Иной раз исполнители прямо указывали на причинную
связь между ними; согласно некоторым, правда, очень редким, записям, конь
Ильи сперва споткнулся, а затем упал на колени, или просто "споткнулся на
колени со свиста", или даже "спотыкнулся на карачки со всех четырех ног",
как сказано в одной рукописной повести XVIII века явно под влиянием
какого-то устного источника. Но важно в вариантных добавлениях и другое -
мысль об испуге коня. Именно этим сказители пытались объясните и падение
его на колени, и спотыкание. Порой же они вовсе уходили от традиционной
версии и взамен сообщали, что богатырский конь от свиста "вздрогнул",
"остановился как вкопанный", "скакал на ноги задние", - всякий раз, как мы
видим, выбирались типичные для лошадей реакции испуга.
Однако самым важным является то, что такую же мотивировку поведения коня,
судя по всему, подразумевали и создатели былины. Мы еще не заслушали мнение
главного свидетеля. Когда под Ильей конь пал на колени, он получил от
хозяина гневную отповедь:
- Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Не слыхал ты посвисту соловьего, Не
слыхал ты покрику звериного?..
То есть конь испугался звука, а не был сбит с ног налетевшим ураганом
(хотя леса в тот момент пригнулись) и не потерял устойчивость из-за
предательского дрожания "матери - сырой земли". Именно так следует понимать
слова Ильи Муромца, а уж его-то оценке происшедшего мы можем довериться...
Рассмотрение эпизода с конем не то чтобы поколебало нашу рабочую гипотезу
о механизме действия свиста, но заставило принять во внимание и
принципиально новый аспект - психологический. Тем интереснее обратиться
теперь к влиянию соловьиного оружия на человека.
Наиболее информативна в этом отношении сцена, когда Соловей свистит в
Киеве, в княжеских палатах. Поначалу реакция людей на свист изображалась
так: все присутствовавшие попадали, еле удержались на ногах только князь
Владимир со княгинею, да и то благодаря помощи Ильи, с самим же богатырем
ничего не отучилось. Время нарушило стройность этой схемы. К двум основным
мотивам, характеризующим реакцию киевлян ("еле устояли" - "упали"),
добавилось множество новых. По вариантам былины, люди в Киеве - а порой уже
и сам Владимир - от соловьиного свиста шатаются, падают на колени (явно по
примеру коня Ильи), ползают на четвереньках, катаются по земле и т.п. Тем
не менее все эти поздние мотивы лишь подчеркивают, проявляют разными
гранями изначально содержавшувэся в былине мысль: человеку при свисте
Соловья-разбойника трудно устоять на ногах.
Очень естественно увидеть здесь новое подтверждение того, что разбойник
"все низвергал своим посвистом, словно напором стремительного вихря"
(характеристика А.Н.Афанасьева). С другой стороны, можно было бы привести
немало рассказов, как люди падали, шатались или опускались на четвереньки
во время землетрясений. Разумеется, отмечены такие факты и свидетелями
Тунгусской катастрофы, причем случалось это с людьми и на открытом
пространстве, и внутри помещений --к примеру, в одном доме человека после
взрыва "качнуло, словно от сильного ветра", а сидевших в другой избе,
очевидно за утренней трапезой, "сбросило с лавок на пол". Короче, по
внешним признакам человеческая реакция на свист Соловья полностью
соответствует нашей исходной гипотезе о характере его действия:
"сотрясающая буря".
Но сразу же приходится сделать одну весьма существенную оговорку. Даже
если эта интерпретация верна, относить ее можно только к периоду зарождения
былины и к самым ранним этапам ее бытования. Потому что на последнем этапе,
когда с былиной познакомились собиратели фольклора - а мы вправе, учитывая
известную инерционность народно-поэтического мышления, экстраполировать
наблюдавшуюся ситуацию еще на два-три столетия назад, - в сознании
сказителей доминировали совсем другие взгляды.
Основанием для такого вывода служит все тот же бесценный показатель -
микроизменения, вносившиеся исполнителями в традиционный текст. Бывали
случаи, когда индивидуальное привнесение подхватывалось другими
исполнителями, становясь, в свою очередь, традиционным. Это само по себе
свидетельствует о принципиальном соответствии его коллективному
скааительско-му пониманию данного места былины. Но не менее, если не более
значимы для нас факты независимого появления в разных вариантах близких по
смыслу нововведений. Когда же в нашем распоряжении почти две сотни
вариантов (считая прозаические пересказы), появляется возможность сделать
статистические замеры: какого характера детали вносились исполнителями
чаще, какие - реже, а какие не появлялись совсем, хотя, казалось бы, их
следовало ожидать. "Умолчания" на фоне большого количества вариантов тоже
красноречивы. Так вот. Во всем массиве опубликованных записей сюжета о
Соловье практически нет деталей, которые подтверждали бы, что исполнители
связывали падение людей от свиста разбойника с "напором стремительного
вихря" или трясением земли. Наоборот, многие вариантные разработки эпизода
показывают, что падение объясняли не механическими, а физиологическими
причинами, если позволить себе в разговоре о содержании былины
естественнонаучную терминологию.
