Вы, конечно, с ума сошли, иначе вы за такое дело не взялись бы?
Во мне проснулся дух моего отца, и я спокойно ответил:
— И здесь, и всюду я — в руках Бога. Я сделал то, что обещал сделать, а что будет дальше — это не моё дело. Герцог вскочил с кресла и забегал по комнате:
— Нет, — закричал он, — ты увидишь, что это твоё дело. То, что с тобою будет, будет до такой степени твоим делом, что после этого у тебя не будет на свете уже никаких дел. Эй, позвать сюда алебардистов! Ну-с, что вы можете сказать в своё оправдание?
— Я ничего не скажу в своё оправдание! — ответил я.
— Говорить нечего — зато есть, что делать, — бешено ответил Бофорт, — возьмите этого человека и наденьте на него кандалы.
Четыре алебардиста приблизились ко мне и взяли меня за руки. Сопротивление было бы явным безумием, и зачем, кроме того, причинять вред людям, исполняющим свой долг? Я испытал судьбу, и если судьба определила мне умереть, так что же? Стало быть, так и надо. Мне пришли в голову латинские стихи, которые меня в дни моего детства заставлял учить наизусть мистер Чиллингфут:
Non civium ardor prava judentiunr.
Non viltus instantis tyranny
Mente gautit solida.
«Грозное лицо тирана» предстало передо мной в виде толстого желтолицего человека в парике и кружевах. Я исполнил совет древнего поэта. Мужество меня не оставило. Мысль о том, что я должен оставить эту жизнь, меня не очень поразила. Что особого в этой жизни?.. Да, дети мои, жизнь я научился ценить позднее, когда женился… Впрочем, это со всеми так бывает. А тогда я смерти не боялся. Я стоял выпрямившись и глядел прямо в глаза разгневанному вельможе. А солдаты тем временем надевали на руки мне кандалы.
Глава XXV
Неожиданное приключение в старой башне
— Снимите с этого человека показание! — произнёс герцог, обращаясь к секретарю. — Эй, как вас там, да будет вам известно, что его величество, наш всемилостивейший король, даровал мне по случаю смутного времени чрезвычайные полномочия. Судить изменников я имею право собственной властью, без всяких судей и присяжных. Из письма я узнал, что у бунтовщиков вы являетесь офицером. Ваша шайка называется Вельдширским пехотным полком Саксона. Так, что ли? Берегите свою шею и отвечайте правду..
— Я буду говорить правду, но по более высоким побуждениям, ваша светлость, — ответил я, — в этом полку я командую ротой.
— А кто такой этот Саксон?
— Я буду отвечать только на те вопросы, которые касаются меня. О других же я не скажу ни слова. Герцог покраснел от гнева и закричал:
— Хорош! Скажите, какая щепетильность! Человек, поднявший оружие против короля, нежничает и воображает, что может быть честным. Послушайте, сэр, ваша честь находится в таком несчастном положении, что вы можете её совсем отбросить. Берегите лучше вашу жалкую шкуру. Видите ли, солнце уже склоняется к западу. Вы видите солнце в последний раз, предупреждаю вас.
— О моей чести я не прошу вас хлопотать, ваша светлость, я сумею сберечь её сам, — ответил я, — смертью меня тоже не пугайте, если бы я боялся смерти, я не стоял бы здесь перед вами. Но об одном я сказать вам должен. Мой полковник поклялся разделаться с несколькими из ваших дворян точно так же, как вы разделаетесь со мной. Говорю я это не в виде угрозы, а для предостережения. Мой полковник всегда выполняет свои обещания.
— Ваш полковник — как вы его величаете — сам скоро не будет знать, как ему спасти свою шкуру, — ответил герцог, насмешливо улыбаясь. — Сколько у Монмауза людей? Я улыбнулся и отрицательно качнул головой.
Герцог сердито обернулся к советникам и воскликнул:
— Мы должны заставить этого изменника говорить!
— Не мешало бы ему пальцы повинтить, — сказал какой-то старый солдат очень свирепой наружности.
