И прежде, и теперь мне
казалось, что русский гражданин должен знать дела Европы. Но я, я был убежден,
что если при этой похвальной жадности знать чужеземное, упустишь из виду русские
начала, то знания эти не принесут добра, собьют, спутают и разбросают мысли,
наместо того, чтобы сосредоточить и собрать их. И прежде, и теперь я был уверен
в том, что нужно очень хорошо и очень глубоко узнать свою русскую природу, и что
только с помощью этого знания можно почувствовать, что именно следует нам брать
и заимствовать из Европы, которая сама этого не говорит".
Гоголь писал в "Авторской исповеди": "Сколько я себя помню, я всегда
стоял за просвещение народное; но мне казалось, что еще прежде, чем просвещение
самого народа, полезней просвещение тех, которые имеют ближайшее столкновение с
народом, от которых часто терпит народ".
"Россия не Франция; элементы французские — не русские. — пишет Гоголь в
письме XXVII. — Ты позабыл даже своеобразность каждого народа и думаешь, что
одни и те же события могут действовать одинаковым образом на каждый народ".
В заметке "Рассмотренные хода просвещения России" Гоголь пишет, что
русский человек после сделанного Петром переворота "позабыл, что Европа
развилась от того так, что развилась из своих начал". В результате стремления
подражать Европе: "в науках, искусствах, в образе жизни, а пуще всего в голове
русского человека произошло хаотическое смешение. Все пробы заведения, чем
долее, тем более становились неудачны. От того русский, чем более входил в
европейскую жизнь, тем более позабывал свою землю, и тем менее мог знать, что ей
более прилично. От этого все прививки были неудачны и не принимались".
"Если дом уже состроен по одному плану, нельзя ломать его: можно
украсить, убрать отлично, отделать всякий уголок, но ломать капитальные стены
строения — это нелепость, почти то же, что поправлять дело рук Божиих. От этого
произошло то, что собственно русское в России мало подтянулось, несмотря на 100
лет беспрерывных поправок, переделок, хлопот и возни".
"Стремление к обезьянству стало так велико, что мы готовы завести
железные дороги прежде, чем подумали, откуда взять топливо.
Науки не сделали своего дела уже потому, что множеством своим отвлекли от
жизни; набили головы множеством терминов; увлекли их в философию...; стали
решать на бумаге то, что совершенно иначе разрешалось в жизни; приучили к
строению воздушных замков и сделали людей неспособными к практическому делу, и
внешним громоздом своим умертвили ум и способности".
X
Гоголь выступил как защитник исконных русских традиций, как поборник идеи
Святой Руси, как пророк целостной православной культуры. В своей книге Гоголь
ничего не говорил о необходимости поставить во главу будущего государственного
строительства идею Третьего Рима. Но вся книга — страстный призыв к соблюдению
верности идее Третьего Рима.
Гоголь утверждает, что Православие должно "определять все поведение и
семьи, и общества, и государства — каждого отдельного элемента. Церковь не
мыслится отдельно от государства, которое не мыслится, в свою очередь, раздельно
от Царя, находящегося в таинственно-благодатной неотрывности от Церкви — и весь
народ в целом обнимается началом служения Веры, в этом видя и задачу каждого
отдельного человека, спасающего свою душу в этом святом общении..." Гоголь
восстанавливает основные черты идейного завета русского прошлого — "московское
все воплотившееся в творении митр. Макария" — Русь должна стремиться стать
подлинно христианским государством.
"В эпоху всесокрушающего похода радикализма на Церковь, государство,
семью и национальную самобытную культуру — великий писатель имел мужество
выступить в защиту ниспровергаемых нравственных и политических традиций русского
народа. Он отлично сознавал, что за спиной "передовой" интеллигенции стояли
темные силы, с сатанинской злобой рывшие могилу русскому народу" (Г. Сидамон.
"Осмеянный пророк).
Такая книга, как "Переписка с друзьями" не могла, конечно, не привести в
ярость и негодование всех: врагов Православия и всех псевдохристиан, ханжей и
лицемеров, которых антихристианская крепостническая. действительность породила в
великом изобилии. Лицемерам, ханжам, и мнимым христианам книга была страшным
укором, скрытым и открытым врагам Православия — грозным предупреждением.
То что пути и дороги к лучшему будущему России сокрыты именно в ее темном
и запутанном настоящем то, что понимал Николай I, Пушкин, Гоголь и другие
немногие люди совершенно не понимали и в силу своей идеологии не были способны
понять мнимые "спасители России" в виде основоположников Ордена Р. И. и их
последователей.
У врагов всего русского "Выбранные места" вызвали взрыв ярости, бурю
клеветы.
