Пускай и другие тебе помогают. Особенно не лезь в самую середину свалки, а защищай разумно знамя протестантской религии.
И о, Михей, мой милый, хороший мальчик! Возвращайся домой к своей матери живой и здоровый, а не то я умру с горя! Молиться за тебя я буду беспрестанно».
Этот внезапный взрыв материнской нежности в последних строках письма расстрогал меня, и на мои глаза навернулись слезы. Но письмо матушки в то же время и вызвало на моем лице улыбку. Моей милой матушке некогда было вырабатывать тонкий слог, и она была женщина простая. Ей казалось необходимым облечь свои наставления в форму заповедей, для того, чтобы я их точнее выполнял.
Думать мне над её советами долго не пришлось, ибо я едва только успел дочитать письмо матушки, как услышал голос Саксона, звавшего меня. Осёдланные лошади стучали подковами по камням двора. Пора было уже ехать.
Глава Х
Опасное приключение на равнине
Не успели мы отъехать полумили от города, как послышался стук барабанов и звуки военных рогов. Это подходил конный полк, о прибытии которого нам сообщили офицеры в гостинице.
— Хорошо, думается мне, что мы успели улизнуть, — произнёс Саксон, — этот молодой петух пронюхал, должно быть, про нас и сыграл со мной скверную шутку. Кстати, не видали ли вы моего шёлкового платка?
— Нет, не видал.
— Так, должно быть, платок вывалился у меня из-за пазухи во время нашей схватки. Мне очень жаль платка. Я небогатый человек, и такие вещи терять убыточно… Майор сказал, что этот полк состоит из восьмисот человек, а за ними следует ещё три тысячи. Ну, если мне придётся встретить этого Огльторпа или Огильви — как его там? — после окончания дела, — я ему прочту хорошее наставление. Пускай-ка он поменьше думает о химии, да получше сохраняет военные тайны; оно, конечно, хорошо быть вежливым с незнакомыми людьми и рассказывать им все, что они у тебя спрашивают, но правду говорить в этих случаях не годится.
— Да, может быть, и он вам солгал, — возразил я.
— Ну-ну, это едва ли! У него слова с языка сорвались. Ну-ну, Хлоя, потише! Рада, что нажралась овса и готова скакать во весь опор. Чертовски темно, Кларк, прямо дороги не видно.
Мы двинулись по широкой дороге, которая белелась впереди нас в тумане. По обе стороны дороги виднелись деревья. Различали мы, однако, их очертания плохо, так как вечерний туман плотно окутывал собой все. Ехали мы по восточному краю этой великой равнины, имеющей сорок миль в длину и двадцать миль в ширину. Солсберийская равнина захватывает большую часть Вельдшира и переходит в Сомерсетшир. Через эту именно пустыню и идёт большая дорога на запад, но по большой дороге мы не поехали, а избрали боковой путь, ведущий к той же цели. Мы рассчитывали, что этот сравнительно маловажный путь не будет охраняться королевской конницей. Подъезжая по большой дороге к перекрёстку, ведущему на избранный нами окольный путь, мы услышали позади стук копыт.
— Вот едет кто-то, не боящийся мчаться галопом в темноте, — сказал я.
— Сюда, сюда, в тень! — быстрым шёпотом скомандовал Саксон. — Держите меч наготове. Вон его из ножен. Это — гонец с важным поручением, иначе он не порол бы такую горячку.
Став под деревья, мы начали присматриваться. По дороге двигалось какое-то расплывчатое пятно, которое принимало все более определённые очертания и, наконец, превратилось в человека, сидевшего верхом на коне. Всадник заметил нас уже после того, как поравнялся с местом, на котором мы стояли; он немедленно остановил коня и с каким-то странным беспокойством начал оглядываться.
— Здесь ли Михей Кларк? — воскликнул он наконец. Голос был мне очень и очень знаком.
— Я — Михей Кларк, — ответил я.
