они и привезли все это. Что же касается ящика с туалетными принадлежностями, то он был отправлен одним моим приятелем из Лондона в Бристоль, куда я было собирался ехать. Но, к счастью, эта посылка не добралась до Бристоля, а из брутонской гостиницы направлена сюда. За это я должен благодарить нашу общую знакомую, хозяйку гостиницы! Да, Кларк, это великолепное правило не забывать пожаловать трактирщицу. Содержательницы гостиниц всегда стараются заплатить добром за добро. Пустяки это, конечно, но ведь вся жизнь состоит из пустяков. У меня очень мало принципов, — в этом сознаюсь охотно, — но есть у меня два принципа, от которых я никогда не отступал. Во-первых, я ношу всегда в кармане штопор, а во-вторых, никогда не забываю поцеловать хозяйку гостиницы.
— Да, это верно! — ответил я, смеясь. — Я могу удостоверить, что вы всегда в точности исполняете эти два правила.
Сэр Гервасий присел на край кровати и вытащил из кармана ворох бумаги.
— Я ведь тоже получил письма. Вот, например, одно подписано: «Твоя убитая горем Араминта». Гм-гм! Девочка ещё не знает, что я разорён, а когда она узнает об этом, то мигом воскреснет и её горя как не бывало. А это что? Эге, лорд Дорчестер предлагает выпустить своего молодого петуха на моего Юлия и предлагает пари на сто гиней. Ну, мне некогда заниматься этими пустяками. Я поставил все, что имею, на селезня, называемого Монмаузом. А вот другой приятель зовёт меня охотиться на оленей в Эппинг. Ха-ха-ха! Да если меня не убьют в сражении, я сам скоро превращусь в оленя. Только вместо собак за мною будут гоняться королевские чиновники. А вот и кислое письмо от портного. Бедняге придётся примириться с мыслью о безнадёжности моего долга. Примириться с этим ему, впрочем, вовсе нетрудно, он выбрал у меня денег втрое больше, чем следовало. Это что? Маленький Дик Чичестер предлагает мне взаймы три тысячи гиней. Нет, маленький Дик, это неподходящее предложение. Дворяне не должны жить за счёт своих друзей. Тем не менее я глубоко благодарен за предложение. Ну, ещё что? Пис,ьмо от мистрис Боттерворз. Боже мой, что это такое? Ни копейки денег в течение трех недель! Опись имущества! Нет, это очень-очень скверно.
— В чем дело? — спросил я, поднимая глаза на товарища.
Бледное лицо баронета покрылось румянцем. Он гневно шагал взад и вперёд по комнате, комкая письмо.
— Это стыд, это позор, Кларк! — воскликнул он. — Черт возьми, надо сейчас же послать ей мои часы. Они — работы Томпиона и куплены в лучшем магазине «Трех корон» близ собора св. Павла. Я за них заплатил сто гиней. На эти деньги она проживёт три месяца. А за эту подлость Мортимер мне ответит. Я буду с ним драться на дуэли. Я шпагой ему докажу, что он негодяй.
— Я первый раз вижу, как вы сердитесь, — сказал я. Сэр Гервасий перестал хмуриться и, рассмеявшись, ответил:
— Нет, я не сержусь. Вы знаете, люди, жившие со мною долгие годы, говорили, что у меня ангельский характер, но такая история может возмутить кого угодно. Сэр Эдвард Мортимер, Кларк, брат моей матери и, стало быть, приходится мне дядей, но он гораздо моложе матери, и разница в возрасте между нами небольшая. Это чистенький, аккуратный человек со сладеньким голоском и вкрадчивыми манерами. В жизни ему, разумеется, везёт, и состояние его быстро увеличивается. В старину мне приходилось несколько раз ссужать его деньгами, но он очень скоро стал богаче меня. Да оно и понятно. Все, что он наживал, у него сохранялось, а я все своё состояние пустил по ветру; от него ничего не осталось. Когда наконец наступил окончательный крах, Мортимер дал мне взаймы сумму, достаточную для того, чтобы я мог добраться до Виргинии. Знаете, почему он оказался таким великодушным, Кларк? Видите ли, тут имеется в виду наследство. Это состояние могло перейти и ко мне. Но Мортимеру эта перспектива не нравится, и в то же время ему хорошо известно, что виргинские краснокожие отлично умеют снимать скальпы. Кроме того, там климат отвратительный, и свирепствуют лихорадки. Не качайте, пожалуйста, головой, Кларк. Вы воспитались в милой деревенской простоте и не знаете подлостей большого света.
