И затем вы обнаруживаете легкомыслие, тогда как настоящий солдат должен быть серьёзен. Вы грозите незаряжёнными пистолетами и, наконец, изъявляете готовность снять с себя и повесить на шею лошади панцирь, от которого не отказался бы сам Сид. И, однако, у вас, кажется, есть мужество и храбрость, ибо, если бы у вас их не было, вы не были бы здесь.
— Спасибо, сеньор! — воскликнул Рувим и поклонился Саксону так низко, что опять чуть не свалился с лошади. — Последняя мысль исправила предыдущие, а иначе я, чтобы защитить свою воинскую честь, непременно скрестил бы свой меч с вашим.
Саксон произнёс:
— А что касается этого происшествия сегодня ночью… Я говорю о сундуке, который, как я полагаю, был наполнен золотом и коим я хотел овладеть как законной военной добычей. Я готов теперь признать, что в этом деле обнаружил недостодолжную поспешность и опрометчивость. Ведь старик-то принял нас очень радушно.
— Не будем вспоминать об этом, — ответил я, — но прошу вас, воздержитесь от таких порывов в будущем.
— Но в том-то и дело, — ответил Саксон, — что в этих, как вы говорите, порывах виноват не я, а Вилль Споттербридж, человек, не имевший никаких похвальных качеств.
— А при чем же тут этот Вилль? — заинтересовался я.
— А вот при чем. Отец мой, видите ли, был женат на дочери этого самого Билля Споттербриджа, и вследствие этого наша старая честная кровь была испорчена нездоровой примесью. Вилль жил во времена Иакова и был первым распутником Флит-стрита. В Альзации он считался первым коноводом, а Альзация, джентльмены, была любимым местом сборища всех драчунов и скандалистов. Кровь этого Вилля через его дочь была передана нам десятерым. Я рад, что я последний в роду и что во мне эта ядовитая кровь явилась уже в ослабленном виде. Я чужд пороков моего деда, и эти его пороки выражаются во мне только умеренной гордостью и похвальным стремлением к честной наживе.
— Но как же повлияла кровь Споттербриджа на ваш род? — спросил я.
— Как?! — ответил Децимус. — А вот как. В старину Саксоны были довольными собой, краснощёкими и круглолицыми людьми. Шесть дней в неделю они ходили с молитвенниками, на седьмой брали в руки Библию. У моего отца были, положим, свои слабости: он иногда, бывало, лишнюю кружку пива выпьет или же выругается, а любимыми его ругательствами были: «чтоб тебя негры съели» и «собачье сердце»… Но рассудите сами, какая это брань? Это даже и не грех, а между тем мой отец был так благочестив, что даже эти свои слабости оплакивал, да как?! Словно он всеми семью смертными грехами согрешил. Вот каков был наш отец. Что же вы думаете, мог ли такой человек зачать десятерых долговязых и сухопарых ребят, из коих десять могли бы быть родными братьями и сёстрами Люциферу и двоюродными — Вельзевулу?
— Мне жаль вашего отца, — сказал Рувим.
— Вам его жаль? Нет, его жалеть нечего, а нас, его детей, надо жалеть — вот кого. Ведь он-то находился в здравом уме и твёрдой памяти, как вступил в брак с дочерью воплощённого дьявола Вилля Споттербриджа. А женился он на ней потому, что ему нравилось, как она пудрилась и к лицу мушки приклеивала. Чего же его жалеть? Вот другое дело мы, его дети. К нашей хорошей честной крови была примешана кровь этого кабацкого Гектора, и мы на это имеем право жаловаться.
— Ну, если рассуждать таким манером, — сказал Рувим, — то придётся признать, что один из наших предков женился на женщине с чертовски сухой глоткой. Должно быть, мы с отцом потому так и любим выпить.