— А я — Рувим Локарби, — ответил всадник, придавая своему голосу шутливо-иронический тон. — Дорогой Михей, я непременно обнял бы вас, но, к сожалению, это невозможно. Если я сделаю подобное покушение, то непременно вывалюсь из седла, да и вас увлеку в своём падении. Вот и сейчас, остановив сразу лошадь, я чуть-чуть не полетел кувырком. Да, по правде сказать, и все время я только и делаю, что шлёпаюсь наземь и снова взбираюсь на лошадь. И это от самого Хэванта, прошу заметить. Лошадь, видно, попалась такая. С неё очень удобно падать.
— Боже мой, Рувим, зачем это вы прискакали сюда? — воскликнул я изумлённо.
— За тем, Михей, за чем и вы, и дон Децимо Саксон, любивший купаться в Соленте. Я вижу этого благородного дворянина? Как изволите поживать, ваше превосходительство?
— Так это вы, молодой петушок? — проворчал Саксон, не особенно обрадованный прибытием Рувима.
— Сам, собственной персоной, — ответил Рувим, — а теперь, весёлые кавалеры, подстёгивайте лошадок и марш вперёд. Терять нам времени нельзя. Завтра мы должны поспеть в Таунтон.
— Но, дорогой Рувим, это немыслимо. С какой стати вы поедете к Монмаузу? Что скажет ваш отец? Вы, может быть, думаете, что наше путешествие является чем-то вроде увеселительной прогулки — так разуверьтесь, пожалуйста! Это предприятие может окончиться очень печально. Если мы даже победим, то это случится после долгого кровопролития. Опасности многочисленны. Знаете, Рувим, ведь всем нам угрожает смертная казнь.
Рувим пришпорил лошадь.
— Вперёд, дети, вперёд! — воскликнул он. — Это все решено и покончено. Я намерен во что бы то ни стало подарить свою собственную августейшую особу его высокопротестантскому высочеству Иакову, герцогу Монмаузу. Меч я взял, а лошадь украл. И то, и другое я тоже предназначаю в подарок герцогу.
Мы двинулись вперёд, и я стал расспрашивать Рувима:
— Объясни мне, пожалуйста, как это все случилось? — спросил я своего приятеля. — Я ужасно, всем сердцем рад видеть тебя рядом со мной, но ведь ты, насколько мне известно, никогда не интересовался религией и политикой? Как же в тебе созрело это внезапное решение?
— По правде тебе сказать, — ответил Рувим, — мне совершенно все равно, кто будет сидеть на английском троне — король или герцог! Ни за того, ни за другого я не отдал бы и пуговицы. Ведь мне же прекрасно известно, что доходы «Пшеничного снопа» не увеличатся ни в том, ни в другом случае. Рувима Локарби ни тот, ни другой на должность придворного советника не позовёт. Я брат, ни за короля, ни за герцога распинаться не намерен, но я принадлежу к партии Михея Кларка. Я его сторонник с головы до пят. Михей едет на войну, ну так и я пойду! Чума меня возьми, если я от него отстану.
Говоря эти слова, Рувим поднял вверх руку, потерял равновесие и шлёпнулся в придорожные кусты. Ноги его беспомощно болтались в темноте.
Наконец он выбрался из кустов и, вскарабкавшись на лошадь, произнёс:
— Это уже десятый раз. Отец мне говорил, что, сидя на лошади, не нужно крепко прижиматься к седлу. Старик говорил: «Ты эдак полегонечку поднимайся и опускайся». Ну я больше все опускаюсь, и притом совсем не полегонечку.
— Ах, чёртова кукла! — воскликнул Саксон. — Спрашиваю вас во имя всех святых, значившихся в календаре, каким манером вы думаете удержаться на лошади, встретясь с врагом, если вы уже теперь, мирно путешествуя по большой дороге, то и дело валитесь на землю?
