Если бы мы захотели начать с понятия о добром, чтобы
вывести из него законы воли, то это понятие о предмете (как добром) вместе
с тем указало бы его как единственное определяющее основание воли. А так
как это понятие не имеет никакого априорного практического закона в
качестве своей путеводной нити, то усматривать критерий доброго или злого
можно было бы только в соответствии предмета с нашим чувством удовольствия
или неудовольствия, а применение разума могло бы состоять только в том,
чтобы определять, с одной стороны, это удовольствие или неудовольствие в
полной связи со всеми ощущениями моего существования, с другой - средства
для приобретения их предмета. А так как только опыт может решить, что
сообразно с чувством удовольствия, а практический закон по предположению
должен ведь быть основан на нем как на условии, то этим прямо исключалась
бы возможность априорных практических законов, так как здесь заранее
считали бы нужным найти для воли предмет, понятия о котором как о добром
должно было бы составить всеобщее, хотя и эмпирическое, основание
определения воли. Но сначала нужно было исследовать, нет ли и a priori
определяющего основания воли (которое можно было бы найти только в чистом
практическом законе, и притом постольку, поскольку он предписывает максимам
лишь законную форму безотносительно к предмету). Но так как мы уже полагали
в основу всякого практического закона предмет согласно понятиям доброго и
злого, а без предшествующего закона можно было мыслить этот предмет только
согласно эмпирическим понятиям, то мы уже заранее лишили себя возможности
даже мыслить чистый практический закон; если бы, напротив, мы сначала
аналитически искали такой закон, то нашли бы, что не понятие доброго как
предмета определяет и делает возможным моральный закон, а, наоборот, только
моральный закон определяет и делает возможным понятие доброго, если только
доброе безусловно заслуживает этого названия.
Это замечание, которое касается только метода высших, моральных
исследований, очень важно. Оно сразу объясняет, что именно приводит ко всем
заблуждениям философов в вопросе о высшем принципе морали. В самом деле,
они искали предмет воли, дабы сделать его материей и основой закона
(который в таком случае не непосредственно, а только посредством этого
предмета, относимого к чувству удовольствия или неудовольствия, должен был
быть определяющим основанием воли), вместо того чтобы сначала искать закон,
который a priori и непосредственно определял бы волю и только сообразно с
ней - предмет. Они могли усмотреть этот предмет удовольствия, который
должен был составить высший принцип доброго, в счастье, в совершенстве, в
моральном чувстве или в воле божьей, но их основоположение всегда было
гетерономией и неизбежно должно было натолкнуться на эмпирические условия
для морального закона, потому что свой предмет как непосредственное
определяющее основание воли они могли называть добрым или злым только по
тому, как воля непосредственно относится к чувству, которое всегда
эмпирично. Только формальный закон, т. е. не предписывающий разуму ничего,
кроме формы его всеобщего законодательства в качестве высшего условия
максим, может быть a priori определяющим основанием практического разума.
Древние ясно обнаруживали эту свою ошибку тем, что целью своих моральных
изысканий ставили только определение понятия о высшем благе, стало быть, о
предмете, который потом намеревались сделать определяющим основанием воли в
моральном законе, а это объект, который значительно позже, если только
моральный закон сам по себе достоверен и обоснован как непосредственное
определяющее основание воли, может быть представлен воле, a priori
определенной теперь согласно ее форме, в качестве предмета, что мы и хотим
рассмотреть в диалектике чистого практического разума. Мыслители нового
времени, для которых вопрос о высшем благе, по-видимому, устарел или по
крайней мере стал чем-то второстепенным, скрывали за двусмысленными словами
эту ошибку (как и во многих других случаях), но тем не менее она
проглядывает в их системах, так как она везде обнаруживает гетерономию
практического разума, откуда никогда не может возникнуть априорный
моральный закон, предписывающий как всеобщее веление.