— Вот то, что вы унаследовали чертовски дерзкий язык, так это верно, — проворчал Саксон и, обращаясь ко мне, продолжал: — Из всего того, что я сказал вам, легко понять, что вся наша жизнь — я говорю о братьях и сёстрах — есть непрерывная борьба между естественной добродетелью Саксонов и греховными наклонностями Споттербриджа. Моё вчерашнее поведение есть один из таких случаев. Во мне живёт чуждая мне и злая сила.
— Ну, а ваши братья и сестры? — спросил я. — Как на них повлияла кровь Споттербриджа?
Дорога была утомительная и скучная, и болтовня старого солдата немного развлекала.
— О, они все пали побеждённые злом! — простонал Саксон. — Увы, увы! Какие бы прекрасные люди вышли из них из всех, если бы они направили свои дарования к добру. Прима — это моя самая старшая сестра. Она вела себя очень хорошо, пока не вышла замуж. Секундус был прекрасным моряком; ещё молодым человеком он завёл уже себе собственный корабль. Люди, однако, стало замечать странности. Ушёл однажды Секундус в море на шхуне, а возвратился на бриге. Ну, его арестовали, стали допрашивать. Секундус объявил, что нашёл бриг пустым в Северном море, а так как судно ему понравилось, то он бросил шхуну, а бриг взял себе. Может быть, брат говорил и правду, начальники не стали проверять его слов, и Секундус был повешен. Что касается моей сестры Терции, она в молодые годы ещё сбежала со скотопромышленником, приехавшим с севера, и находится в бегах до сих пор. Квартус и Нонус давно уже занимаются тем, что вызволяют чёрных людей из их окаянной языческой страны, а затем везут их в трюме корабля на плантации, где эти чёрные язычники могут, если хотят, познать спасительную христианскую религию. Квартус и Нонус, впрочем, люди необузданные, грубые и никакой любви к своему младшему брату не чувствуют. Квинтус был многообещающим мальчиком, но с ним случилось несчастье. Он нашёл на месте крушения какого-то корабля бочку рома и вскоре затем умер. Секстус мог сделать себе карьеру, так как ему удалось получить место писца и атторнея Джонни Трантера, но у Секстуса был чересчур предприимчивый характер, и в один прекрасный день он, захватив все деньги и ценные документы своего хозяина, убежал в Голландию. Это было очень неприятно для Джонни Трантера, и он до сих пор не может найти ни Секстуса, ни своих денег и бумаг. Сентимус умер мальчиком. Что касается Октавуса, то Вилль Споттербридж сказался в нем очень рано. Убит он во время игры в кости в драке с партнёрами. Враги Октавуса утверждали, что у него были кости, налитые свинцом, так что шестёрка всегда выходила у него, но это, может быть, и враки. Так-то, молодые люди. Пусть этот трогательный рассказ будет для вас предостережением. Не будьте глупцами и, если захотите вступить в семейную жизнь, выбирайте себе свободных от порочных наклонностей девушек в жены. Поверьте мне, что красивое личико не может вознаградить за отсутствие добродетели. Главное — это добродетель.
Рувим и я, несмотря на все наши усилия, не могли не смеяться, слушая эти откровенные семейные признания. Саксон рассказывал все это спокойно, не стыдясь и не краснея.
— Да, — сказал я, — вы дорого поплатились за неосторожный шаг вашего батюшки, но что это такое там, налево от нас?
На небольшом пригорке возвышалось какое-то неуклюжее деревянное сооружение.
— По внешнему виду — это виселица, — сказал Саксон, бросив взгляд налево, — поедем-ка, виселица — это нечто такое, что не должно нас касаться. В Англии это редкое зрелище. Но если бы вы только могли видеть Палантинат в то время, как в него вошёл Тюренн с войсками! Виселиц в нем тогда было больше, чем верстовых столбов. Вешали шпионов, изменников, всяких мерзавцев, которых так много разводится в военное время. На виселицу часто отправлялись и так называемые чёрные рыцари ландскнехты, богемские крестьяне и разные люди, которых вешали не потому, что они совершили преступление, а затем, чтобы они этого преступления не совершили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136