, впадающей в Жиздру, приток Оки. На
берегу есть одноименное село. Глядя на современные карты, трудно поверить,
что эта речка или населенный пункт, о существовании которых сегодня мало
кто знает, могли дать имя знаменитым лесам. Но места эти, очевидно, не
всегда были безвестными. Рядом с селом Брынь имеется древнее городище. По
мнению специалистов, именно здесь находился летописный Брын, упомянутый
1228 годом (князь Михаил Всеволодович "бе бо тогда в Брыну"). Скорее всего,
по этому городу окрестные леса и получили свое название. Как уже сказано, в
записях былины фигурируют оба топонима. Одни варианты поселяют
Соловья-разбойника в Брынских лесах, другие - в Брянских. Но нет никакого
сомнения, что первоначально обителью Соловья эпос называл именно Брынские
леса. Варианты былины с их упоминанием зафиксированы в самых разных
регионах, от Поволжья до Сибири, что указывает на древность, исконность
употребления данного топонима в произведении. О Брянских же лесах речь идет
только в двух былинных записях территориально ограниченной (мезенской)
традиции. Здесь резоннее предположить позднюю, может быть, даже машинальную
"корректировку" названия в соответствии с более известным топонимом.
Впрочем, сама легкость этой топонимической подмены наводит на серьезные
раздумья. Как вышло, что два соседних лесных массива (см. рис.), между
которыми, строго говоря, вообще не видно какой-либо естественной границы,
называются почти одинаково? Среди возможных ответов подкупает своей
простотой следующий. Не исключено, что поначалу весь огромный лесной массив
между верховьями Оки и Десны именовали Брынским. Позднее, когда Брын
превратился в захудалое поселение, а Брянск, напротив, приобрел широкую
известность как столица удельного княжества, общее название лесов стали
соответствующим образом подправлять, благо для этого было достаточно
изменить всего одну букву... Возможно, какое-то время оба названия, старое
и новое, сосуществовали на правах синонимов. Однако процесс уточнения и
конкретизации географических представлений, сопутствовавший заселению
междуречья Оки и Десны, неизбежно вел к тому, что Брынскими все чаще звали
леса только по Брыни, а Брянскими - те, что ближе к одноименному городу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19