А так как понятия доброго и злого как следствия априорного определения воли
предполагают также и чистый практический принцип, стало быть причинность
чистого разума, то они первоначально (как определения синтетического
единства многообразного [содержания ] созерцаний в сознании) в отличие от
чистых рассудочных понятий, или категорий, теоретически применяемого разума
не относятся к объектам, скорее, они их предполагают как данные; все они
modi одной-единственной категории, а именно категории причинности,
поскольку определяющее основание ее состоит в представлении разума о ее
законе, который разум устанавливает самому себе как закон свободы и тем
самым a priori показывает себя практическим разумом. А так как поступки, с
одной стороны, подчинены, правда, закону, который есть не закон природы, а
закон свободы, следовательно, принадлежит к образу действий существ,
принадлежащих к умопостигаемому миру, но, с другой стороны, как события в
чувственно воспринимаемом мире принадлежат к явлениям, - то определения
практического разума могут иметь место только по отношению к последним,
следовательно, хотя и сообразно с категориями рассудка, но не ради его
теоретического применения, чтобы многообразное [содержание] (чувственного)
созерцания a priori подводить под сознание, а для того, чтобы многообразное
[содержание ] желаний a priori подчинить единству сознания практического
разума, повелевающего в моральном законе, или единству сознания чистой
воли.
Эти категории свободы - так мы хотим называть их в отличие от тех
теоретических понятий, которые мы называем категориями природы, - имеют
очевидное преимущество перед последними: категории природы только формы
мысли, которые лишь неопределенно обозначают объекты вообще для каждого
возможного для нас созерцания посредством общих понятий, а эти категории,
имея дело с определением свободного выбора (freien Willkur) (которому,
правда, не может быть дано никакое полностью соответствующее созерцание, но
в основе которого - чего не бывает ни с какими понятиями теоретического
применения нашей познавательной способности - лежит чистый априорный
практический закон), имеют в своей основе как практические первоначальные
понятия не форму созерцания (пространства и времени), которая находится не
в самом разуме и должна быть заимствована в другом месте, именно из
чувственности, а форму чистой воли как данную в разуме, стало быть, в самой
способности мышления; благодаря этому получается, что так как во всех
предписаниях чистого практического разума дело идет только об определении
воли, а не о естественных условиях (практической способности) осуществления
своей цели, то априорные практические понятия по отношению к высшему
принципу свободы тотчас же становятся познаниями, а не должны дожидаться
созерцаний, чтобы приобрести значение, и притом по той удивительной
причине, что они сами порождают действительность того, к чему они относятся
(намерения воли), что вовсе не дело теоретических понятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
вывести из него законы воли, то это понятие о предмете (как добром) вместе
с тем указало бы его как единственное определяющее основание воли. А так
как это понятие не имеет никакого априорного практического закона в
качестве своей путеводной нити, то усматривать критерий доброго или злого
можно было бы только в соответствии предмета с нашим чувством удовольствия
или неудовольствия, а применение разума могло бы состоять только в том,
чтобы определять, с одной стороны, это удовольствие или неудовольствие в
полной связи со всеми ощущениями моего существования, с другой - средства
для приобретения их предмета. А так как только опыт может решить, что
сообразно с чувством удовольствия, а практический закон по предположению
должен ведь быть основан на нем как на условии, то этим прямо исключалась
бы возможность априорных практических законов, так как здесь заранее
считали бы нужным найти для воли предмет, понятия о котором как о добром
должно было бы составить всеобщее, хотя и эмпирическое, основание
определения воли. Но сначала нужно было исследовать, нет ли и a priori
определяющего основания воли (которое можно было бы найти только в чистом
практическом законе, и притом постольку, поскольку он предписывает максимам
лишь законную форму безотносительно к предмету). Но так как мы уже полагали
в основу всякого практического закона предмет согласно понятиям доброго и
злого, а без предшествующего закона можно было мыслить этот предмет только
согласно эмпирическим понятиям, то мы уже заранее лишили себя возможности
даже мыслить чистый практический закон; если бы, напротив, мы сначала
аналитически искали такой закон, то нашли бы, что не понятие доброго как
предмета определяет и делает возможным моральный закон, а, наоборот, только
моральный закон определяет и делает возможным понятие доброго, если только
доброе безусловно заслуживает этого названия.
