Следовательно, это свойство нашей души, восприимчивость
к чистому моральному интересу и, стало быть, движущую силу чистого
представления о добродетели, если его как следует донести до человеческого
сердца, мы хотим показать посредством наблюдений, доступных каждому, как
самый могущественный мотив и, если дело идет о продолжительности и точности
в следовании моральным максимам, как единственное побуждение к добру; при
этом надо также напомнить, что если эти наблюдения обнаруживают только
действительность такого чувства, а не достигнутое им нравственное
совершенствование, то это не наносит никакого ущерба единственному методу,
предписывающему делать объективно практические законы чистого разума
субъективно практическими посредством одного лишь чистого представления о
долге, и вовсе не говорит о том, что этот метод - пустая фантазия. В самом
деле, так как этот метод еще никогда не был приведен в действие, то и опыт
ничего не может сказать о его результате, можно лишь требовать
доказательств восприимчивости к таким мотивам, которые я здесь кратко
изложу, а затем в немногих словах опишу метод установления и развития
истинно морального образа мыслей.
Если обратить внимание на ход беседы в разношерстном обществе которое
состоит не только из ученых и любителей умствовать, но из деловых людей или
женщин, то можно заметить, что кроме рассказов и шуток там всегда имеется
еще одно развлечение, а именно резонерство, так как рассказы, поскольку они
должны быть новы и интересны, скоро исчерпываются, а шутки легко становятся
пошлыми У людей, на которых всякое мудрствование легко наводит скуку, среди
всех видов резонерства больше всего вызывают интерес (Beitritt) и вносят
какое-то оживление в общество рассуждения о нравственной ценности того или
другого поступка, в котором выявляется характер человека. Те, на кого все
тонкости и умствования в теоретических вопросах наводят скуку и тоску,
тотчас включаются в разговор, когда дело касается выявления моральной
ценности хорошего или дурного поступка, о котором идет речь; они готовы так
тщательно, изощренно и со всей тонкостью выискивать все что могло бы
умалить в нем чистоту и, стало быть, степень добродетельности намерения или
хотя бы возбудить сомнение в ней, чего нельзя ожидать от них, когда речь
идет об объекте спекуляции. В таких суждениях часто проглядывает характер
именно тех, кто высказывает свое мнение о других; некоторые из тех, кто
судит-главным образом об умерших, особенно склонны защищать то доброе что
рассказывают о тех или других делах этих лиц, против всех оскорбительных
упреков в нечестности и в конце концов защищать все нравственное
достоинство личности против обвинения в притворстве и скрытой злобе;
другие, наоборот, больше помышляют о нареканиях и обвинениях, дабы
оспаривать это достоинство. Последним однако, не всегда можно приписывать
намерение всякими умствованиями отрицать все случаи добродетельного
поведения людей, дабы превратить добродетель в пустой звук; часто это лишь
благонамеренная строгость в определении истинно нравственной ценности
согласно неукоснительному закону, в сопоставлении с которым (а не с
примерами) самомнение в сфере морального сильно уменьшается, а смирение не
только внушается, но при строгом самоиспытании ощущается каждым. Тем не
менее в большинстве случаев защитники чистоты намерения в данных примерах
охотно смыли бы с намерения малейшее пятнышко там, где есть возможность
предполагать его честность, с той целью, чтобы в случае, когда оспаривается
достоверность всех примеров и отрицается чистота всякой добродетели, не
стали в конце концов считать ее просто химерой и, таким образом, не
третировали всякое стремление к ней как пустое жеманство и ложное
самомнение. Я не знаю, почему воспитатели молодежи до сих пор не
воспользовались этой склонностью разума с такой охотой вдаваться в самое
тонкое рассмотрение намеченных практических вопросов и, положив в основу
чисто моральный катехизис, не выискивали жизнеописания людей древности и
нового времени, для того чтобы иметь под рукой доказательства для
предлагаемых обязанностей, где они могли бы, главным образом посредством
сравнения подобных поступков при различных обстоятельствах, побудить своих
питомцев высказывать суждения, дабы определить большую или меньшую
моральную ценность этих поступков; здесь даже самая ранняя юность, которая
вообще-то еще не созрела для спекуляции, скоро становится очень
проницательной и, замечая успехи своей способности суждения, проявляет к
таким вопросам большой интерес; но самое главное - это то, что есть полное
основание надеяться, что частые упражнения в определении благонравного
поведения во всей его частоте, в одобрении его, в выявлении (с сожалением
или презрением) малейшего отклонения от него, хотя бы до сих пор они были
только игрой способности суждения, в которой дети могут состязаться друг с
другом, тем не менее оставят длительный след глубокого уважения к одним
поступкам и отвращения к другим, а это - в силу одной лишь привычки часто
рассматривать такие поступки как достойные одобрения или порицания -
создаст хорошую основу для честности во всем их образе жизни в будущем. Я
хотел бы, чтобы не утруждали молодежь примерами так называемых благородных
(сверхдобродетельных) поступков, которыми так изобилуют наши
сентиментальные сочинения, и обращали главное внимание на долг и на то
достоинство, которое человек может и должен обрести в собственных глазах от
сознания того, что он не нарушил долг, так как то, что сводится к пустым
желаниям и тоске по недостижимому совершенству, порождает лишь героев
романов, которые, хвастаясь своим чувством чрезмерно великого, освобождают
себя от исполнения обыденной и обиходной обязанности, которая в таком
случае кажется им ничтожно малой (1).