Белинский, увлекшийся в это время идеями масонского социализма,
отказавшись к этому времени от Бога, нашел бога — в социализме. А для Гоголя
"Бог" Белинского был новым обличьем диавола, вышедшем в мир для борьбы с
Христом. Атака социального утописта и атеиста Белинского на социального реалиста
Гоголя, весь ее бешенный, совершенно неприличный характер, — понятны. Ведь
Гоголь, выступил в роли борца за религиозное возрождение, призывающего к
созданию целостной православной культуры. Ведь, если бы образованное общество
восприняло идеи высказываемые Гоголем, и встало на путь религиозно-национального
возрождения, то Ордену Р. И. грозила бы смерть.
Нужно было во что бы то ни стало оклеветать книгу Гоголя и его самого. И
это было сделано. 16 июля 1847 года Белинский написал Гоголю свое знаменитое
письмо, в котором на столетие опорочил Гоголя, принеся его в жертву
возникнувшему Ордену Р. И. "Проповедник кнута, апостол невежества, поборник
обскурантизма и мракобесия, что Вы делаете, — писал в бешенной ярости Белинский.
Презрев все приличия, он, обрушивается с клеветническими обвинениями и на
Гоголя, и на Православную Церковь. "Что Вы делаете, — писал Белинский. —
Взгляните себе под ноги — ведь Вы стоите над бездною"
От каждой "прогрессивно-мыслящей личности" во все стороны полетели письма
с порочащими Гоголя сведениями. А. Станкевич, например, писал: "Получили мы
письма Гоголя к друзьям, — пишет он к Щепкину. Вот, брат, штука. Я даже такого
не ожидал. Книжка довольно толстая и ни строки путной. Читать ее тяжело, жалко и
досадно, черт знает как. Гоголь сделался Осипом, только резонерствующим в духе
отвратительного ханжества. Есть поразительные вещи: в одном месте Гоголь
говорил, что в нем такое сцепление мерзостей, какое он не встречал ни в ком.
Эти, мерзости, говорит он, отделил только от себя в лицах, им воспроизведенных.
Я думаю, что он врет тут на самого себя... Вряд ли после такой книжицы дождемся
чего-нибудь путного от Гоголя".
В ответе, который Гоголь хотел послать сначала Белинскому такое начало:
"С чего начать мой ответ на ваше письмо, если не с ваших же слов: "Опомнитесь,
вы стоите на краю бездны". Как далеко вы сбились с прямого пути, в каком
вывороченном виде стали перед вами вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
казалось, что русский гражданин должен знать дела Европы. Но я, я был убежден,
что если при этой похвальной жадности знать чужеземное, упустишь из виду русские
начала, то знания эти не принесут добра, собьют, спутают и разбросают мысли,
наместо того, чтобы сосредоточить и собрать их. И прежде, и теперь я был уверен
в том, что нужно очень хорошо и очень глубоко узнать свою русскую природу, и что
только с помощью этого знания можно почувствовать, что именно следует нам брать
и заимствовать из Европы, которая сама этого не говорит".
Гоголь писал в "Авторской исповеди": "Сколько я себя помню, я всегда
стоял за просвещение народное; но мне казалось, что еще прежде, чем просвещение
самого народа, полезней просвещение тех, которые имеют ближайшее столкновение с
народом, от которых часто терпит народ".
"Россия не Франция; элементы французские — не русские. — пишет Гоголь в
письме XXVII. — Ты позабыл даже своеобразность каждого народа и думаешь, что
одни и те же события могут действовать одинаковым образом на каждый народ".
В заметке "Рассмотренные хода просвещения России" Гоголь пишет, что
русский человек после сделанного Петром переворота "позабыл, что Европа
развилась от того так, что развилась из своих начал". В результате стремления
подражать Европе: "в науках, искусствах, в образе жизни, а пуще всего в голове
русского человека произошло хаотическое смешение. Все пробы заведения, чем
долее, тем более становились неудачны. От того русский, чем более входил в
европейскую жизнь, тем более позабывал свою землю, и тем менее мог знать, что ей
более прилично. От этого все прививки были неудачны и не принимались".
"Если дом уже состроен по одному плану, нельзя ломать его: можно
украсить, убрать отлично, отделать всякий уголок, но ломать капитальные стены
строения — это нелепость, почти то же, что поправлять дело рук Божиих. От этого
произошло то, что собственно русское в России мало подтянулось, несмотря на 100
лет беспрерывных поправок, переделок, хлопот и возни".
"Стремление к обезьянству стало так велико, что мы готовы завести
железные дороги прежде, чем подумали, откуда взять топливо.
Науки не сделали своего дела уже потому, что множеством своим отвлекли от
жизни; набили головы множеством терминов; увлекли их в философию...; стали
решать на бумаге то, что совершенно иначе разрешалось в жизни; приучили к
строению воздушных замков и сделали людей неспособными к практическому делу, и
внешним громоздом своим умертвили ум и способности".