— Зачем винтить? — возразил другой. — Просто засунуть между пальцами зажжённую спичку. Этот фокус прямо чудеса делает. На что упорный народ были шотландские бунтовщики, защитники Ковенанта, но и их сэр Томас Дальзелль приводил к истинной вере зажжённой спичкой.
Седой господин в бархатистом чёрном костюме вмешался в разговор:
— Сэр Томас Дальзелль, — сказал он, — изучал военное искусство в Московии и сражался с турецкими варварами. Мы, христиане, не должны подражать обычаям этих дикарей.
— Я удивляюсь на вас, сэр Виллиам, — возразил господин, желавший угостить меня зажжённой спичкой, — вы, кажется, хотите по-великосветски войну вести. По-вашему выходит, что воевать и менуэт танцевать — это все едино.
— Сэр, — горячо возразил сэр Виллиам, — я участвовал в битвах в то время, когда вы были младенцем. Вы ещё с погремушкой справиться не могли, а я уже имел маршальский жезл. Когда вы на поле битвы, вы имеете право быть суровым и даже жестоким, но пытка — это мерзость. Законами Англии пытки воспрещаются, и не нам нарушать этот закон.
Спор грозил превратиться в ссору. Герцог воскликнул:
— Довольно, господа, довольно! Благодарю вас, сэр Виллиам, ваше мнение я считаю весьма ценным. Равным образом я дорожу и вашим мнением, полковник Хирн. Вопрос этот мы обсудим подробно. Алебардисты, отведите арестанта, и пусть к нему пошлют священника. Он должен свести свои счёты с Богом.
— Вы приказываете, ваша светлость, свести его на гауптвахту? — спросил капитан стражи.
— Нет, отведите его в старую башню Ботлера. Меня вывели в боковую дверь, а дежурный дворянин выкрикнул новое имя. Стража, окружавшая меня со всех сторон, вела меня по бесконечным коридорам, и наконец мы очутились в старинной части замка. Здесь, в угловой башне, была небольшая пустая комната. В ней было сыро и пахло плесенью. Потолок был высокий, сводчатый, а через узкое отверстие в стене проникал свет. В комнате не было ничего, кроме деревянной койки и стула.
Капитан ввёл меня в комнату, а сам остался у двери. Некоторое время спустя он, однако, вошёл ко мне и ослабил оковы. Капитан был человек с грустным лицом. Его впалые глаза имели торжественно-скучное выражение. Эта погребальная внешность находилась в странном несоответствии с нарядным мундиром.
— Будьте мужественны, друг мой, — произнёс он замогильным голосом, — немножко сдавит горло, вот и все. Нам пришлось повесить тут одного человека. Это было дня два тому назад, и он хоть бы что. Даже не простонал ни разу. Старый Спендер, палач герцога, знает хорошо своё дело. Он каким-то особенным манером делает мёртвую петлю так, что умирающие даже никакой боли не чувствуют. Поэтому, друг, будьте мужественны. Вас мучить не будут, и вы будете в руках хорошего мастера.
Я сел на кровать и воскликнул:
— Ах, как мне хотелось бы уведомить как-нибудь Монмауза, что его письмо доставлено по назначению!
— Да ведь вы же доставили письмо — чего же вам огорчаться! Великолепно доставили, как говорится, из рук в руки. Напрасно вы с герцогом говорили нелюбезно. Он только не любит, когда его раздражают и приводят в гнев. Сказали бы что-нибудь о бунтовщиках, — гляди, — он вас и помиловал бы!
— Я удивляюсь, как это вы, будучи воином, можете го ворить мне такие вещи, — сказал я холодно.
— Ну-ну, не сердитесь. В конце концов, ваша шея, а н< моя, будет отвечать. Никто вас не станет удерживать, если вам хочется сделать прыжок в бесконечность. Однако его светлость приказали, чтобы к вам прислали священника. Я пойду за ним.