Вообще по части понимания и изображения человеческих последствий свиста в
былине чувствуется некая проблемная напряженность, своеобразная "драма
идей", растянувшаяся на века; и перипетии ее, по счастью, тоже оставили
свои достаточно ясные следы в имеющихся записях произведения.
Один из главных источников этой напряженности был заложен в былине с
самого начала. Попросту говоря, ее создатели не позволили проявиться в
полной мере злодейским способностям Соловья. Практически нереализованной
осталась... смертельная сила его свиста. О том, что своим свистом разбойник
убивает людей, мы, как и Илья Муро-мец, узнаем из сообщения черниговцев. Но
ведь это, выражаясь научным языком, только экспозиция, обрисовка положения
дел до того момента, как стало развертываться действие былины. В самом же
этом действии, так сказать, на наших глазах, Соловей уже никого не убивает.
Два раза ему по сюжету предоставилась такая возможность - и оба раза у
создателей былины нашлись веские художественные причины не допустить
смертельного исхода.
Илья Муромец, столкнувшись с Соловьем в лесу, да и позднее, в Киеве, не
мог погибнуть от его свиста просто по законам эпоса: богатырь есть
богатырь, ему суждено одолеть чудовище. Далее по замыслу былины Соловей
должен был продемонстрировать мощь своего оружия на киевской "массовке".
Придумывая эту сцену, авторы произведения решали внутренне противоречивую
задачу. С одной стороны, желательно было показать действие свиста на
киевлян как можно более сильным, оправдывающим грозную репутацию
разбойника. С другой стороны, и здесь логика сюжета исключала гибель
присутствующих. Теперь разбойник был в полном подчинении у Ильи и свистел
по его приказу, а богатырь никак не мог допустить появления новых жертв
Соловьева разбоя, даже если они пришлись бы на долю такой малосимпатичной
публики, как княжеско-боярская верхушка. Тем более не мог он допустить
реальной угрозы для жизни князя Владимира, на службу к которому приехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
связь между ними; согласно некоторым, правда, очень редким, записям, конь
Ильи сперва споткнулся, а затем упал на колени, или просто "споткнулся на
колени со свиста", или даже "спотыкнулся на карачки со всех четырех ног",
как сказано в одной рукописной повести XVIII века явно под влиянием
какого-то устного источника. Но важно в вариантных добавлениях и другое -
мысль об испуге коня. Именно этим сказители пытались объясните и падение
его на колени, и спотыкание. Порой же они вовсе уходили от традиционной
версии и взамен сообщали, что богатырский конь от свиста "вздрогнул",
"остановился как вкопанный", "скакал на ноги задние", - всякий раз, как мы
видим, выбирались типичные для лошадей реакции испуга.
Однако самым важным является то, что такую же мотивировку поведения коня,
судя по всему, подразумевали и создатели былины. Мы еще не заслушали мнение
главного свидетеля. Когда под Ильей конь пал на колени, он получил от
хозяина гневную отповедь:
- Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Не слыхал ты посвисту соловьего, Не
слыхал ты покрику звериного?..
То есть конь испугался звука, а не был сбит с ног налетевшим ураганом
(хотя леса в тот момент пригнулись) и не потерял устойчивость из-за
предательского дрожания "матери - сырой земли". Именно так следует понимать
слова Ильи Муромца, а уж его-то оценке происшедшего мы можем довериться...
Рассмотрение эпизода с конем не то чтобы поколебало нашу рабочую гипотезу
о механизме действия свиста, но заставило принять во внимание и
принципиально новый аспект - психологический. Тем интереснее обратиться
теперь к влиянию соловьиного оружия на человека.
Наиболее информативна в этом отношении сцена, когда Соловей свистит в
Киеве, в княжеских палатах. Поначалу реакция людей на свист изображалась
так: все присутствовавшие попадали, еле удержались на ногах только князь
Владимир со княгинею, да и то благодаря помощи Ильи, с самим же богатырем
ничего не отучилось. Время нарушило стройность этой схемы. К двум основным
мотивам, характеризующим реакцию киевлян ("еле устояли" - "упали"),
добавилось множество новых. По вариантам былины, люди в Киеве - а порой уже
и сам Владимир - от соловьиного свиста шатаются, падают на колени (явно по
примеру коня Ильи), ползают на четвереньках, катаются по земле и т.п. Тем
не менее все эти поздние мотивы лишь подчеркивают, проявляют разными
гранями изначально содержавшувэся в былине мысль: человеку при свисте
Соловья-разбойника трудно устоять на ногах.
