(Следует заметить: несмотря на
"трехголосие" Соловья-разбойника, сказители прекрасно понимали, что главным
в этой звуковой гамме является свист; при забывании формулы многозвучия
упоминался только он.) Ну, а с кем из живых существ мог ассоциироваться
такой персонаж в первую очередь? Конечно же, с соловьем, который ничем,
кроме своего свиста, и не знаменит. Напомню, что к этой ассоциации
подталкивал и образ голосистого - может быть, даже многоголосого - Дива в
"птичьей" позиции и еще более образ соловья на вершине мирового дерева.
По-видимому, соблазн использовать гармоничную связку понятий
"свист/соловей" для создания нового персонажа оказался столь велик, что в
глазах неизвестных нам творцов мифологического эпоса он перевесил риск
войти в противоречие с миролюбивым характером соловья. И творческая
дерзость в данном случае оправдала себя сполна. Благодаря ей появилась не
очередная вариация Змея - возник образ свежий, яркий, восхищающий
мастерством его "выделки". Заложенная в нем идея лишний раз доказала свою
плодотворность, когда спустя какое-то время мифологический Соловей пережил
свое второе рождение, став исто-рико-эпическим Соловьем-разбойником,
который жил в народной памяти много столетий.
СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ
Удивительно, но факт: главная тайна Соловья-разбойника ученых практически
не беспокоила. Если из всего написанного об этом персонаже можно составить
приличный сборник, то все, что написано за полтора века о свисте Соловья,
уместилось бы, пожалуй, на одной странице. Причем в большинстве своем это
замечания, сделанные вскользь, мимоходом, но весьма уверенные по тону.
Наличия здесь серьезной проблемы не ощутил или, по крайней мере, не
обозначил никто. По-существу, исследовать ее приходится впервые.
Картина свиста Соловья-разбойника дается в былине трижды. Сначала о
страшных последствиях свиста предупреждают Илью черниговцы, затем Соловей
демонстрирует свою мощь, пытаясь остановить богатыря в Брынском лесу, и
наконец очевидцами действия свиста и его жертвами становятся киевляне.
Соответственно, мы имеем возможность оценить, как соловьиное оружие влияло
на природу, строения, людей, а также на коня Ильи Муромца.
Насколько можно сегодня судить об истории текста былины (обоснование этой
реконструкции, интересное только фольклористам, я вынужден буду всякий раз
опускать), действие свиста Соловья на природу первоначально описывалось
так: земля задрожала, вода взволновалась, леса к земле приклонились.
По-видимому, довольно рано эта картина стала дополняться в вариантах былины
близкими по смыслу эффектами: от свиста с кряжей посыпался песок, вода в
реке помутилась, леса зашатались, с деревьев посыпалась листва и т.п.
Надо сразу же сказать, что все эти мотивы глубоко традиционны. В народной
лирике соответствующие явления символизируют горе, печаль, выступают как
"эмоциональная" реакция природы на убийство, войну. С тем же значением
использованы они и в "Слове о полку Игореве": когда на войско Игоря
движутся половцы, "земля тутнет (гудит)" и "рекы мутно т^куть", после же
поражения русских "древо с тугою (печалью) к земли преклонилось" и "листвие
срони". Земля дрожит, а вода волнуется при появлении сказочного
Змея, при рождении Волха. С деревьев летят листья, как мы помним, от
свиста Змея или черта в шутливой сказке "Кто сильнее свистнет". Короче
говоря, ясно, что природные эффекты для живописания разбойничьего свиста
были взяты из фонда уже существовавших мотивов, причем многое Соловей
получил по наследству от сказочно-мифологического Змея.
Хорошо, но как понимали создатели образа Соловья-разбойника и исполнители
былины о нем сам механизм действия его свиста, почему они отбирали именно
эти мотивы? Вот вопрос, который теперь выходит для нас на первый план. По
большинству мотивов - волнению вод, сгибанию деревьев, шатанию леса,
облетанию листвы - видно, что действие свиста Соловья-разбойника
уподоблялось действию сильного ветра. Основанием для этого служило
простейшее наблюдение, что свист человека вызывается струйкой выдыхаемого
воздуха, а ветер, в свою очередь, шумит, как живое существо, ведь и сегодня
мы говорим о свисте ветра, вое бури, рёве урагана... Дополнительным, но
очень важным фактором была давняя связь понятий ветра и птицы (их
древнейшие индоевропейские названия происходят от одного корня со значением
"дуть"), что проявлялось в мифологических образах птицы, взмахами своих
крыльев рождающей бурю, или крылатого бога ветра.