— Прошу вас священника не беспокоить, — сказал я, — я из независимых, и ваших священников мне не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Во мне проснулся дух моего отца, и я спокойно ответил:
— И здесь, и всюду я — в руках Бога. Я сделал то, что обещал сделать, а что будет дальше — это не моё дело. Герцог вскочил с кресла и забегал по комнате:
— Нет, — закричал он, — ты увидишь, что это твоё дело. То, что с тобою будет, будет до такой степени твоим делом, что после этого у тебя не будет на свете уже никаких дел. Эй, позвать сюда алебардистов! Ну-с, что вы можете сказать в своё оправдание?
— Я ничего не скажу в своё оправдание! — ответил я.
— Говорить нечего — зато есть, что делать, — бешено ответил Бофорт, — возьмите этого человека и наденьте на него кандалы.
Четыре алебардиста приблизились ко мне и взяли меня за руки. Сопротивление было бы явным безумием, и зачем, кроме того, причинять вред людям, исполняющим свой долг? Я испытал судьбу, и если судьба определила мне умереть, так что же? Стало быть, так и надо. Мне пришли в голову латинские стихи, которые меня в дни моего детства заставлял учить наизусть мистер Чиллингфут:
Non civium ardor prava judentiunr.
Non viltus instantis tyranny
Mente gautit solida.
«Грозное лицо тирана» предстало передо мной в виде толстого желтолицего человека в парике и кружевах. Я исполнил совет древнего поэта. Мужество меня не оставило. Мысль о том, что я должен оставить эту жизнь, меня не очень поразила. Что особого в этой жизни?.. Да, дети мои, жизнь я научился ценить позднее, когда женился… Впрочем, это со всеми так бывает. А тогда я смерти не боялся. Я стоял выпрямившись и глядел прямо в глаза разгневанному вельможе. А солдаты тем временем надевали на руки мне кандалы.
Глава XXV
Неожиданное приключение в старой башне
— Снимите с этого человека показание! — произнёс герцог, обращаясь к секретарю. — Эй, как вас там, да будет вам известно, что его величество, наш всемилостивейший король, даровал мне по случаю смутного времени чрезвычайные полномочия. Судить изменников я имею право собственной властью, без всяких судей и присяжных. Из письма я узнал, что у бунтовщиков вы являетесь офицером. Ваша шайка называется Вельдширским пехотным полком Саксона. Так, что ли? Берегите свою шею и отвечайте правду..
— Я буду говорить правду, но по более высоким побуждениям, ваша светлость, — ответил я, — в этом полку я командую ротой.
— А кто такой этот Саксон?
— Я буду отвечать только на те вопросы, которые касаются меня. О других же я не скажу ни слова. Герцог покраснел от гнева и закричал:
— Хорош! Скажите, какая щепетильность! Человек, поднявший оружие против короля, нежничает и воображает, что может быть честным. Послушайте, сэр, ваша честь находится в таком несчастном положении, что вы можете её совсем отбросить. Берегите лучше вашу жалкую шкуру. Видите ли, солнце уже склоняется к западу. Вы видите солнце в последний раз, предупреждаю вас.
— О моей чести я не прошу вас хлопотать, ваша светлость, я сумею сберечь её сам, — ответил я, — смертью меня тоже не пугайте, если бы я боялся смерти, я не стоял бы здесь перед вами. Но об одном я сказать вам должен. Мой полковник поклялся разделаться с несколькими из ваших дворян точно так же, как вы разделаетесь со мной. Говорю я это не в виде угрозы, а для предостережения. Мой полковник всегда выполняет свои обещания.
— Ваш полковник — как вы его величаете — сам скоро не будет знать, как ему спасти свою шкуру, — ответил герцог, насмешливо улыбаясь. — Сколько у Монмауза людей? Я улыбнулся и отрицательно качнул головой.
Герцог сердито обернулся к советникам и воскликнул:
— Мы должны заставить этого изменника говорить!
— Не мешало бы ему пальцы повинтить, — сказал какой-то старый солдат очень свирепой наружности.
