одобряя закрытие "Московского Телеграфа", ибо "мудрено с
большой наглостью проповедовать якобинизм перед носом правительства"; после пяти
лет "славы и добра" написал "Клеветникам России" и в то же время корил Мицкевича
политиканством. Он брал денежные подарки от правительства Николая I, просил об
увеличении этих "ссуд", прекрасно зная, какой ценой они достаются".
Нужно быть очень подлым человеком, чтобы приписать Пушкину то, что
приписывает ему Алданов. А про Гоголя эта иудейско-масонская "гордость" русской
эмиграции клевещет уже совсем без стеснений. "Гоголь, — пишет он, — жил в
настоящем смысле слова подачками правительства, ходатайствуя о них через Третье
отделение" (стр. 107-108).
II
"Замечательно, — пишет проф. Андреев в статье "Религиозное лицо Гоголя",
— что при виде общественно-политических недостатков, Гоголь ни на минуту не
склоняется к революционным настроениям, а намеревается личным участием в
общественной и государственной жизни страны — содействовать искоренению этих
недостатков".
Один из умнейших людей Николаевской эпохи, после Пушкина — Ф. Тютчев
подчеркивал, что "РЕВОЛЮЦИЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО — ВРАГ ХРИСТИАНСТВА. АНТИХРИСТИАНСКОЕ
НАСТРОЕНИЕ ЕСТЬ ДУША РЕВОЛЮЦИИ". Прекрасно понимал антихристианскую
настроенность души революции и Гоголь. "Время настанет сумасшедшее, — пишет
Гоголь Жуковскому. — Человечество нынешнего века свихнуло с пути только от того,
что вообразило, будто нужно работать для себя, а не для Бога". Гоголь ясно
понимал, что темные силы не отказались от своих целей и, что, они во всех
странах Европы ведут тайную упорную борьбу против христианства и монархий.
Гоголь ясно понимал, что судьба христианства и европейских монархий решается в
современную ему эпоху.
Человек XIX столетия, несмотря на кровавый опыт Французской революции, не
смирился, а еще более возгордился своим умом. А эта гордость, — по мнению
Гоголя, — может принести только еще более страшные плоды. "Гордость ума, с
тревогой констатирует Гоголь в статье "Светлое Воскресенье", — никогда еще не
возрастала она до такой силы, как в девятнадцатом столетии".
Белинский, возлагавший все надежды на европейскую культуру, на силу
разума, на социализм, не видел то, что видел Гоголь, писавший в статье "Светлое
Воскресение", что человечество влюбилось в ум свой. "...Но есть страшное
препятствие (воспраздновать нынешнему веку светлый праздник), — имя ему —
гордость. Обрадовавшись тому, что стало во много лучше своих предков,
человечество нынешнего века влюбилось в чистоту и красоту свою". Но особенно
сильна ныне гордость ума. "Ум для современного человечества — святыня: во всем
усомнится он — в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге
усомнится — но не усомнится в своем уме".
Гоголь сильно и остро предвидел то, о чем позже с такой силой писал
Достоевский: "Страшны разрушительные действия страстей человеческого ума,
получивших свое воплощение в увлечении социализмом — то есть в социальном
утопизме". Для Гоголя, как для подлинного русского философа: "...Ум не есть
высшая в нас способность. Его должность не больше как полицейская. Он может
только привести в порядок и расставить по местам то, что у нас уже есть".
"...Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе,
как победа над страстями..." "Но и разум не дает полной возможности человеку
стремиться вперед, есть высшая еще способность, имя ей — мудрость, и ее может
дать нам один Христос".
"Уже ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права, не
из-за личных ненавистей — нет, не чувственные страсти, но страсти ума начались:
уже враждуют лично из несходства мнений, из-за противоречия в мире мысленном.
Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений
не имеющие — и уже друг друга ненавидящие. Поразительно: в то время, когда уже
было начали думать люди, что образованием выгнали злобу из мира, злоба другою
дорогою, с другого конца входит в мир — дорогою ума, и на крыльях журнальных
листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду. Уже и
самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить, хоть против
собственного своего убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной
партии, за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в
ошибке, уже одна чистая злоба воцарилась на место ума".
"Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого
рода, а Божий Помазанники остались в стороне. Люди темные, никому неизвестные,
не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных
людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным
законодателем его неуважающего человека, Что значат все незаконные эти законы,
которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила — и мир видит
весь, и, как очарованный не смеет шевельнуться. Что за страшная насмешка над
человечеством". "И не одного дня не хочет привести (в духе святого праздника)
человек девятнадцатого века". "И не понятной тоскою уже загорелась земля;
черствее и черствее становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только
в виду у всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем
неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже. Пусто и страшно
становится в Твоем мире".
"Исчезло даже и то наружное добродушное выражение простых веков, которое
давало вид, как будто бы человек был ближе к человеку. Гордый ум девятнадцатого
столетия истребил его. Диавол выступил уже без маски в мир".
Ощущение "холода в пустыне" — таково было основное впечатление Гоголя от
родившей социализм и марксизм Европы.
III
"Всякому обществу, чтобы держаться и жить, — писал Достоевский, — надо
кого-нибудь и что-нибудь уважать непременно, и, главное, всем обществом, а не
то, чтобы каждому, как он хочет про себя". (Дневник Писателя за 1876 г.)
"И в Московской Руси во всех церквах молились: "Боже, утверди Боже, чтобы
мы всегда едины были".
В послепетровской России, все начали молиться разным богам, кто Христу,
кто Вольтеру, кто Руссо, кто Гегелю, кто Марксу. Все члены Ордена Р. И. молились
своим идолам-идеям: "Мы отдадим свои жизни, но сделайте так, чтобы все русские
были не едины, ибо только всеобщая рознь дарует победу нам".
Распад религиозного сознания в высших и образованных слоях общества в
Николаевскую эпоху выражался в усиленном дроблении его на взаимооталкивающиеся
группировки. Гоголь заметил начало того процесса, завершение которого мы видим в
эмиграции". "Среди России, — пишет Гоголь в "Авторской исповеди", — я почти не
увидел России. Все люди, с которыми я встречался, большею частью любили
поговорить о том, что делается в Европе, а не в России. Я узнавал только то, что
делается в английском клубе, да кое-что из того, что я и сам уже знал... Я
заметил, что почти у всякого образовалась в голове СВОЯ СОБСТВЕННАЯ РОССИЯ, и
оттого бесконечные споры".
В обществе сорванном насильственно с свойственных его духу органических
путей политического, религиозного и социального развития, возможны парадоксы
любого рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
большой наглостью проповедовать якобинизм перед носом правительства"; после пяти
лет "славы и добра" написал "Клеветникам России" и в то же время корил Мицкевича
политиканством. Он брал денежные подарки от правительства Николая I, просил об
увеличении этих "ссуд", прекрасно зная, какой ценой они достаются".
Нужно быть очень подлым человеком, чтобы приписать Пушкину то, что
приписывает ему Алданов. А про Гоголя эта иудейско-масонская "гордость" русской
эмиграции клевещет уже совсем без стеснений. "Гоголь, — пишет он, — жил в
настоящем смысле слова подачками правительства, ходатайствуя о них через Третье
отделение" (стр. 107-108).
II
"Замечательно, — пишет проф. Андреев в статье "Религиозное лицо Гоголя",
— что при виде общественно-политических недостатков, Гоголь ни на минуту не
склоняется к революционным настроениям, а намеревается личным участием в
общественной и государственной жизни страны — содействовать искоренению этих
недостатков".
Один из умнейших людей Николаевской эпохи, после Пушкина — Ф. Тютчев
подчеркивал, что "РЕВОЛЮЦИЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО — ВРАГ ХРИСТИАНСТВА. АНТИХРИСТИАНСКОЕ
НАСТРОЕНИЕ ЕСТЬ ДУША РЕВОЛЮЦИИ". Прекрасно понимал антихристианскую
настроенность души революции и Гоголь. "Время настанет сумасшедшее, — пишет
Гоголь Жуковскому. — Человечество нынешнего века свихнуло с пути только от того,
что вообразило, будто нужно работать для себя, а не для Бога". Гоголь ясно
понимал, что темные силы не отказались от своих целей и, что, они во всех
странах Европы ведут тайную упорную борьбу против христианства и монархий.
Гоголь ясно понимал, что судьба христианства и европейских монархий решается в
современную ему эпоху.
Человек XIX столетия, несмотря на кровавый опыт Французской революции, не
смирился, а еще более возгордился своим умом. А эта гордость, — по мнению
Гоголя, — может принести только еще более страшные плоды. "Гордость ума, с
тревогой констатирует Гоголь в статье "Светлое Воскресенье", — никогда еще не
возрастала она до такой силы, как в девятнадцатом столетии".
