В тридцатых
годах представители нарождающейся русской интеллигенции увлекаются
пантеистической философией Шеллинга. Затем пантеистической же философией Гегеля,
который смотрел на христианство, как на временную форму раскрытия в человеческом
сознании Абсолютной Идеи. В сороковых годах начинается преклонение перед
позитивной философией Спенсера, Канта и Маркса, рассматривавших религиозное
мировоззрение как уже устаревшую форму умственного развития, которая сменится
почитанием высшего положительного познания.
Чтобы понять почему Гоголь так тревожился за судьбы России, необходимо
вспомнить духовную атмосферу первой половины девятнадцатого века.
XII
Увлечение Гегелем в девятнадцатом веке было равно по силе увлечению
Вольтером в восемнадцатом. Духовная и душевная атмосфера русских философских
кружков сороковых годов — странная смесь: философских идей, энтузиазма,
романтизма и фантастики. Эпоху увлечения немецкой идеалистической философией, по
словам Д. И. Чижевского, автора исследования "Гегель в России", изданного на
немецком и русском языках, характеризует: беспокойство, философская тоска,
"анархия духа" и философская страсть, но прежде всего — стремление к осмыслению
мира, истории и человека, к осмыслению всего конкретного. Но еще больше эпоху
сороковых годов характеризует духовная неуравновешенность — духовная
истеричность, увлечение философией, философский энтузиазм незаметно
вырождавшийся в философскую истерию".
"...Философские понятия распространялись у нас весьма сильно, — писал
Киреевский, — нет почти человека, который не говорил бы философскими терминами,
нет юноши, который не рассуждал бы о Гегеле, нет почти книги, нет журнальной
статьи, где незаметно было бы влияние немецкого мышления; десятилетние мальчики
говорят о конкретной объективности..."
"...Имя Гегеля, — вспоминает Фет, — до того стало популярным на нашем
верху, что сопровождавший временами нас в театр слуга Иван, выпивший в этот
вечер не в меру, крикнул при разъезде вместо: "коляску Григорьева" — "коляску
Гегеля!" С той поры в доме говорилось о том, как о Иване Гегеле..." Этот
комический эпизод очень верно передает атмосферу увлечения Гегелем в России в
сороковых годах. Можно было себе представить, сколько было крику о Гегеле, если
даже пьяный слуга кричит, чтобы подавали коляску Гегелю.
"...Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, — сообщает
Герцен, — не согласившись в определении "перехватывающего духа", принимали за
обиду мнения об "Абсолютной личности и ее по себе бывшие". Все ничтожнейшие
брошюры, выходившие в Берлине и других губернских и уездных городах немецкой
философии, где только упоминалось о Гегеле, выписывались, зачитывались до дыр,
до пятен, до падения листов в несколько дней... как... заплакали бы все эти
забытые Вердеры, Маргейнеке, Михелете, Отто, Башке, Шиллеры, Розенкранцы и сам
Арнольд Руге, если бы они знали, какие побоища и ратования возбудили они в
Москве, между Маросейкой и Моховой, как их читали и как их покупали"...
Увлечение Гегелем приняло форму общественной истерии, форму, напоминавшую
своей силой общественные истерии в Европе, в Средние века. "Я гегелист, как он,
как все", — высмеивал это увлечение немецким идеализмом, Григорьев в своей пьесе
"Два эгоизма".
Прав Чижевский, когда говорит, что душевную атмосферу русских философских
кружков можно назвать: энтузиастической, "эксхатологической", "романтической" и
"фантастической". Это была, действительно, фантастическая эпоха. Новоявленные
философы желали немедленно воплощать свои философские идеалы в жизнь. И. С.
Тургенев однажды несколько часов яростно спорил с Белинским о бытии Божьем.
Улучив минуту, он предложил прекратить временно спор и идти поесть.
— Как, — закричал в возмущении Белинский, — мы еще не решили вопроса о
бытии Божьем, а вы хотите есть.
В. И. Оболенский после издания "Платоновых разговоров", целую неделю
играл на флейте без .. сапог. Друг Герцена Огарев, решивший жить "под знаком
Гегеля", решил подавлять все чувства любви: "я не должен поддаваться любви, —
пишет он, — моя любовь посвящена высшей универсальной любви... я принесу свою
настоящую любовь в жертву на алтарь всемирного чувства".
Неистовый Бакунин проповедовал философию Гегеля всем знакомым дамам. На
одном благотворительном балу провозглашались тосты за категории гегелевской
логики.
Московские салоны стали "философскими салонами".
Гегельянские кружки существовали не только в обоих столицах, но даже и в
провинциальных городах.. Был гегельянский кружок даже в Нежине. Увлечение
немецким идеализмом шло широко, чисто по-русски:. "от соленых нежинских
огурчиков прямо... к Гегелю".