Но если спрашивают, в чем, собственно, заключается чистая нравственность,
на которой, как на пробном камне, надо испытывать моральную ценность
каждого поступка, то я должен признаться что только философы могут считать
сомнительным решение этого вопроса, ведь в обыденном человеческом разуме он
уже давно решен, правда не посредством отвлеченных общих формул, а обычным
применением, словно как различие между правой и левой рукой. Итак, мы
прежде всего хотим показать на примере критерии чистой добродетели;
представим себе, что он предлагается для суждения десятилетнему ребенку, и
посмотрим, необходимо ли он должен так судить сам собой, без всяких
указаний учителя. Рассказывают историю честного человека, которого хотят
заставить участвовать в клевете на невинного, но бедного человека (как,
например, Анна Болейн по обвинению Генриха VIII Английского (2)). Ему
предлагают выгоды, т. е. большие подарки или высокий чин, но он их
отвергает. Это возбуждает в душе [юного] слушателя одобрение и сочувствие,
потому что речь идет о выгоде. И вот начинают прибегать к различным
угрозам. Среди этих клеветников есть лучшие друзья этого честного человека,
которые отказывают ему в дружбе, есть близкие родственники, которые (а он
человек бедный) грозят ему лишить его наследства, власть имущие, которые
могут его преследовать и наносить ему ущерб на каждом шагу и при любом
случае, государь, который грозит ему лишением свободы и даже жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
к чистому моральному интересу и, стало быть, движущую силу чистого
представления о добродетели, если его как следует донести до человеческого
сердца, мы хотим показать посредством наблюдений, доступных каждому, как
самый могущественный мотив и, если дело идет о продолжительности и точности
в следовании моральным максимам, как единственное побуждение к добру; при
этом надо также напомнить, что если эти наблюдения обнаруживают только
действительность такого чувства, а не достигнутое им нравственное
совершенствование, то это не наносит никакого ущерба единственному методу,
предписывающему делать объективно практические законы чистого разума
субъективно практическими посредством одного лишь чистого представления о
долге, и вовсе не говорит о том, что этот метод - пустая фантазия. В самом
деле, так как этот метод еще никогда не был приведен в действие, то и опыт
ничего не может сказать о его результате, можно лишь требовать
доказательств восприимчивости к таким мотивам, которые я здесь кратко
изложу, а затем в немногих словах опишу метод установления и развития
истинно морального образа мыслей.