— Отчего же не попытать счастья, ваше превосходительство? — ответил Рувим, оправляя камзол. — Может быть, мои внезапные и неожиданные движения приведут в смущение и страх этого самого врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
И о, Михей, мой милый, хороший мальчик! Возвращайся домой к своей матери живой и здоровый, а не то я умру с горя! Молиться за тебя я буду беспрестанно».
Этот внезапный взрыв материнской нежности в последних строках письма расстрогал меня, и на мои глаза навернулись слезы. Но письмо матушки в то же время и вызвало на моем лице улыбку. Моей милой матушке некогда было вырабатывать тонкий слог, и она была женщина простая. Ей казалось необходимым облечь свои наставления в форму заповедей, для того, чтобы я их точнее выполнял.
Думать мне над её советами долго не пришлось, ибо я едва только успел дочитать письмо матушки, как услышал голос Саксона, звавшего меня. Осёдланные лошади стучали подковами по камням двора. Пора было уже ехать.
Глава Х
Опасное приключение на равнине
Не успели мы отъехать полумили от города, как послышался стук барабанов и звуки военных рогов. Это подходил конный полк, о прибытии которого нам сообщили офицеры в гостинице.
— Хорошо, думается мне, что мы успели улизнуть, — произнёс Саксон, — этот молодой петух пронюхал, должно быть, про нас и сыграл со мной скверную шутку. Кстати, не видали ли вы моего шёлкового платка?
— Нет, не видал.
— Так, должно быть, платок вывалился у меня из-за пазухи во время нашей схватки. Мне очень жаль платка. Я небогатый человек, и такие вещи терять убыточно… Майор сказал, что этот полк состоит из восьмисот человек, а за ними следует ещё три тысячи. Ну, если мне придётся встретить этого Огльторпа или Огильви — как его там? — после окончания дела, — я ему прочту хорошее наставление. Пускай-ка он поменьше думает о химии, да получше сохраняет военные тайны; оно, конечно, хорошо быть вежливым с незнакомыми людьми и рассказывать им все, что они у тебя спрашивают, но правду говорить в этих случаях не годится.
— Да, может быть, и он вам солгал, — возразил я.
— Ну-ну, это едва ли! У него слова с языка сорвались. Ну-ну, Хлоя, потише! Рада, что нажралась овса и готова скакать во весь опор. Чертовски темно, Кларк, прямо дороги не видно.
Мы двинулись по широкой дороге, которая белелась впереди нас в тумане. По обе стороны дороги виднелись деревья. Различали мы, однако, их очертания плохо, так как вечерний туман плотно окутывал собой все. Ехали мы по восточному краю этой великой равнины, имеющей сорок миль в длину и двадцать миль в ширину. Солсберийская равнина захватывает большую часть Вельдшира и переходит в Сомерсетшир. Через эту именно пустыню и идёт большая дорога на запад, но по большой дороге мы не поехали, а избрали боковой путь, ведущий к той же цели. Мы рассчитывали, что этот сравнительно маловажный путь не будет охраняться королевской конницей. Подъезжая по большой дороге к перекрёстку, ведущему на избранный нами окольный путь, мы услышали позади стук копыт.
— Вот едет кто-то, не боящийся мчаться галопом в темноте, — сказал я.
— Сюда, сюда, в тень! — быстрым шёпотом скомандовал Саксон. — Держите меч наготове. Вон его из ножен. Это — гонец с важным поручением, иначе он не порол бы такую горячку.
Став под деревья, мы начали присматриваться. По дороге двигалось какое-то расплывчатое пятно, которое принимало все более определённые очертания и, наконец, превратилось в человека, сидевшего верхом на коне. Всадник заметил нас уже после того, как поравнялся с местом, на котором мы стояли; он немедленно остановил коня и с каким-то странным беспокойством начал оглядываться.
— Здесь ли Михей Кларк? — воскликнул он наконец. Голос был мне очень и очень знаком.
— Я — Михей Кларк, — ответил я.