Это замечание, которое касается только метода высших, моральных
исследований, очень важно. Оно сразу объясняет, что именно приводит ко всем
заблуждениям философов в вопросе о высшем принципе морали. В самом деле,
они искали предмет воли, дабы сделать его материей и основой закона
(который в таком случае не непосредственно, а только посредством этого
предмета, относимого к чувству удовольствия или неудовольствия, должен был
быть определяющим основанием воли), вместо того чтобы сначала искать закон,
который a priori и непосредственно определял бы волю и только сообразно с
ней - предмет. Они могли усмотреть этот предмет удовольствия, который
должен был составить высший принцип доброго, в счастье, в совершенстве, в
моральном чувстве или в воле божьей, но их основоположение всегда было
гетерономией и неизбежно должно было натолкнуться на эмпирические условия
для морального закона, потому что свой предмет как непосредственное
определяющее основание воли они могли называть добрым или злым только по
тому, как воля непосредственно относится к чувству, которое всегда
эмпирично. Только формальный закон, т. е. не предписывающий разуму ничего,
кроме формы его всеобщего законодательства в качестве высшего условия
максим, может быть a priori определяющим основанием практического разума.
Древние ясно обнаруживали эту свою ошибку тем, что целью своих моральных
изысканий ставили только определение понятия о высшем благе, стало быть, о
предмете, который потом намеревались сделать определяющим основанием воли в
моральном законе, а это объект, который значительно позже, если только
моральный закон сам по себе достоверен и обоснован как непосредственное
определяющее основание воли, может быть представлен воле, a priori
определенной теперь согласно ее форме, в качестве предмета, что мы и хотим
рассмотреть в диалектике чистого практического разума. Мыслители нового
времени, для которых вопрос о высшем благе, по-видимому, устарел или по
крайней мере стал чем-то второстепенным, скрывали за двусмысленными словами
эту ошибку (как и во многих других случаях), но тем не менее она
проглядывает в их системах, так как она везде обнаруживает гетерономию
практического разума, откуда никогда не может возникнуть априорный
моральный закон, предписывающий как всеобщее веление.
А так как понятия доброго и злого как следствия априорного определения воли
предполагают также и чистый практический принцип, стало быть причинность
чистого разума, то они первоначально (как определения синтетического
единства многообразного [содержания ] созерцаний в сознании) в отличие от
чистых рассудочных понятий, или категорий, теоретически применяемого разума
не относятся к объектам, скорее, они их предполагают как данные; все они
modi одной-единственной категории, а именно категории причинности,
поскольку определяющее основание ее состоит в представлении разума о ее
законе, который разум устанавливает самому себе как закон свободы и тем
самым a priori показывает себя практическим разумом. А так как поступки, с
одной стороны, подчинены, правда, закону, который есть не закон природы, а
закон свободы, следовательно, принадлежит к образу действий существ,
принадлежащих к умопостигаемому миру, но, с другой стороны, как события в
чувственно воспринимаемом мире принадлежат к явлениям, - то определения
практического разума могут иметь место только по отношению к последним,
следовательно, хотя и сообразно с категориями рассудка, но не ради его
теоретического применения, чтобы многообразное [содержание] (чувственного)
созерцания a priori подводить под сознание, а для того, чтобы многообразное
[содержание ] желаний a priori подчинить единству сознания практического
разума, повелевающего в моральном законе, или единству сознания чистой
воли.
Эти категории свободы - так мы хотим называть их в отличие от тех
теоретических понятий, которые мы называем категориями природы, - имеют
очевидное преимущество перед последними: категории природы только формы
мысли, которые лишь неопределенно обозначают объекты вообще для каждого
возможного для нас созерцания посредством общих понятий, а эти категории,
имея дело с определением свободного выбора (freien Willkur) (которому,
правда, не может быть дано никакое полностью соответствующее созерцание, но
в основе которого - чего не бывает ни с какими понятиями теоретического
применения нашей познавательной способности - лежит чистый априорный
практический закон), имеют в своей основе как практические первоначальные
понятия не форму созерцания (пространства и времени), которая находится не
в самом разуме и должна быть заимствована в другом месте, именно из
чувственности, а форму чистой воли как данную в разуме, стало быть, в самой
способности мышления; благодаря этому получается, что так как во всех
предписаниях чистого практического разума дело идет только об определении
воли, а не о естественных условиях (практической способности) осуществления
своей цели, то априорные практические понятия по отношению к высшему
принципу свободы тотчас же становятся познаниями, а не должны дожидаться
созерцаний, чтобы приобрести значение, и притом по той удивительной
причине, что они сами порождают действительность того, к чему они относятся
(намерения воли), что вовсе не дело теоретических понятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53