Все это подметили уже первые отечественные мифологи, интерпретировавшие в
соответствующем духе сам былинный образ. К примеру, А.А.Шифнер считал
противника Ильи Муромца "буревым великаном", А.Н.Афанасьев тоже был
убежден, что "в образе Соловья-разбойника народная фантазия олицетворяла
демона бурной, грозовой тучи", а Н.И.Кареев задавался вопросом, не следует
ли искать "мифическую подкладку" фигуры Соловья в древнерусском Стрибоге,
который, как полагают (основываясь на выражении из все того же "Слова":
"ветри, Стрибожи внуци"), мог быть покровителем воздушной стихии.
Думается, однако, что мы не вправе так сильно сближать Соловья-разбойника
с существами, олицетворявшими природные силы. Дабы стало понятнее, почему,
приведу для контраста фрагмент из удмуртского мифологического рассказа о
состязании бога лесов и ветров Нюлэс-мурта с водяным Ву-мур-том:
"Нюлэс-мурт свистнул, и поднялся сильный ветер, и ветром разметало крыши
всех строений". Хотя свист Соловья, как мы увидим, приводит к тому же, ни в
одном варианте былины не говорится о ветре, им вызываемом.
Не упоминаются в связи с Соловьем-разбойником и тучи, дождь, гроза,
которые так или иначе сопряжены с деятельностью змееподобных персонажей в
фольклоре многих народов (русский эпос сохранил это представление в
остаточной форме: то не гром гремит и не дождь дождит - то Змей летит). От
своих мифологических предшественников Соловей унаследовал масштаб деяний,
но стихии ему уже не подвластны.
Из "лесной" сцены свиста можно извлечь еще кое-какую информацию, однако
есть смысл перейти сразу к следующей сцене - "городской". Если верно наше
предположение о легшем в основу былины мифологическом сюжете, который
заканчивался убийством злодея в лесном логове, то природные эффекты свиста
Соловья-разбойника, вероятно, были заданы уже этим сюжетом (и восходили, в
свою очередь, к еще более древним мифологическим представлениям, не всегда,
может быть, уже и понятным). Обрисовка же действия свиста в условиях
средневекового города выпала на долю создателей былины. И в том, как они
это сделали, должно рельефнее всего проявиться их собственное понимание
оружия Соловья. Влияние свиста на строения и предметы описано в вариантах
былины следующим образом: дома зашатались, окна вылетели, крыши слетели,
кресты с церквей (или маковки с теремов) повалились, столы затряслись и
напитки на них разлились. Только про первые два мотива можно с
относительной уверенностью сказать, что они присутствовали в былине
изначально; остальные появились позднее, однако тоже довольно давно,
поскольку успели распространиться по разным локальным традициям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
"трехголосие" Соловья-разбойника, сказители прекрасно понимали, что главным
в этой звуковой гамме является свист; при забывании формулы многозвучия
упоминался только он.) Ну, а с кем из живых существ мог ассоциироваться
такой персонаж в первую очередь? Конечно же, с соловьем, который ничем,
кроме своего свиста, и не знаменит. Напомню, что к этой ассоциации
подталкивал и образ голосистого - может быть, даже многоголосого - Дива в
"птичьей" позиции и еще более образ соловья на вершине мирового дерева.
По-видимому, соблазн использовать гармоничную связку понятий
"свист/соловей" для создания нового персонажа оказался столь велик, что в
глазах неизвестных нам творцов мифологического эпоса он перевесил риск
войти в противоречие с миролюбивым характером соловья. И творческая
дерзость в данном случае оправдала себя сполна. Благодаря ей появилась не
очередная вариация Змея - возник образ свежий, яркий, восхищающий
мастерством его "выделки". Заложенная в нем идея лишний раз доказала свою
плодотворность, когда спустя какое-то время мифологический Соловей пережил
свое второе рождение, став исто-рико-эпическим Соловьем-разбойником,
который жил в народной памяти много столетий.
СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ
Удивительно, но факт: главная тайна Соловья-разбойника ученых практически
не беспокоила. Если из всего написанного об этом персонаже можно составить
приличный сборник, то все, что написано за полтора века о свисте Соловья,
уместилось бы, пожалуй, на одной странице. Причем в большинстве своем это
замечания, сделанные вскользь, мимоходом, но весьма уверенные по тону.
Наличия здесь серьезной проблемы не ощутил или, по крайней мере, не
обозначил никто. По-существу, исследовать ее приходится впервые.
Картина свиста Соловья-разбойника дается в былине трижды. Сначала о
страшных последствиях свиста предупреждают Илью черниговцы, затем Соловей
демонстрирует свою мощь, пытаясь остановить богатыря в Брынском лесу, и
наконец очевидцами действия свиста и его жертвами становятся киевляне.
Соответственно, мы имеем возможность оценить, как соловьиное оружие влияло
на природу, строения, людей, а также на коня Ильи Муромца.
Насколько можно сегодня судить об истории текста былины (обоснование этой
реконструкции, интересное только фольклористам, я вынужден буду всякий раз
опускать), действие свиста Соловья на природу первоначально описывалось
так: земля задрожала, вода взволновалась, леса к земле приклонились.