Белинский, возлагавший все надежды на европейскую культуру, на силу
разума, на социализм, не видел то, что видел Гоголь, писавший в статье "Светлое
Воскресение", что человечество влюбилось в ум свой. "...Но есть страшное
препятствие (воспраздновать нынешнему веку светлый праздник), — имя ему —
гордость. Обрадовавшись тому, что стало во много лучше своих предков,
человечество нынешнего века влюбилось в чистоту и красоту свою". Но особенно
сильна ныне гордость ума. "Ум для современного человечества — святыня: во всем
усомнится он — в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге
усомнится — но не усомнится в своем уме".
Гоголь сильно и остро предвидел то, о чем позже с такой силой писал
Достоевский: "Страшны разрушительные действия страстей человеческого ума,
получивших свое воплощение в увлечении социализмом — то есть в социальном
утопизме". Для Гоголя, как для подлинного русского философа: "...Ум не есть
высшая в нас способность. Его должность не больше как полицейская. Он может
только привести в порядок и расставить по местам то, что у нас уже есть".
"...Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе,
как победа над страстями..." "Но и разум не дает полной возможности человеку
стремиться вперед, есть высшая еще способность, имя ей — мудрость, и ее может
дать нам один Христос".
"Уже ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права, не
из-за личных ненавистей — нет, не чувственные страсти, но страсти ума начались:
уже враждуют лично из несходства мнений, из-за противоречия в мире мысленном.
Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений
не имеющие — и уже друг друга ненавидящие. Поразительно: в то время, когда уже
было начали думать люди, что образованием выгнали злобу из мира, злоба другою
дорогою, с другого конца входит в мир — дорогою ума, и на крыльях журнальных
листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду. Уже и
самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить, хоть против
собственного своего убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной
партии, за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в
ошибке, уже одна чистая злоба воцарилась на место ума".
"Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого
рода, а Божий Помазанники остались в стороне. Люди темные, никому неизвестные,
не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных
людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным
законодателем его неуважающего человека, Что значат все незаконные эти законы,
которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила — и мир видит
весь, и, как очарованный не смеет шевельнуться. Что за страшная насмешка над
человечеством". "И не одного дня не хочет привести (в духе святого праздника)
человек девятнадцатого века". "И не понятной тоскою уже загорелась земля;
черствее и черствее становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только
в виду у всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем
неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже. Пусто и страшно
становится в Твоем мире".
"Исчезло даже и то наружное добродушное выражение простых веков, которое
давало вид, как будто бы человек был ближе к человеку. Гордый ум девятнадцатого
столетия истребил его. Диавол выступил уже без маски в мир".
Ощущение "холода в пустыне" — таково было основное впечатление Гоголя от
родившей социализм и марксизм Европы.
III
"Всякому обществу, чтобы держаться и жить, — писал Достоевский, — надо
кого-нибудь и что-нибудь уважать непременно, и, главное, всем обществом, а не
то, чтобы каждому, как он хочет про себя". (Дневник Писателя за 1876 г.)
"И в Московской Руси во всех церквах молились: "Боже, утверди Боже, чтобы
мы всегда едины были".
В послепетровской России, все начали молиться разным богам, кто Христу,
кто Вольтеру, кто Руссо, кто Гегелю, кто Марксу. Все члены Ордена Р. И. молились
своим идолам-идеям: "Мы отдадим свои жизни, но сделайте так, чтобы все русские
были не едины, ибо только всеобщая рознь дарует победу нам".
Распад религиозного сознания в высших и образованных слоях общества в
Николаевскую эпоху выражался в усиленном дроблении его на взаимооталкивающиеся
группировки. Гоголь заметил начало того процесса, завершение которого мы видим в
эмиграции". "Среди России, — пишет Гоголь в "Авторской исповеди", — я почти не
увидел России. Все люди, с которыми я встречался, большею частью любили
поговорить о том, что делается в Европе, а не в России. Я узнавал только то, что
делается в английском клубе, да кое-что из того, что я и сам уже знал... Я
заметил, что почти у всякого образовалась в голове СВОЯ СОБСТВЕННАЯ РОССИЯ, и
оттого бесконечные споры".
В обществе сорванном насильственно с свойственных его духу органических
путей политического, религиозного и социального развития, возможны парадоксы
любого рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64