В "Былом и Думах", характеризуя книжное отношение к жизни, царившее в
московском гегельянском кружке 1840-х годов, Герцен писал: "Все в самом деле
живое, непосредственное, всякое простое чувство было возведено в отвлеченные
категории и возвращалось оттуда без капли живой крови, бледной алгебраической
тенью".
Философия Гегеля подобного восторженного поклонения совершенно не
заслуживала. Выдающийся русский мыслитель К. Ф. Федоров дает следующую, верную
оценку Гегелю: "Гегель, можно сказать, родился в мундире. Его предки были
чиновниками в мундирах, чиновники в рясах, чиновники без мундиров — учителя, а
отчасти, хотя и ремесленники, но, тоже, цеховые. Все это отразилось на его
философии, особенно же на бездушнейшей "Философии Духа", раньше же всего на его
учении о праве. Называть конституционное государство "Богом" мог только тот, кто
был чиновником от утробы матери".
XIII
"Франкмасонство является организацией космополитической", — указывается в
уставах всех масонских ритуалов. Организацией космополитической был по своему
духу и Орден Р. И. Члены его любили все общечеловеческое и отворачивались от
всего русского. Так же как и масоны, члены Ордена Р. И. являются космополитами.
Белинский в короткий период своей идейной трезвости (в эпоху "примирения
с действительностью") утверждал, что "Космополит — есть какое-то ложное,
бессмысленное, странное и непонятное явление, какой-то бледный, туманный
призрак, существо безнравственное, бездушное, недостойное называться священным
именем человека". "...без национальностей человечество было бы логическим
абстрактом... В отношении к этому вопросу я скорее готов перейти на сторону
славянофилов нежели оставаться на стороне гуманистических космополитов". Но
стоило Белинскому увлечься политическими и социальными идеями масонства, как он
со свойственным ему спокойствием совести стал всюду пропагандировать мысль, что
он "гражданин Вселенной".
"Чтобы покорить умы, — говорится в "Наставлении для получения степени
Руководителя Иллюминатов", — надо проповедовать с великим жаром интересы всего
человечества и внушать равнодушие к интересам отдельных групп его". Вот этой
масонской идеи и придерживались основатели Ордена и всегда ее с жаром
проповедовали. По пути космополитизма шли и духовные потомки Герцена, Белинского
и Бакунина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
годах представители нарождающейся русской интеллигенции увлекаются
пантеистической философией Шеллинга. Затем пантеистической же философией Гегеля,
который смотрел на христианство, как на временную форму раскрытия в человеческом
сознании Абсолютной Идеи. В сороковых годах начинается преклонение перед
позитивной философией Спенсера, Канта и Маркса, рассматривавших религиозное
мировоззрение как уже устаревшую форму умственного развития, которая сменится
почитанием высшего положительного познания.
Чтобы понять почему Гоголь так тревожился за судьбы России, необходимо
вспомнить духовную атмосферу первой половины девятнадцатого века.
XII
Увлечение Гегелем в девятнадцатом веке было равно по силе увлечению
Вольтером в восемнадцатом. Духовная и душевная атмосфера русских философских
кружков сороковых годов — странная смесь: философских идей, энтузиазма,
романтизма и фантастики. Эпоху увлечения немецкой идеалистической философией, по
словам Д. И. Чижевского, автора исследования "Гегель в России", изданного на
немецком и русском языках, характеризует: беспокойство, философская тоска,
"анархия духа" и философская страсть, но прежде всего — стремление к осмыслению
мира, истории и человека, к осмыслению всего конкретного. Но еще больше эпоху
сороковых годов характеризует духовная неуравновешенность — духовная
истеричность, увлечение философией, философский энтузиазм незаметно
вырождавшийся в философскую истерию".
"...Философские понятия распространялись у нас весьма сильно, — писал
Киреевский, — нет почти человека, который не говорил бы философскими терминами,
нет юноши, который не рассуждал бы о Гегеле, нет почти книги, нет журнальной
статьи, где незаметно было бы влияние немецкого мышления; десятилетние мальчики
говорят о конкретной объективности..."
"...Имя Гегеля, — вспоминает Фет, — до того стало популярным на нашем
верху, что сопровождавший временами нас в театр слуга Иван, выпивший в этот
вечер не в меру, крикнул при разъезде вместо: "коляску Григорьева" — "коляску
Гегеля!" С той поры в доме говорилось о том, как о Иване Гегеле..." Этот
комический эпизод очень верно передает атмосферу увлечения Гегелем в России в
сороковых годах. Можно было себе представить, сколько было крику о Гегеле, если
даже пьяный слуга кричит, чтобы подавали коляску Гегелю.