По-видимому, довольно рано эта картина стала дополняться в вариантах былины
близкими по смыслу эффектами: от свиста с кряжей посыпался песок, вода в
реке помутилась, леса зашатались, с деревьев посыпалась листва и т.п.
Надо сразу же сказать, что все эти мотивы глубоко традиционны. В народной
лирике соответствующие явления символизируют горе, печаль, выступают как
"эмоциональная" реакция природы на убийство, войну. С тем же значением
использованы они и в "Слове о полку Игореве": когда на войско Игоря
движутся половцы, "земля тутнет (гудит)" и "рекы мутно т^куть", после же
поражения русских "древо с тугою (печалью) к земли преклонилось" и "листвие
срони". Земля дрожит, а вода волнуется при появлении сказочного
Змея, при рождении Волха. С деревьев летят листья, как мы помним, от
свиста Змея или черта в шутливой сказке "Кто сильнее свистнет". Короче
говоря, ясно, что природные эффекты для живописания разбойничьего свиста
были взяты из фонда уже существовавших мотивов, причем многое Соловей
получил по наследству от сказочно-мифологического Змея.
Хорошо, но как понимали создатели образа Соловья-разбойника и исполнители
былины о нем сам механизм действия его свиста, почему они отбирали именно
эти мотивы? Вот вопрос, который теперь выходит для нас на первый план. По
большинству мотивов - волнению вод, сгибанию деревьев, шатанию леса,
облетанию листвы - видно, что действие свиста Соловья-разбойника
уподоблялось действию сильного ветра. Основанием для этого служило
простейшее наблюдение, что свист человека вызывается струйкой выдыхаемого
воздуха, а ветер, в свою очередь, шумит, как живое существо, ведь и сегодня
мы говорим о свисте ветра, вое бури, рёве урагана... Дополнительным, но
очень важным фактором была давняя связь понятий ветра и птицы (их
древнейшие индоевропейские названия происходят от одного корня со значением
"дуть"), что проявлялось в мифологических образах птицы, взмахами своих
крыльев рождающей бурю, или крылатого бога ветра.
Все это подметили уже первые отечественные мифологи, интерпретировавшие в
соответствующем духе сам былинный образ. К примеру, А.А.Шифнер считал
противника Ильи Муромца "буревым великаном", А.Н.Афанасьев тоже был
убежден, что "в образе Соловья-разбойника народная фантазия олицетворяла
демона бурной, грозовой тучи", а Н.И.Кареев задавался вопросом, не следует
ли искать "мифическую подкладку" фигуры Соловья в древнерусском Стрибоге,
который, как полагают (основываясь на выражении из все того же "Слова":
"ветри, Стрибожи внуци"), мог быть покровителем воздушной стихии.
Думается, однако, что мы не вправе так сильно сближать Соловья-разбойника
с существами, олицетворявшими природные силы. Дабы стало понятнее, почему,
приведу для контраста фрагмент из удмуртского мифологического рассказа о
состязании бога лесов и ветров Нюлэс-мурта с водяным Ву-мур-том:
"Нюлэс-мурт свистнул, и поднялся сильный ветер, и ветром разметало крыши
всех строений". Хотя свист Соловья, как мы увидим, приводит к тому же, ни в
одном варианте былины не говорится о ветре, им вызываемом.
Не упоминаются в связи с Соловьем-разбойником и тучи, дождь, гроза,
которые так или иначе сопряжены с деятельностью змееподобных персонажей в
фольклоре многих народов (русский эпос сохранил это представление в
остаточной форме: то не гром гремит и не дождь дождит - то Змей летит). От
своих мифологических предшественников Соловей унаследовал масштаб деяний,
но стихии ему уже не подвластны.
Из "лесной" сцены свиста можно извлечь еще кое-какую информацию, однако
есть смысл перейти сразу к следующей сцене - "городской". Если верно наше
предположение о легшем в основу былины мифологическом сюжете, который
заканчивался убийством злодея в лесном логове, то природные эффекты свиста
Соловья-разбойника, вероятно, были заданы уже этим сюжетом (и восходили, в
свою очередь, к еще более древним мифологическим представлениям, не всегда,
может быть, уже и понятным). Обрисовка же действия свиста в условиях
средневекового города выпала на долю создателей былины. И в том, как они
это сделали, должно рельефнее всего проявиться их собственное понимание
оружия Соловья. Влияние свиста на строения и предметы описано в вариантах
былины следующим образом: дома зашатались, окна вылетели, крыши слетели,
кресты с церквей (или маковки с теремов) повалились, столы затряслись и
напитки на них разлились. Только про первые два мотива можно с
относительной уверенностью сказать, что они присутствовали в былине
изначально; остальные появились позднее, однако тоже довольно давно,
поскольку успели распространиться по разным локальным традициям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19