Он мысленно пощелкивал себя по голенищу плеткой. Дел будет совсем немного. Вся беда России в нездоровой голове. Тело и душа ее не были затронуты столичной порчей.
Так он считал, покуда не убедился, что гибельная порча поразила и офицерский корпус. Он посылал своих людей в столицу, снабжал их адресами и деньгами… А что же обнаружилось? «Аквариум», «Вилла Родэ», «Медведь» – вот, с позволения сказать, поля сражений, на которых отличились его посланцы-заговорщики. Стыд и срам! Напиваясь в этих кабаках, они выбалтывали много, очень много. Отдел столичной контрразведки во главе с загадочным Мироновым регулярно получал самую секретную информацию о намерениях русских генералов, искавших средств для спасения Отечества.
В тот день, когда генерал Алексеев отправился в Могилев для ареста мятежников, генерал Крымов получил вызов Керенского. Поразмыслив, Крымов ехать отказался. На следующий день в штаб корпуса пожаловал полковник Самарин. Генерал обрадовался верному человеку и накинулся на него с расспросами. Полковник высмеял все опасения Крымова. В Петрограде генералу решительно ничто не угрожает. Его примут с распростертыми объятиями. В самом деле, надо же как-то исправлять создавшееся положение!
Так, значит, все же ехать? И Крымов дал себя уговорить.
План: изъять опаснейшего генерала из самой гущи войск осуществился.
Полковник Самарин приехал на автомобиле. Он усадил Крымова и повез его в Зимний дворец.
Всю дорогу до Петрограда генерал сидел мрачнее тучи. Его точило сожаление, что он поддался уговорам и поехал. О чем советоваться с этим слизняком? Сдать командование? Но, с дру-гой стороны, не стоять же было в самых пригородах столицы до морковкиного заговенья! Ни вперед, ни назад… Корпус разлагался и начинал митинговать.
Ах, как все складывается неудачно!
Самарин довез генерала до Кавалергардского подъезда и остался ждать в автомобиле. Крымов предупредил, что, прежде чем вернуться к корпусу, он намерен заскочить на петербургскую квартиру, к семье.
Настроившись на ожидание, Самарин вытащил портсигар. Внезапно он вытаращил глаза, папиросы посыпались ему на колени. Четверо юнкеров, сгибаясь под тяжестью носилок, вытащили на подъезд грузное тело в генеральском мундире. Полковник узнал Крымова.
Юнкера, проворно управляясь, затолкали носилки с телом в автомобиль. Машина унеслась в Николаевский военный госпиталь.
Самарин опомнился и побежал наверх.
…О том, что произошло в кабинете премьер-министра, рассказывали путано и неохотно. Будто бы Керенский с первых же слов набросился на генерала с гневными упреками, называя его соучастником Корнилова. Не стерпев, генерал размахнулся и закатил обидчику оглушительную затрещину. Тут же в кабинете грохнул выстрел. Керенский выскочил в приемную с безумными глазами. Он вопил, что Крымов от позора и стыда пустил себе пулю в висок, но остался жив…
О попытке самоубийства генерала его жена Мария Александровна узнала из телефонного звонка. Она кинулась на Захарьев-скую, в госпиталь. Ни сына, ни дочери дома не оказалось.
В госпитале Марию Александровну встретили сурово, к мужу не пустили.
– Что вы, сударыня? Нельзя-с. Как можно!
– Но он жив, живой? Скажите же!
– Сударыня, пожалуйте к начальству. Мы люди маленькие… сами знаете.
Генерал находился в операционной. Состояние его считали безнадежным. Мария Александровна издали высматривала, как носятся люди в развевающихся халатах. «Господи, помоги!» – молилась несчастная женщина.
Ближе к вечеру к ней вышел усталый человек в белом халате с закатанными рукавами. На груди у него висел квадратик марли. Он почему-то избегал смотреть прямо в глаза.