— Не нужно объяснять действий ближних дурными соображениями, — ответил я, — вот другое дело, если бы вы знали наверное, что у вашего родственника был злой умысел.
У сэра Гервасия опять потемнело лицо, и он ответил:
— К сожалению, этот злой умысел можно теперь считать доказанным. Я вам уже сказал, что оказывал Мортимеру денежные одолжения. Я не напоминал о них, разумеется, но он сам должен был о них помнить, Эта мистрис Боттерворз — моя старая кормилица. Помогать ей считалось в нашей семье первым долгом. Мне самая мысль отом, что она может пострадать от моего разорения, казалась невыносимой. Получала она от меня приблизительно по гинее в неделю, и это спасло её от голодной смерти. Вот я и обратился с просьбой к Мортимеру. Во имя нашей старой дружбы я просил его не оставлять кормилицу и выдавать ей прежнюю ничтожную сумму. Я обещал ему, в случае, если разбогатею, заплатить все расходы. Подлец торжественно подал мне руку и поклялся, что исполнит мою просьбу. Что за подлое существо человек, дорогой Кларк! Богатый человек пожалел жалких грошей, нарушил слово и оставил бедную старуху умирать голодной смертью. Но он мне за это ответит. Он воображает, что я уже плыву по Атлантическому океану, и не ждёт меня. Если мне только удастся во главе своих молодцов войти в Лондон, я уже пошевелю, как следует, этого сладкогласого святошу. А пока что надо послать тётке Боттерворз мои часы, я буду угадывать время по солнцу. Благослови Бог добрую старуху! Она меня всегда любила; но скажите, Кларк, что вам пишут с родины? Читая письма, вы то хмурились, то улыбались, и ваше лицо мне напоминало апрельскую погоду.
— Одно письмо я получил от отца, — ответил я, — в нем есть приписки от матушки. Второе письмо от моего старого приятеля Захарии Пальмера. Это наш деревенский плотник. Наконец, мне написал ещё один человек, которого я люблю и уважаю. Это Соломон Спрент, отставной моряк.
— Редкое трио корреспондентов, мне очень хотелось бы познакомиться с вашим отцом, Кларк. Он, должно быть, крепок и непоколебим, как старый британский дуб. Я вот сказал вам, что вы мало знаете жизнь, может быть, я ошибся. В своей деревне вы наблюдали человечество без всяких прикрас и, стало быть, могли найти и доброе начало в человеческой природе. Но, как не приукрашивай себя человек, зла, живущего в нем, он все равно не скроет. Конечно, ваши плотник и моряк не умеют притворяться. Они кажутся тем, что они на самом деле из себя представляют. Вот мои придворные друзья — совсем другое дело. Они сотканы из притворства. С таким господином можешь прожить целый век и не узнать, кто он такой. А если вы и станете изучать такого человека с успехом, то скоро раскаетесь в своей любознательности. Черт возьми! Кажется, я становлюсь философом. Впрочем, философия — это любимое убежище разорённых людей. Дайте мне бочку, я положу её на Ковент-гарденской площади и сделаюсь лондонским Диогеном. Я уже более никогда не разбогатею, Михей! Как это говорится в старой песне:
Ты беден и не бойся ничего,
Удачи ведь напрасно добиваться,
Несчастьями не может огорчаться
Тот, кто лишён всего.
Ты нищ и на судьбу сердит.
Умен будь — перестанешь раздражаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136