Клич Дива- разносится на огромное расстояние. Он слышан на Волге, на
побережье моря (Черного? Азовского?), на притоке Днепра Суде, в крымских
городах Корсуне (Херсонесе) и Суроже (Судаке), наконец, в Тмутаракани,
знаменитой в ту пору, очевидно, каким-то языческим идолом ("болваном").
Смысл этого утверждения "Слова" невозможно понять, не зная реальной
обстановки, в которой совершался поход. По летописному рассказу о тех
событиях, разведка сообщила Игорю, что напасть на половцев внезапно не
удастся, они разъезжают по степи, во всеоружии готовые встретить русских. В
поэтической версии событий, созданной автором "Слова", приближение русских
воинов выдал крик Дива. Следом за его криком и как бы в ответ ему скрипят
("крычат", будто лебеди) телеги половцев, спешащих к Дону.
Слышимый от Волги до Тмутаракани голос Дива тоже заставляет вспомнить
звуковое оружие Соловья-разбойника, обладавшее, как сказали бы военные,
большим радиусом поражения. Тут, правда, нужно принять во внимание
особенности художественной манеры автора "Слова". Например, он говорит про
деда Игоря, воинственного князя Олега, стяжавшего себе горькую славу
усобицами с другими русскими князьями: когда Олег вступал "в злат стремень
в граде Тьмуторокане", от звона стремени его соперник Владимир Мономах "уши
закладаше (затыкал) в Чернигове". Голос Ярославны, плачущей по Игорю в
Путивле, слышен на далеком Дунае; и наоборот, по возвращении Игоря из
половецкого плена "девици поют на Дунаи, вьются голоси чрез море до Киева".
Было бы странным думать, будто автор допускал такую слышимость звуков на
деле. Конечно, для него это лишь условные, поэтические формулы быстрого
распространения худой или доброй вести, общей радости или печали. Выходит,
и "предупреждение" Дива далеким городам и землям следует понимать как
поэтическую условность, а зычность его голоса не стоит оценивать буквально
по тексту. Все же отметим для себя, что из всех звуков, раздававшихся в
ночи, - а в том же эпизоде упомянуты и голоса волков, и орлиный клекот, и
лай лисиц, - автор "Слова" выбрал для гиперболизации именно крик Дива. Для
этого должны были быть какие-то основания в характере самого персонажа.
Мы вплотную уперлись в вопрос, кто же такой этот Див. От ответов,
предлагавшихся исследователями и переводчиками "Слова", пестрит в глазах.
Ранние комментаторы считали Дива обыкновенной птицей - филином или удодом,
крик которых навевает страх и кажется недоброй приметой. Другие видели в
нем сидящего на дереве разведчика (к этому относились цитированные ранее
слова Н.М.Павлова-Би-цына о "дозорцах" на дубах) или некий "маяк" с
трещоткой, установленный половцами для сигнализации о передвижениях
русских. Не было недостатка и в мифологических истолкованиях Дива, от
обтекаемых ("зловещая мифическая птица") до вполне конкретных: леший,
грифон. Его отождествляли даже с реликтовым гоминоидом, то бишь "снежным
человеком"... Разброс мнений понятен. В сущности автор "Слова" загадал
исследователям загадку: "Что такое - сидит на дереве и кличет?" Отгадки
могут выглядеть более или менее подходящими, но при том мизере информации,
который выдаст о Диве текст памятника, принципиально допустимо множество
ответов, и окончательный быбор между ними, опираясь только на эти сведения,
сделать невозможно.
Определенный просвет появляется при рассмотрении лингвистического аспекта.
Дело в том, что имя Див с несомненностью восходит к индоевропейскому
обозначению сначала неба, затем небесного божества и бога вообще (ср.
древнеиндийское "дев^", латинское "дивус" и т.п.). В балтской мифологии,
близкородственной мифологии славян, верховным богом числился Диевас. О
вероятном существовании славянского аналога, помимо общих соображений,
говорит и то, что церковная литература средневековья, бичующая пережитки
язычества, кроме почитания в народе известных богов древнерусского пантеона
- Перуна, Хорса, Мокоши, - отмечает и поклонение какой-то Диве.
Вместе с тем, Вяч.Вс. Иванов и В.Н.Топоров, видные специалисты в области
мифологии, на выводы которых я здесь опираюсь, обоснованно предполагают
постепенный переход Дива или Дивы с высших уровней мифологической системы
на более низкие, попросту говоря, переход из разряда богов в разряд
демонов, духов природы. Параллельно этот персонаж мог приобретать все более
негативную окраску. Нечто похожее произошло в иранской мифологии, где
"дэвы" или "дивы", некогда почитавшиеся в качестве богов, выступают как
злые духи, борьбе с которыми уделяют много сил эпические герои. Замечу, что
понижение статуса славянского Дива могло сопровождаться его снижением в
прямом, пространственном смысле. Вершина дерева вместо неба - естественная
"промежуточная" обитель существа, эволюционирующего от бога, скажем, к
лесному духу. Итак, сравнительный анализ склоняет к пониманию Дива как
мифологического персонажа. Правда, его конкретный облик и сюжетные функции
от этого не стали яснее. Но ведь Див в "Слове о полку Игореве" упоминается
еще один раз. Может быть, это второе упоминание прольет больше света на
загадочный образ?
Обстановка после первого его выхода на сцену круто изменилась. Войско
Игоря разбито, сам он, раненный, в плену, воодушевленные победой половцы
ринулись на Русь. Эта ситуация охарактеризована следующими словами: "Уже
снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеса Дивь на
землю". Две фразы ясны и соответствуют ситуации: бесчестие одолело славу, а
насилие - волю. Но при чем тут сообщение, что Див, по разным переводам,
бросился, низвергся, низринулся, спустился и т.п. на землю? Как могло такое
"событие" символизировать беды, обрушившиеся на Русь? Этот пункт для
интерпретаций образа Дива оказался особенно сложным.
Представляется, что и тут ближе других к истине Вяч.Вс. Иванов и
В.Н.Топоров, видящие в данной фразе отголосок индоевропейского мотива
падения на землю небесного божества. Вероятно, для восточнославянского Дива
- добавлю от себя - подразумевалось уже падение с дерева. Само же выражение
с давних пор могло служить иносказательной, "пословичной" характеристикой
нарушения привычного миропоряд-ка, наступления плохих времен. Все это очень
гадательно, но более твердых выводов из имеющегося материала, боюсь, и нс
сделать.
Вся беда для нас в том, что создатель "Слова" использовал отдельные черты
Дива, оставив "за кадром", за строкой своего повествования всю полноту
связанных с ним сюжетов и поверий. Предполагалось, что читатель сам
понимает, кто такой Див, чем опасен его крик и что знаменует собой его
низвержение на землю. В результате перед нами только прерывистый и
бесплотный контур какого-то мифа или мифов, нам уже неизвестных. И все-таки
даже сохранившаяся информация пригодна для сопоставлений. Давайте
отвлечемся от всех гипотез о Диве и подытожим то, что мы достоверно знаем о
нем из "Слова". Это некое существо, которое громко кличет, возможно, и
свистит, сидя на дереве, а затем низвергается на землю. Нельзя не увидеть
здесь параллелизма с основными моментами, характеризующими участие Соловья
в мифологическом пра-сюжсте былины: он страшно свистит (а также ревет и
шипит), сидя на дубах, а затем падает на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19