9 мая 1812 года император покинул Париж, чтобы принять командование своими силами в Польше; а 24 июня императорская армия, в числе четырехсот тысяч человек, переправилась через Неман и вступила в Россию. Еще двести тысяч прошли тотчас же вслед за ними. Накануне, 23 июня, английские королевские указы 1807 и 1809 годов были отменены по отношению к Соединенным Штатам Северной Америки. Но было уже слишком поздно: война была объявлена конгрессом, а декларация была утверждена президентом пятью днями ранее, 17 июня 1812 года.
Передавая необыкновенные и действительно беспримерные происшествия, которые достигли своей кульминации в Берлинском и Миланском декретах и Королевских указах, мы старались ограничить рассказ самыми тесными пределами, совместными с ясностью, и в то же самое время указать взаимную связь между звеньями цепи. Указать, как один шаг вел к другому и как в целом между кажущимися противоречиями существует не поддающаяся передаче тождественность характерных черт, на всем протяжении от взрыва революции до падения Наполеона. Чтобы достигнуть этого, мы считали необходимым опустить массу мелочей, много весьма интересных подробностей, относящихся к действию двух противоположных систем. Влияние военного элемента морской силы, деятельность британского флота после Трафальгара также обойдены нами молчанием. Когда это громадное несчастье разбило морские надежды Наполеона и убедило его, что, вероятно, на многие годы он лишен возможности снаряжать корабли и обучать матросов, необходимых для встречи с неприятелем в морском сражении, он ухватился со своей обычной проницательностью за единственное оставшееся средство – разорить своего врага и сосредоточил на нем всю свою громадную энергию. История Европы и всего цивилизованного мира после 1805 года вращается вокруг этого решения уничтожить Великобританию в ее торговле. Но этот приговор был обращен против могущественного императора силой британского флота и мудрой решимостью правительства не подставлять своих сухопутных сил под его удары, пока особенно благоприятные обстоятельства не дадут к этому повода. Случай к этому представился при Испанском восстании; и по одному из тех совпадений, которые нередки в истории, когда пробил час, явился и деятель. Положение дел было действительно в высшей степени благоприятно для Великобритании. Театр войны, окруженный с трех сторон водой, был для французов выступом, вдавшимся далеко в неприятельские владения на море, в то время как свойства местности его и политический характер населения, неспособного к дружным организованным усилиям, делали борьбу в высшей степени неподходящей Тенью Наполеона, так как не доставляли случая для его излюбленных блестящих и молниеподобных комбинаций. Для англичан полуостров представлял то преимущество, что вся береговая линия была базой для операций; в то же время каждый дружественный порт был крепостным подъемным мостом, через который можно было войти в страну или на котором в случае неудачи можно было укрыться, опираясь на верное за ним убежище – море.
Направление, которого держалось каждое из обоих правительств в этом великом предприятии уничтожения торговли, может быть рассматриваемо с двух точек зрения: политики и законности.
По отношению к политике и декреты Наполеона, и королевские указы были предметом яростного порицания и настойчивой защиты. В таком обширном и сложном деле к правдоподобному заключению можно прийти, только отбрасывая множество подробностей, множество цифр, которыми спорящие скорее затемняют, нежели освещают предмет, и отыскивая главный принцип, которым руководилось или должно бегло руководиться каждое правительство. Можно привести очень сильные доказательства за или против каждого из них, привязавшись к неизбежным неудобствам, выпавшим на долю каждой нации вследствие мероприятий ее противника и ее собственных действий. И именно впечатлениями, полученными от этих обстоятельств, или случайностей – скорее «аккомпанемента», нежели сущности обеих систем – были окрашены дебаты в парламенте и заключения историков.
Так как системы обеих держав – по приведении их в полную ясность – объединялись стремлением уничтожить в Европе нейтральную торговлю, то наибольшая доля вреда пала на ту из них, которая более всего нуждалась в содействии нейтральных кораблей. Этой державой неоспоримо была Франция. Даже во время мира, как установлено выше, гораздо, более половины ее торговли производилось на нейтральных судах; война же оставляла ее в полной зависимости от них. Как для вывоза, так и для ввоза она должна была обеспечить свободный доступ нейтральным кораблям в ее порты. До Берлинского декрета англичане не требовали прекращения этого; но восстановлением в 1804 году закона 1756 года и декретом Фокса в мае 1806 года о блокаде побережья от Бреста до Эльбы они обнаружили свои опасения по поводу последствий для них нейтральной торговли с Францией. Это должно было заставить императора быть настороже. На крайнее беспокойство, высказанное народом с такими коммерческими способностями, надо было смотреть самым серьезным образом, так как оно показывало, в чем для этого народа заключается непосредственная опасность. Американский рынок приносил англичанам громаднейшую выгоду, но американские торговые суда угрожали им еще большим ущербом. Эти суда, пользуясь во время войны фактической монополией перевозки вест-индских произведений, которые превосходили качеством и количеством произведения британских островов, продавали их на континенте дешевле, чем кто-либо другой. Вредное действие этого обстоятельства было отчасти устранено законом 1756 года; но оставалось опасение, что американцы поглотят торговлю континента и будут сами поглощены ею; что именно на континент, и только туда они будут перевозить как изделия, так и сырые материалы для мануфактур; и что именно оттуда, и только оттуда они будут вывозить мануфактурные произведения, которыми Великобритания вплоть до настоящего времени снабжала их, – а через них и обширные области Испанской Америки.
До 1804 года порядок торговли американских кораблей был следующий: они брали грузы в континентальные порты, получали там большую часть платежей за эти грузы векселями на континент, шли с ними в британские порты и расплачивались за британские изделия, которыми пополняли свой груз. Если, с другой стороны, они шли из дома прямо в Великобританию, – грузы, которые они везли, состояли почти исключительно из предметов, нужных англичанам, и были главным образом выгодны для Великобритании и для посредников, которые перевозили их потом на континент. Но когда Питт вернулся к власти, этот порядок торговли был значительно изменен. Американские корабли стали все чаще и чаще ходить прямо на континент, пополняли там свой груз и возвращались домой. Континентальные произведения вытеснили собой британские, хотя и не все, так как американские корабли находили более выгодным брать их как обратный груз; совершенно таким же способом, произведения континентальных колоний взяли верх над британскими кофе, сахаром и другими тропическими продуктами. Британские купцы были встревожены, так как не только их торговый флот, но и торговля, которую они вели, сходили со сцены;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218