— Зачем винтить? — возразил другой. — Просто засунуть между пальцами зажжённую спичку. Этот фокус прямо чудеса делает. На что упорный народ были шотландские бунтовщики, защитники Ковенанта, но и их сэр Томас Дальзелль приводил к истинной вере зажжённой спичкой.
Седой господин в бархатистом чёрном костюме вмешался в разговор:
— Сэр Томас Дальзелль, — сказал он, — изучал военное искусство в Московии и сражался с турецкими варварами. Мы, христиане, не должны подражать обычаям этих дикарей.
— Я удивляюсь на вас, сэр Виллиам, — возразил господин, желавший угостить меня зажжённой спичкой, — вы, кажется, хотите по-великосветски войну вести. По-вашему выходит, что воевать и менуэт танцевать — это все едино.
— Сэр, — горячо возразил сэр Виллиам, — я участвовал в битвах в то время, когда вы были младенцем. Вы ещё с погремушкой справиться не могли, а я уже имел маршальский жезл. Когда вы на поле битвы, вы имеете право быть суровым и даже жестоким, но пытка — это мерзость. Законами Англии пытки воспрещаются, и не нам нарушать этот закон.
Спор грозил превратиться в ссору. Герцог воскликнул:
— Довольно, господа, довольно! Благодарю вас, сэр Виллиам, ваше мнение я считаю весьма ценным. Равным образом я дорожу и вашим мнением, полковник Хирн. Вопрос этот мы обсудим подробно. Алебардисты, отведите арестанта, и пусть к нему пошлют священника. Он должен свести свои счёты с Богом.
— Вы приказываете, ваша светлость, свести его на гауптвахту? — спросил капитан стражи.
— Нет, отведите его в старую башню Ботлера. Меня вывели в боковую дверь, а дежурный дворянин выкрикнул новое имя. Стража, окружавшая меня со всех сторон, вела меня по бесконечным коридорам, и наконец мы очутились в старинной части замка. Здесь, в угловой башне, была небольшая пустая комната. В ней было сыро и пахло плесенью. Потолок был высокий, сводчатый, а через узкое отверстие в стене проникал свет. В комнате не было ничего, кроме деревянной койки и стула.
Капитан ввёл меня в комнату, а сам остался у двери. Некоторое время спустя он, однако, вошёл ко мне и ослабил оковы. Капитан был человек с грустным лицом. Его впалые глаза имели торжественно-скучное выражение. Эта погребальная внешность находилась в странном несоответствии с нарядным мундиром.
— Будьте мужественны, друг мой, — произнёс он замогильным голосом, — немножко сдавит горло, вот и все. Нам пришлось повесить тут одного человека. Это было дня два тому назад, и он хоть бы что. Даже не простонал ни разу. Старый Спендер, палач герцога, знает хорошо своё дело. Он каким-то особенным манером делает мёртвую петлю так, что умирающие даже никакой боли не чувствуют. Поэтому, друг, будьте мужественны. Вас мучить не будут, и вы будете в руках хорошего мастера.
Я сел на кровать и воскликнул:
— Ах, как мне хотелось бы уведомить как-нибудь Монмауза, что его письмо доставлено по назначению!
— Да ведь вы же доставили письмо — чего же вам огорчаться! Великолепно доставили, как говорится, из рук в руки. Напрасно вы с герцогом говорили нелюбезно. Он только не любит, когда его раздражают и приводят в гнев. Сказали бы что-нибудь о бунтовщиках, — гляди, — он вас и помиловал бы!
— Я удивляюсь, как это вы, будучи воином, можете го ворить мне такие вещи, — сказал я холодно.
— Ну-ну, не сердитесь. В конце концов, ваша шея, а н< моя, будет отвечать. Никто вас не станет удерживать, если вам хочется сделать прыжок в бесконечность. Однако его светлость приказали, чтобы к вам прислали священника. Я пойду за ним.
— Прошу вас священника не беспокоить, — сказал я, — я из независимых, и ваших священников мне не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136