Что может быть легче и естественнее простой мысли, могущей прийти
на ум каждому, - вместо неопределенной степени совершенства различных
причин, действующих в мире, признать одну-единственную разумную причину,
которая обладает всем совершенством. Но зло в мире казалось им слишком
серьезным упреком, чтобы считать себя вправе строить такую гипотезу. Стало
быть, они обнаружили ум и проницательность именно тем, что не позволили
себе такой гипотезы и искали среди естественных причин, не найдут ли они
здесь свойства и способности, необходимые для первосущности. Но лишь после
того как этот проницательный народ подвинулся в своих изысканиях настолько,
что стал философски трактовать даже нравственные вопросы, о которых другие
народы только болтали, появилась у них новая потребность, а именно
практическая потребность, которая сразу подсказала им определенное понятие
первосущности, причем спекулятивный разум остался только зрителем, в лучшем
случае имел еще ту заслугу, что украшал понятие, выросшее не на его почве,
и целым рядом фактов из наблюдения природы, обнаружившихся только теперь,
не столько содействовал большему признанию этого понятия (оно уже имелось),
сколько придавал ему блеск мнимотеоретического усмотрения разума.
Из этих замечаний читатель критики чистого спекулятивного разума полностью
убедится в том, сколь необходима и полезна для теологии и морали была в ней
утомительная дедукция категорий. В самом деле, только благодаря ей можно
было избежать того, чтобы, полагая категории в чистом рассудке, вместе с
Платоном считать их врожденными, и на этом основать чрезмерные притязания
на теории о сверхчувственном, которым конца не видно, но которые делают
теологию волшебным фонарем, показывающим призраки; если же категории
считать приобретенными, можно избежать того, чтобы вместе с Эпикуром
ограничить все и всякое применение их, даже применение в практическом
отношении, одними лишь предметами чувств и определяющими основаниями
чувств. Но после того как критика в дедукции категорий доказала: во-первых,
что они не эмпирического происхождения, а имеют a priori свое
местонахождение и источник в чистом рассудке; во-вторых, что так как они
относятся к предметам вообще независимо от созерцания этих предметов, то
они - правда, лишь в применении к эмпирическим предметам - осуществляют
теоретическое познание, но и, примененные к предмету, данному чистым
практическим разумом, служат для определенного мышления, направленного на
сверхчувственное, впрочем лишь постольку, поскольку это мышление
определяется только такими предикатами, которые необходимо относятся к
чистой, a priori данной практической цели и ее возможности. Они впервые
приводят спекулятивное ограничение чистого разума и его практическое
расширение в то отношение равенства, в котором разум вообще может быть
применен целесообразно; этот пример лучше всего доказывает, что путь к
мудрости, дабы он был надежным, удобопроходимым и верным, у нас, людей,
неизбежно должен идти через науку; но только по завершении науки можно
убедиться в том, что она ведет к этой цели.
VIII
О признании истинности из потребности чистого разума
Потребности чистого разума при его спекулятивном применении ведут только к
гипотезам, а потребности чистого практического разума - к постулатам; в
самом деле, в первом случае я в ряду оснований поднимаюсь от производного
так высоко, как я хочу, и нуждаюсь в первооснове не для того, чтобы дать
этому производному (например, причинной связи вещей и изменений в мире)
объективную реальность, а только для того, чтобы полностью удовлетворить
свой пытливый разум в исследовании этого производного. Так, я вижу порядок
и целесообразность в природе и мне надобно переходить к спекуляции не для
того, чтобы убедиться в их действительности, а только для того, чтобы
объяснить их и предполагать божество как их причину; и тогда, ввиду того
что заключение от действия к определенной причине, в особенности к столь
точно и столь полностью определенной причине, какую мы мыслим в боге,
всегда ненадежно и сомнительно, такое предположение может быть развито в
лучшем случае до степени самого разумного для нас, людей, мнения (5).