"...Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, — сообщает
Герцен, — не согласившись в определении "перехватывающего духа", принимали за
обиду мнения об "Абсолютной личности и ее по себе бывшие". Все ничтожнейшие
брошюры, выходившие в Берлине и других губернских и уездных городах немецкой
философии, где только упоминалось о Гегеле, выписывались, зачитывались до дыр,
до пятен, до падения листов в несколько дней... как... заплакали бы все эти
забытые Вердеры, Маргейнеке, Михелете, Отто, Башке, Шиллеры, Розенкранцы и сам
Арнольд Руге, если бы они знали, какие побоища и ратования возбудили они в
Москве, между Маросейкой и Моховой, как их читали и как их покупали"...
Увлечение Гегелем приняло форму общественной истерии, форму, напоминавшую
своей силой общественные истерии в Европе, в Средние века. "Я гегелист, как он,
как все", — высмеивал это увлечение немецким идеализмом, Григорьев в своей пьесе
"Два эгоизма".
Прав Чижевский, когда говорит, что душевную атмосферу русских философских
кружков можно назвать: энтузиастической, "эксхатологической", "романтической" и
"фантастической". Это была, действительно, фантастическая эпоха. Новоявленные
философы желали немедленно воплощать свои философские идеалы в жизнь. И. С.
Тургенев однажды несколько часов яростно спорил с Белинским о бытии Божьем.
Улучив минуту, он предложил прекратить временно спор и идти поесть.
— Как, — закричал в возмущении Белинский, — мы еще не решили вопроса о
бытии Божьем, а вы хотите есть.
В. И. Оболенский после издания "Платоновых разговоров", целую неделю
играл на флейте без .. сапог. Друг Герцена Огарев, решивший жить "под знаком
Гегеля", решил подавлять все чувства любви: "я не должен поддаваться любви, —
пишет он, — моя любовь посвящена высшей универсальной любви... я принесу свою
настоящую любовь в жертву на алтарь всемирного чувства".
Неистовый Бакунин проповедовал философию Гегеля всем знакомым дамам. На
одном благотворительном балу провозглашались тосты за категории гегелевской
логики.
Московские салоны стали "философскими салонами".
Гегельянские кружки существовали не только в обоих столицах, но даже и в
провинциальных городах.. Был гегельянский кружок даже в Нежине. Увлечение
немецким идеализмом шло широко, чисто по-русски:. "от соленых нежинских
огурчиков прямо... к Гегелю".
В "Былом и Думах", характеризуя книжное отношение к жизни, царившее в
московском гегельянском кружке 1840-х годов, Герцен писал: "Все в самом деле
живое, непосредственное, всякое простое чувство было возведено в отвлеченные
категории и возвращалось оттуда без капли живой крови, бледной алгебраической
тенью".
Философия Гегеля подобного восторженного поклонения совершенно не
заслуживала. Выдающийся русский мыслитель К. Ф. Федоров дает следующую, верную
оценку Гегелю: "Гегель, можно сказать, родился в мундире. Его предки были
чиновниками в мундирах, чиновники в рясах, чиновники без мундиров — учителя, а
отчасти, хотя и ремесленники, но, тоже, цеховые. Все это отразилось на его
философии, особенно же на бездушнейшей "Философии Духа", раньше же всего на его
учении о праве. Называть конституционное государство "Богом" мог только тот, кто
был чиновником от утробы матери".
XIII
"Франкмасонство является организацией космополитической", — указывается в
уставах всех масонских ритуалов. Организацией космополитической был по своему
духу и Орден Р. И. Члены его любили все общечеловеческое и отворачивались от
всего русского. Так же как и масоны, члены Ордена Р. И. являются космополитами.
Белинский в короткий период своей идейной трезвости (в эпоху "примирения
с действительностью") утверждал, что "Космополит — есть какое-то ложное,
бессмысленное, странное и непонятное явление, какой-то бледный, туманный
призрак, существо безнравственное, бездушное, недостойное называться священным
именем человека". "...без национальностей человечество было бы логическим
абстрактом... В отношении к этому вопросу я скорее готов перейти на сторону
славянофилов нежели оставаться на стороне гуманистических космополитов". Но
стоило Белинскому увлечься политическими и социальными идеями масонства, как он
со свойственным ему спокойствием совести стал всюду пропагандировать мысль, что
он "гражданин Вселенной".
"Чтобы покорить умы, — говорится в "Наставлении для получения степени
Руководителя Иллюминатов", — надо проповедовать с великим жаром интересы всего
человечества и внушать равнодушие к интересам отдельных групп его". Вот этой
масонской идеи и придерживались основатели Ордена и всегда ее с жаром
проповедовали. По пути космополитизма шли и духовные потомки Герцена, Белинского
и Бакунина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64