Очень естественно увидеть здесь новое подтверждение того, что разбойник
"все низвергал своим посвистом, словно напором стремительного вихря"
(характеристика А.Н.Афанасьева). С другой стороны, можно было бы привести
немало рассказов, как люди падали, шатались или опускались на четвереньки
во время землетрясений. Разумеется, отмечены такие факты и свидетелями
Тунгусской катастрофы, причем случалось это с людьми и на открытом
пространстве, и внутри помещений --к примеру, в одном доме человека после
взрыва "качнуло, словно от сильного ветра", а сидевших в другой избе,
очевидно за утренней трапезой, "сбросило с лавок на пол". Короче, по
внешним признакам человеческая реакция на свист Соловья полностью
соответствует нашей исходной гипотезе о характере его действия:
"сотрясающая буря".
Но сразу же приходится сделать одну весьма существенную оговорку. Даже
если эта интерпретация верна, относить ее можно только к периоду зарождения
былины и к самым ранним этапам ее бытования. Потому что на последнем этапе,
когда с былиной познакомились собиратели фольклора - а мы вправе, учитывая
известную инерционность народно-поэтического мышления, экстраполировать
наблюдавшуюся ситуацию еще на два-три столетия назад, - в сознании
сказителей доминировали совсем другие взгляды.
Основанием для такого вывода служит все тот же бесценный показатель -
микроизменения, вносившиеся исполнителями в традиционный текст. Бывали
случаи, когда индивидуальное привнесение подхватывалось другими
исполнителями, становясь, в свою очередь, традиционным. Это само по себе
свидетельствует о принципиальном соответствии его коллективному
скааительско-му пониманию данного места былины. Но не менее, если не более
значимы для нас факты независимого появления в разных вариантах близких по
смыслу нововведений. Когда же в нашем распоряжении почти две сотни
вариантов (считая прозаические пересказы), появляется возможность сделать
статистические замеры: какого характера детали вносились исполнителями
чаще, какие - реже, а какие не появлялись совсем, хотя, казалось бы, их
следовало ожидать. "Умолчания" на фоне большого количества вариантов тоже
красноречивы. Так вот. Во всем массиве опубликованных записей сюжета о
Соловье практически нет деталей, которые подтверждали бы, что исполнители
связывали падение людей от свиста разбойника с "напором стремительного
вихря" или трясением земли. Наоборот, многие вариантные разработки эпизода
показывают, что падение объясняли не механическими, а физиологическими
причинами, если позволить себе в разговоре о содержании былины
естественнонаучную терминологию.
Вообще по части понимания и изображения человеческих последствий свиста в
былине чувствуется некая проблемная напряженность, своеобразная "драма
идей", растянувшаяся на века; и перипетии ее, по счастью, тоже оставили
свои достаточно ясные следы в имеющихся записях произведения.
Один из главных источников этой напряженности был заложен в былине с
самого начала. Попросту говоря, ее создатели не позволили проявиться в
полной мере злодейским способностям Соловья. Практически нереализованной
осталась... смертельная сила его свиста. О том, что своим свистом разбойник
убивает людей, мы, как и Илья Муро-мец, узнаем из сообщения черниговцев. Но
ведь это, выражаясь научным языком, только экспозиция, обрисовка положения
дел до того момента, как стало развертываться действие былины. В самом же
этом действии, так сказать, на наших глазах, Соловей уже никого не убивает.
Два раза ему по сюжету предоставилась такая возможность - и оба раза у
создателей былины нашлись веские художественные причины не допустить
смертельного исхода.
Илья Муромец, столкнувшись с Соловьем в лесу, да и позднее, в Киеве, не
мог погибнуть от его свиста просто по законам эпоса: богатырь есть
богатырь, ему суждено одолеть чудовище. Далее по замыслу былины Соловей
должен был продемонстрировать мощь своего оружия на киевской "массовке".
Придумывая эту сцену, авторы произведения решали внутренне противоречивую
задачу. С одной стороны, желательно было показать действие свиста на
киевлян как можно более сильным, оправдывающим грозную репутацию
разбойника. С другой стороны, и здесь логика сюжета исключала гибель
присутствующих. Теперь разбойник был в полном подчинении у Ильи и свистел
по его приказу, а богатырь никак не мог допустить появления новых жертв
Соловьева разбоя, даже если они пришлись бы на долю такой малосимпатичной
публики, как княжеско-боярская верхушка. Тем более не мог он допустить
реальной угрозы для жизни князя Владимира, на службу к которому приехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19