– Странный выстрел, – произнес он. – Да, странный… По нимаете, края раны совсем не обожжены. Как он мог сам выстре лить в себя с расстояния двух метров? Ума не приложу…
В сознание раненый так и не приходил. К утру он умер.
Загадочность крымовской смерти усилилась от странного распоряжения премьер-министра: хоронить генерала разрешили лишь в 6 часов утра, гроб сопровождали только члены семьи. Непонятно, куда исчезли все документы генерала.
Подвыпивший санитар, увязавшийся на кладбище, по секрету сообщил, что ночью в палату к генералу ворвались три «медицинские еврейки» и сорвали с ран бинты. «Уж оченно они к ним были ненавистны!» Но как это теперь проверить?.. Санитар советовал утешиться тем, что генерала закопают «чинно-благородно» на хорошем месте кладбища, тогда как самоубийц велено хоронить за оградой кладбища. «Это закон. Уж я-то знаю», – бормотал он.
В середине сентября полковник Самарин был намного раньше срока произведен в генералы и отправился в Иркутск командовать войсками округа.
Так было вознаграждено еще одно предательство…
С убийством генерала Крымова погасли последние надежды на обуздание хозяйственной и политической разрухи. Снова, как и три века назад, орда захватчиков, утвердившихся в столице, ввергла несчастную Россию в пучину междоусобиц и взаимоистребления на хищную потребу мирового зла.
Кровавая заря всходила над Россией!
А житию моего героя, генерала Лавра Георгиевича Корнилова, оставалось после этого всего семь месяцев.
Рассказывать ли обо всем, что было пережито им за осень, зиму и один весенний месяц?
Нет, ограничусь лишь тремя страницами в этой короткой яркой жизни: крах всяческих надежд на мощную поддержку южного казачества, гибель в бою любимейшего офицера, подполковника Нежинцева, и собственная смерть в последний мартовский день под самыми стенами Екатеринодара…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
День генералов в Быховской тюрьме начинался поздно – в 8 часов. Вяло завтракали, много курили и лениво обсуждали: прикончат, не прикончат? Уж слишком чесались руки у шустрых деятелей из Советов: Быховского и Могилевского. Успокаивало одно: наши не позволят, не допустят. Нашими считались батальон Георгиевских кавалеров (полковник Тимановский), верные текинцы и польский корпус под командованием недавнего кавалергарда Довбор-Мусниц-кого. Эти силы, как считал невозмутимый Романовский, являлись «стабилизирующим фактором». Деятели из Советов не смеют с ними не считаться – опасно.
Расчет Алексеева, указавшего для размещения арестованных генералов здание гимназии, оказался верен. В генеральской тюрьме не было никого из посторонних, исчезли гостиничная толчея и любопытствующее многолюдство, здание стало напоминать прежнюю Ставку под надежной охраной. Генералы сели в осаду и принялись выжидать.
К всадникам Хаджиева в эти дни присоединились 2-й и 3-й эскадроны под командованием ротмистров Натанзона и Бек-Узарова. Они увели за собой почти весь полк. Полковник Кюгельген, как рассуждали текинцы, окончательно потерял лицо. Он стал отщепенцем в суровой среде этих верных своему слову воинов.
Текинцы решили победить или умереть вместе со своим генералом. Так велит Аллах поступать каждому настоящему солдату. – Мы ощиплем любую птицу, которая осмелится пролететь над головой нашего «уллы-бояра»! – заявил ротмистр Бек-Узаров.
Лавр Георгиевич выбрал себе угловую комнату на втором этаже. Из окна открывался прекрасный вид на реку. Он молча наблюдал, как джигиты приволокли откуда-то диван без ножек. Кто-то насобирал во дворе кирпичей. Могучий Рэджеб, назначенный Хаджиевым в личные телохранители, с сомнением покачал диван и задвинул его в самый угол, прислонив для устойчивости к двум стенам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171