Если обратить внимание на ход беседы в разношерстном обществе которое
состоит не только из ученых и любителей умствовать, но из деловых людей или
женщин, то можно заметить, что кроме рассказов и шуток там всегда имеется
еще одно развлечение, а именно резонерство, так как рассказы, поскольку они
должны быть новы и интересны, скоро исчерпываются, а шутки легко становятся
пошлыми У людей, на которых всякое мудрствование легко наводит скуку, среди
всех видов резонерства больше всего вызывают интерес (Beitritt) и вносят
какое-то оживление в общество рассуждения о нравственной ценности того или
другого поступка, в котором выявляется характер человека. Те, на кого все
тонкости и умствования в теоретических вопросах наводят скуку и тоску,
тотчас включаются в разговор, когда дело касается выявления моральной
ценности хорошего или дурного поступка, о котором идет речь; они готовы так
тщательно, изощренно и со всей тонкостью выискивать все что могло бы
умалить в нем чистоту и, стало быть, степень добродетельности намерения или
хотя бы возбудить сомнение в ней, чего нельзя ожидать от них, когда речь
идет об объекте спекуляции. В таких суждениях часто проглядывает характер
именно тех, кто высказывает свое мнение о других; некоторые из тех, кто
судит-главным образом об умерших, особенно склонны защищать то доброе что
рассказывают о тех или других делах этих лиц, против всех оскорбительных
упреков в нечестности и в конце концов защищать все нравственное
достоинство личности против обвинения в притворстве и скрытой злобе;
другие, наоборот, больше помышляют о нареканиях и обвинениях, дабы
оспаривать это достоинство. Последним однако, не всегда можно приписывать
намерение всякими умствованиями отрицать все случаи добродетельного
поведения людей, дабы превратить добродетель в пустой звук; часто это лишь
благонамеренная строгость в определении истинно нравственной ценности
согласно неукоснительному закону, в сопоставлении с которым (а не с
примерами) самомнение в сфере морального сильно уменьшается, а смирение не
только внушается, но при строгом самоиспытании ощущается каждым. Тем не
менее в большинстве случаев защитники чистоты намерения в данных примерах
охотно смыли бы с намерения малейшее пятнышко там, где есть возможность
предполагать его честность, с той целью, чтобы в случае, когда оспаривается
достоверность всех примеров и отрицается чистота всякой добродетели, не
стали в конце концов считать ее просто химерой и, таким образом, не
третировали всякое стремление к ней как пустое жеманство и ложное
самомнение. Я не знаю, почему воспитатели молодежи до сих пор не
воспользовались этой склонностью разума с такой охотой вдаваться в самое
тонкое рассмотрение намеченных практических вопросов и, положив в основу
чисто моральный катехизис, не выискивали жизнеописания людей древности и
нового времени, для того чтобы иметь под рукой доказательства для
предлагаемых обязанностей, где они могли бы, главным образом посредством
сравнения подобных поступков при различных обстоятельствах, побудить своих
питомцев высказывать суждения, дабы определить большую или меньшую
моральную ценность этих поступков; здесь даже самая ранняя юность, которая
вообще-то еще не созрела для спекуляции, скоро становится очень
проницательной и, замечая успехи своей способности суждения, проявляет к
таким вопросам большой интерес; но самое главное - это то, что есть полное
основание надеяться, что частые упражнения в определении благонравного
поведения во всей его частоте, в одобрении его, в выявлении (с сожалением
или презрением) малейшего отклонения от него, хотя бы до сих пор они были
только игрой способности суждения, в которой дети могут состязаться друг с
другом, тем не менее оставят длительный след глубокого уважения к одним
поступкам и отвращения к другим, а это - в силу одной лишь привычки часто
рассматривать такие поступки как достойные одобрения или порицания -
создаст хорошую основу для честности во всем их образе жизни в будущем. Я
хотел бы, чтобы не утруждали молодежь примерами так называемых благородных
(сверхдобродетельных) поступков, которыми так изобилуют наши
сентиментальные сочинения, и обращали главное внимание на долг и на то
достоинство, которое человек может и должен обрести в собственных глазах от
сознания того, что он не нарушил долг, так как то, что сводится к пустым
желаниям и тоске по недостижимому совершенству, порождает лишь героев
романов, которые, хвастаясь своим чувством чрезмерно великого, освобождают
себя от исполнения обыденной и обиходной обязанности, которая в таком
случае кажется им ничтожно малой (1).
Но если спрашивают, в чем, собственно, заключается чистая нравственность,
на которой, как на пробном камне, надо испытывать моральную ценность
каждого поступка, то я должен признаться что только философы могут считать
сомнительным решение этого вопроса, ведь в обыденном человеческом разуме он
уже давно решен, правда не посредством отвлеченных общих формул, а обычным
применением, словно как различие между правой и левой рукой. Итак, мы
прежде всего хотим показать на примере критерии чистой добродетели;
представим себе, что он предлагается для суждения десятилетнему ребенку, и
посмотрим, необходимо ли он должен так судить сам собой, без всяких
указаний учителя. Рассказывают историю честного человека, которого хотят
заставить участвовать в клевете на невинного, но бедного человека (как,
например, Анна Болейн по обвинению Генриха VIII Английского (2)). Ему
предлагают выгоды, т. е. большие подарки или высокий чин, но он их
отвергает. Это возбуждает в душе [юного] слушателя одобрение и сочувствие,
потому что речь идет о выгоде. И вот начинают прибегать к различным
угрозам. Среди этих клеветников есть лучшие друзья этого честного человека,
которые отказывают ему в дружбе, есть близкие родственники, которые (а он
человек бедный) грозят ему лишить его наследства, власть имущие, которые
могут его преследовать и наносить ему ущерб на каждом шагу и при любом
случае, государь, который грозит ему лишением свободы и даже жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53