Потребность же чистого практического разума основана на долге - делать
нечто (высшее благо) предметом моей воли, чтобы содействовать ему всеми
моими силами; но для этого я должен допустить возможность его, стало быть и
условия этой возможности, а именно бога, свободу и бессмертие, так как
своим спекулятивным разумом я доказать их не могу, хотя и не могу
опровергнуть. Этот долг основывается, правда, на совершенно независимом от
этих последних допущений и самом по себе аподиктически достоверном законе,
а именно на моральном законе, и постольку не нуждается в какой-либо иной
поддержке теоретического мнения о внутреннем характере вещей, о скрытой
цели миропорядка или властвующего над ним правителя, чтобы полностью
обязать нас к безусловно законосообразным поступкам. Но субъективный эффект
этого закона, а именно соответствующее ему и необходимое благодаря ему
стремление содействовать практически возможному высшему благу, предполагает
по крайней мере то, что последнее возможно; в противном случае было бы
практически невозможно стремиться к объекту понятия, которое в сущности
пусто и лишено объекта. А вышеуказанные постулаты касаются только
физических или метафизических, одним словом, содержащихся в природе вещей
условий возможности высшего блага, но не ради той или другой спекулятивной
цели, а только ради практически необходимой цели, присущей воле чистого
разума, которая здесь не выбирает, а повинуется неукоснительному велению
разума; это веление имеет объективно свое основание в характере вещей,
поскольку чистый разум должен судить о них в общей форме, и основываться не
на склонности, которая ради того, чего мы желаем из одних только
субъективных оснований, отнюдь не вправе считать средства для этого
возможными или предмет [желания] - действительным. Следовательно, это
безусловно необходимая потребность и допущение ее оправдано не только как
дозволительная гипотеза, но и как постулат в практическом отношении; и если
признать, что чистый моральный закон как веление (не как правило
благоразумия) безусловно обязателен для каждого, то честный человек может,
конечно, сказать: я хочу, чтобы был бог, чтобы мое существование в этом
мире имело свое продолжение и вне природной связи в мире чистого рассудка,
чтобы, наконец, мое существование было бесконечным; я настаиваю на этом и
не позволю отнять у себя этой веры, ведь это единственный случай, где мой
интерес, поскольку я не смею в нем ничем поступиться, неизбежно определяет
мое суждение вопреки всем мудрствованиям, хотя бы я и не был в состоянии
ответить на них или противопоставить им более правдоподобные [соображения]
(6).
Да будет мне дозволено присовокупить здесь еще одно замечание, чтобы
избежать ложных толкований при применении столь необычного еще понятия, как
понятие веры, основанной на чистом практическом разуме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
на ум каждому, - вместо неопределенной степени совершенства различных
причин, действующих в мире, признать одну-единственную разумную причину,
которая обладает всем совершенством. Но зло в мире казалось им слишком
серьезным упреком, чтобы считать себя вправе строить такую гипотезу. Стало
быть, они обнаружили ум и проницательность именно тем, что не позволили
себе такой гипотезы и искали среди естественных причин, не найдут ли они
здесь свойства и способности, необходимые для первосущности. Но лишь после
того как этот проницательный народ подвинулся в своих изысканиях настолько,
что стал философски трактовать даже нравственные вопросы, о которых другие
народы только болтали, появилась у них новая потребность, а именно
практическая потребность, которая сразу подсказала им определенное понятие
первосущности, причем спекулятивный разум остался только зрителем, в лучшем
случае имел еще ту заслугу, что украшал понятие, выросшее не на его почве,
и целым рядом фактов из наблюдения природы, обнаружившихся только теперь,
не столько содействовал большему признанию этого понятия (оно уже имелось),
сколько придавал ему блеск мнимотеоретического усмотрения разума.
Из этих замечаний читатель критики чистого спекулятивного разума полностью
убедится в том, сколь необходима и полезна для теологии и морали была в ней
утомительная дедукция категорий. В самом деле, только благодаря ей можно
было избежать того, чтобы, полагая категории в чистом рассудке, вместе с
Платоном считать их врожденными, и на этом основать чрезмерные притязания
на теории о сверхчувственном, которым конца не видно, но которые делают
теологию волшебным фонарем, показывающим призраки; если же категории
считать приобретенными, можно избежать того, чтобы вместе с Эпикуром
ограничить все и всякое применение их, даже применение в практическом
отношении, одними лишь предметами чувств и определяющими основаниями
чувств. Но после того как критика в дедукции категорий доказала: во-первых,
что они не эмпирического происхождения, а имеют a priori свое
местонахождение и источник в чистом рассудке; во-вторых, что так как они
относятся к предметам вообще независимо от созерцания этих предметов, то
они - правда, лишь в применении к эмпирическим предметам - осуществляют
теоретическое познание, но и, примененные к предмету, данному чистым
практическим разумом, служат для определенного мышления, направленного на
сверхчувственное, впрочем лишь постольку, поскольку это мышление
определяется только такими предикатами, которые необходимо относятся к
чистой, a priori данной практической цели и ее возможности. Они впервые
приводят спекулятивное ограничение чистого разума и его практическое
расширение в то отношение равенства, в котором разум вообще может быть
применен целесообразно; этот пример лучше всего доказывает, что путь к
мудрости, дабы он был надежным, удобопроходимым и верным, у нас, людей,
неизбежно должен идти через науку; но только по завершении науки можно
убедиться в том, что она ведет к этой цели.