X
Гоголь выступил как защитник исконных русских традиций, как поборник идеи
Святой Руси, как пророк целостной православной культуры. В своей книге Гоголь
ничего не говорил о необходимости поставить во главу будущего государственного
строительства идею Третьего Рима. Но вся книга — страстный призыв к соблюдению
верности идее Третьего Рима.
Гоголь утверждает, что Православие должно "определять все поведение и
семьи, и общества, и государства — каждого отдельного элемента. Церковь не
мыслится отдельно от государства, которое не мыслится, в свою очередь, раздельно
от Царя, находящегося в таинственно-благодатной неотрывности от Церкви — и весь
народ в целом обнимается началом служения Веры, в этом видя и задачу каждого
отдельного человека, спасающего свою душу в этом святом общении..." Гоголь
восстанавливает основные черты идейного завета русского прошлого — "московское
все воплотившееся в творении митр. Макария" — Русь должна стремиться стать
подлинно христианским государством.
"В эпоху всесокрушающего похода радикализма на Церковь, государство,
семью и национальную самобытную культуру — великий писатель имел мужество
выступить в защиту ниспровергаемых нравственных и политических традиций русского
народа. Он отлично сознавал, что за спиной "передовой" интеллигенции стояли
темные силы, с сатанинской злобой рывшие могилу русскому народу" (Г. Сидамон.
"Осмеянный пророк).
Такая книга, как "Переписка с друзьями" не могла, конечно, не привести в
ярость и негодование всех: врагов Православия и всех псевдохристиан, ханжей и
лицемеров, которых антихристианская крепостническая. действительность породила в
великом изобилии. Лицемерам, ханжам, и мнимым христианам книга была страшным
укором, скрытым и открытым врагам Православия — грозным предупреждением.
То что пути и дороги к лучшему будущему России сокрыты именно в ее темном
и запутанном настоящем то, что понимал Николай I, Пушкин, Гоголь и другие
немногие люди совершенно не понимали и в силу своей идеологии не были способны
понять мнимые "спасители России" в виде основоположников Ордена Р. И. и их
последователей.
У врагов всего русского "Выбранные места" вызвали взрыв ярости, бурю
клеветы.
Белинский, увлекшийся в это время идеями масонского социализма,
отказавшись к этому времени от Бога, нашел бога — в социализме. А для Гоголя
"Бог" Белинского был новым обличьем диавола, вышедшем в мир для борьбы с
Христом. Атака социального утописта и атеиста Белинского на социального реалиста
Гоголя, весь ее бешенный, совершенно неприличный характер, — понятны. Ведь
Гоголь, выступил в роли борца за религиозное возрождение, призывающего к
созданию целостной православной культуры. Ведь, если бы образованное общество
восприняло идеи высказываемые Гоголем, и встало на путь религиозно-национального
возрождения, то Ордену Р. И. грозила бы смерть.
Нужно было во что бы то ни стало оклеветать книгу Гоголя и его самого. И
это было сделано. 16 июля 1847 года Белинский написал Гоголю свое знаменитое
письмо, в котором на столетие опорочил Гоголя, принеся его в жертву
возникнувшему Ордену Р. И. "Проповедник кнута, апостол невежества, поборник
обскурантизма и мракобесия, что Вы делаете, — писал в бешенной ярости Белинский.
Презрев все приличия, он, обрушивается с клеветническими обвинениями и на
Гоголя, и на Православную Церковь. "Что Вы делаете, — писал Белинский. —
Взгляните себе под ноги — ведь Вы стоите над бездною"
От каждой "прогрессивно-мыслящей личности" во все стороны полетели письма
с порочащими Гоголя сведениями. А. Станкевич, например, писал: "Получили мы
письма Гоголя к друзьям, — пишет он к Щепкину. Вот, брат, штука. Я даже такого
не ожидал. Книжка довольно толстая и ни строки путной. Читать ее тяжело, жалко и
досадно, черт знает как. Гоголь сделался Осипом, только резонерствующим в духе
отвратительного ханжества. Есть поразительные вещи: в одном месте Гоголь
говорил, что в нем такое сцепление мерзостей, какое он не встречал ни в ком.
Эти, мерзости, говорит он, отделил только от себя в лицах, им воспроизведенных.
Я думаю, что он врет тут на самого себя... Вряд ли после такой книжицы дождемся
чего-нибудь путного от Гоголя".
В ответе, который Гоголь хотел послать сначала Белинскому такое начало:
"С чего начать мой ответ на ваше письмо, если не с ваших же слов: "Опомнитесь,
вы стоите на краю бездны". Как далеко вы сбились с прямого пути, в каком
вывороченном виде стали перед вами вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64