— А я — Рувим Локарби, — ответил всадник, придавая своему голосу шутливо-иронический тон. — Дорогой Михей, я непременно обнял бы вас, но, к сожалению, это невозможно. Если я сделаю подобное покушение, то непременно вывалюсь из седла, да и вас увлеку в своём падении. Вот и сейчас, остановив сразу лошадь, я чуть-чуть не полетел кувырком. Да, по правде сказать, и все время я только и делаю, что шлёпаюсь наземь и снова взбираюсь на лошадь. И это от самого Хэванта, прошу заметить. Лошадь, видно, попалась такая. С неё очень удобно падать.
— Боже мой, Рувим, зачем это вы прискакали сюда? — воскликнул я изумлённо.
— За тем, Михей, за чем и вы, и дон Децимо Саксон, любивший купаться в Соленте. Я вижу этого благородного дворянина? Как изволите поживать, ваше превосходительство?
— Так это вы, молодой петушок? — проворчал Саксон, не особенно обрадованный прибытием Рувима.
— Сам, собственной персоной, — ответил Рувим, — а теперь, весёлые кавалеры, подстёгивайте лошадок и марш вперёд. Терять нам времени нельзя. Завтра мы должны поспеть в Таунтон.
— Но, дорогой Рувим, это немыслимо. С какой стати вы поедете к Монмаузу? Что скажет ваш отец? Вы, может быть, думаете, что наше путешествие является чем-то вроде увеселительной прогулки — так разуверьтесь, пожалуйста! Это предприятие может окончиться очень печально. Если мы даже победим, то это случится после долгого кровопролития. Опасности многочисленны. Знаете, Рувим, ведь всем нам угрожает смертная казнь.
Рувим пришпорил лошадь.
— Вперёд, дети, вперёд! — воскликнул он. — Это все решено и покончено. Я намерен во что бы то ни стало подарить свою собственную августейшую особу его высокопротестантскому высочеству Иакову, герцогу Монмаузу. Меч я взял, а лошадь украл. И то, и другое я тоже предназначаю в подарок герцогу.
Мы двинулись вперёд, и я стал расспрашивать Рувима:
— Объясни мне, пожалуйста, как это все случилось? — спросил я своего приятеля. — Я ужасно, всем сердцем рад видеть тебя рядом со мной, но ведь ты, насколько мне известно, никогда не интересовался религией и политикой? Как же в тебе созрело это внезапное решение?
— По правде тебе сказать, — ответил Рувим, — мне совершенно все равно, кто будет сидеть на английском троне — король или герцог! Ни за того, ни за другого я не отдал бы и пуговицы. Ведь мне же прекрасно известно, что доходы «Пшеничного снопа» не увеличатся ни в том, ни в другом случае. Рувима Локарби ни тот, ни другой на должность придворного советника не позовёт. Я брат, ни за короля, ни за герцога распинаться не намерен, но я принадлежу к партии Михея Кларка. Я его сторонник с головы до пят. Михей едет на войну, ну так и я пойду! Чума меня возьми, если я от него отстану.
Говоря эти слова, Рувим поднял вверх руку, потерял равновесие и шлёпнулся в придорожные кусты. Ноги его беспомощно болтались в темноте.
Наконец он выбрался из кустов и, вскарабкавшись на лошадь, произнёс:
— Это уже десятый раз. Отец мне говорил, что, сидя на лошади, не нужно крепко прижиматься к седлу. Старик говорил: «Ты эдак полегонечку поднимайся и опускайся». Ну я больше все опускаюсь, и притом совсем не полегонечку.
— Ах, чёртова кукла! — воскликнул Саксон. — Спрашиваю вас во имя всех святых, значившихся в календаре, каким манером вы думаете удержаться на лошади, встретясь с врагом, если вы уже теперь, мирно путешествуя по большой дороге, то и дело валитесь на землю?
— Отчего же не попытать счастья, ваше превосходительство? — ответил Рувим, оправляя камзол. — Может быть, мои внезапные и неожиданные движения приведут в смущение и страх этого самого врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136