VIII
О признании истинности из потребности чистого разума
Потребности чистого разума при его спекулятивном применении ведут только к
гипотезам, а потребности чистого практического разума - к постулатам; в
самом деле, в первом случае я в ряду оснований поднимаюсь от производного
так высоко, как я хочу, и нуждаюсь в первооснове не для того, чтобы дать
этому производному (например, причинной связи вещей и изменений в мире)
объективную реальность, а только для того, чтобы полностью удовлетворить
свой пытливый разум в исследовании этого производного. Так, я вижу порядок
и целесообразность в природе и мне надобно переходить к спекуляции не для
того, чтобы убедиться в их действительности, а только для того, чтобы
объяснить их и предполагать божество как их причину; и тогда, ввиду того
что заключение от действия к определенной причине, в особенности к столь
точно и столь полностью определенной причине, какую мы мыслим в боге,
всегда ненадежно и сомнительно, такое предположение может быть развито в
лучшем случае до степени самого разумного для нас, людей, мнения (5).
Потребность же чистого практического разума основана на долге - делать
нечто (высшее благо) предметом моей воли, чтобы содействовать ему всеми
моими силами; но для этого я должен допустить возможность его, стало быть и
условия этой возможности, а именно бога, свободу и бессмертие, так как
своим спекулятивным разумом я доказать их не могу, хотя и не могу
опровергнуть. Этот долг основывается, правда, на совершенно независимом от
этих последних допущений и самом по себе аподиктически достоверном законе,
а именно на моральном законе, и постольку не нуждается в какой-либо иной
поддержке теоретического мнения о внутреннем характере вещей, о скрытой
цели миропорядка или властвующего над ним правителя, чтобы полностью
обязать нас к безусловно законосообразным поступкам. Но субъективный эффект
этого закона, а именно соответствующее ему и необходимое благодаря ему
стремление содействовать практически возможному высшему благу, предполагает
по крайней мере то, что последнее возможно; в противном случае было бы
практически невозможно стремиться к объекту понятия, которое в сущности
пусто и лишено объекта. А вышеуказанные постулаты касаются только
физических или метафизических, одним словом, содержащихся в природе вещей
условий возможности высшего блага, но не ради той или другой спекулятивной
цели, а только ради практически необходимой цели, присущей воле чистого
разума, которая здесь не выбирает, а повинуется неукоснительному велению
разума; это веление имеет объективно свое основание в характере вещей,
поскольку чистый разум должен судить о них в общей форме, и основываться не
на склонности, которая ради того, чего мы желаем из одних только
субъективных оснований, отнюдь не вправе считать средства для этого
возможными или предмет [желания] - действительным. Следовательно, это
безусловно необходимая потребность и допущение ее оправдано не только как
дозволительная гипотеза, но и как постулат в практическом отношении; и если
признать, что чистый моральный закон как веление (не как правило
благоразумия) безусловно обязателен для каждого, то честный человек может,
конечно, сказать: я хочу, чтобы был бог, чтобы мое существование в этом
мире имело свое продолжение и вне природной связи в мире чистого рассудка,
чтобы, наконец, мое существование было бесконечным; я настаиваю на этом и
не позволю отнять у себя этой веры, ведь это единственный случай, где мой
интерес, поскольку я не смею в нем ничем поступиться, неизбежно определяет
мое суждение вопреки всем мудрствованиям, хотя бы я и не был в состоянии
ответить на них или противопоставить им более правдоподобные [соображения]
(6).
Да будет мне дозволено присовокупить здесь еще одно замечание, чтобы
избежать ложных толкований при применении столь необычного еще понятия, как
понятие веры, основанной на чистом практическом разуме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53