Он ещё не продумал, как именно начнёт готовить Скобелева к трагическому известию, но рассчитывал, что успеет подготовиться, ожидая, пока кончится совещание. Но доктора знали не только как основного и многоопытного врача, но и как близкого друга Михаила Дмитриевича, поэтому двери совещательной комнаты тут же перед ним и распахнулись.
– Проходите, доктор. Это ведь касается и вашей службы.
Гейфельдер вошёл и скромно присел в сторонке. У прикреплённой к стене топографической схемы стоял инженер Рутковский, докладывая обстановку. Скобелев сидел спиной к доктору, а потому и не заметил его.
– Крепость представляет собою неправильный четырехугольник, обнесённый стенами со всех сторон. Стены земляные, вышиною от двух до трех сажен, толщиною в основании до пяти, а поверху – от трех до четырех саженей. Крепость обнесена рвом по всему периметру от трех до девяти футов глубины при ширине до двенадцати футов. Местность вокруг крепости низменная, легко просматриваемая, особенно если учесть форт Денгиль-Тепе, высота которого ориентировочно до семи сажен.
– Ускоренная осада, – сказал Михаил Дмитриевич. – Солдатам зарыться в землю до двух сажен. Какие соображения будут у господ офицеров?
С этими словами он обернулся и впервые заметил доктора. Кивнул ему, улыбнулся, а Гейфельдер, припомнив рассказ Млынова, сказал вдруг:
– Южный фас форта Денгиль-Тепе весь в глубоких трещинах. По-видимому, строили второпях.
– Вы стали разбираться в особенностях фортификации, доктор? – усмехнулся Скобелев. – Приятно слышать. Откуда же у вас эти сведения?
– От капитана Млынова.
– Господа офицеры, получасовой перерыв, – тут же распорядился Михаил Дмитриевич. – Подумайте об идее ускоренной осады, когда будете перекуривать.
Дождался, пока все вышли, подсел к Гейфельдеру:
– Значит, он спасся?
– Я нашёл его в Бами, в лазарете. Однако он весьма ослабел, не исключаю возможность гангрены, а посему я распорядился немедленно отправить капитана на Кавказ.
– Что он ещё просил мне передать?
– Они интересовались количеством верблюдов. И ещё – странная фраза – Млынов убеждён, что о каком-то человеке в ярко-малиновом халате текинцы ничего не знают.
– Прекрасные сведения, – улыбнулся Скобелев. – Не припоминаете ли чего-либо ещё, доктор?
– Какая-то девочка. Кажется, её зовут Кенжегюль. Её мать спасла капитана.
– Кенжегюль, – повторил Михаил Дмитриевич, вероятно для того, чтобы запомнить. – Коли это все, то я приглашу офицеров…
– Увы, это не все, Михаил Дмитриевич, – с горечью сказал Гейфельдер. – Я привёз горестные новости.
– Горестные?
– Пришла телеграмма, Михаил Дмитриевич, – доктор нервно потёр ладони. – В ней сказано… В ней сообщается о кончине вашей матушки Ольги Николаевны.
– Кончине?.. – с какой-то удивлённой недоверчивостью переспросил Скобелев.
– Примите мои соболезнования, дорогой Михаил Дмитриевич…
– Скоропостижно? Несчастный случай?
– Подробности в телеграмме не сообщаются.
– Она же никогда ни на что не жаловалась…
В комнату начали возвращаться офицеры. Скобелев резко поднялся:
– Благодарю вас.
Прошёл к заваленному картами столу, поворошил бумаги, не поднимая головы. Сказал вдруг:
– Прощения прошу, доктор рекомендует трехдневный отпуск. Продолжим по окончанию оного.
И стремительно вышел.
3
Скобелев сразу же выехал в свой особняк под Кизыл-Арватом, взяв с собою только денщика Анджея Круковского. Анджей был сдержан и молчалив, а главное – он хорошо знал Ольгу Николаевну, и в этом молчании было некое единение. Он спрашивал только в том случае, если требовались уточнения, и без приглашения никогда не входил. Молча накрыл стол к ужину по приезде и, поклонившись, пошёл к выходу.
– Останься, – вздохнул Михаил Дмитриевич. – Матушку помянем.
– Рано, Михаил Дмитриевич, – тихо сказал Круковский. – Надо подтверждения обождать.
– Ну, так просто вместе перекусим.
Анджей сел к столу, но ни у денщика, ни у генерала не лез кусок в горло, хотя они порядком проголодались. Кое-как и кое-чем перекусили, Круковский убрал со стола и удалился, а Михаил Дмитриевич остался наедине со своими думами.
Сказать, что он любил матушку больше, чем отца, было бы и просто и неверно. Он боготворил её, равно как и она – его, и никакие параллели здесь были неуместны. Фотографию Ольги Николаевны Скобелев с собою не захватил, поскольку считал это почему-то дурной приметой, а тем вечером пожалел об этом, потому что уж очень ему хотелось увидеть её лицо. Он пытался вызвать его в своей памяти, но ничего не получалось, и он мучился, пытаясь читать и не воспринимая ни строчки даже из своего любимого Лермонтова.
Лёг он довольно поздно, боясь, что начнёт долго и напрасно вертеться в постели, призывая сон. Так оно и случилось, несмотря на то, что он порядком устал в тот день. И лишь под утро он заснул, надеясь увидеть матушку во сне. А на заре проснулся, потому что ему приснилась-таки матушка, но – в гробу. И почему-то белом…
«Не зря я место указал, куда положить меня, – с горечью подумал он. – Там теперь и ляжем, все трое. Последние Скобелевы… А она так мечтала скобелят понянчить…»
К завтраку пришёл Гродеков. Дел у него особых не было, но, беспокоясь за Скобелева, он их придумал на ходу:
– Чем войскам заниматься в ваше отсутствие, Михаил Дмитриевич? Может быть, провести ещё одну рекогносцировку?
– Не к чему, – буркнул Скобелев. – На передовой пора в землю зарываться, а в тылу… – Он на миг задумался. – В тылу железной дорогой займитесь, Николай Иванович. Сколько вёрст они освоили?
– Двадцать две с половиной.
– К январю должны проложить путь до Бами.
– У них маловато сил, Михаил Дмитриевич, для такого рывка.
– Отрядите к ним всех праздношатающихся и дайте разрешение нанять местных рабочих. Оплату казна гарантирует. И торопите их, торопите. Удивить – значит победить.
Сейчас исполнительный, точный и весьма заботливый начальник штаба раздражал Скобелева. Он ждал телеграммы с подробностями о смерти матушки, надеялся, что она вот-вот придёт и что принесёт её доктор Гейфельдер. Николай Иванович это понял, тотчас же раскланялся, и Михаил Дмитриевич вновь остался со своими думами и ожиданиями.
Гейфельдер появился уже после обеда, и по его лицу Скобелев понял, что телеграмма пришла. Спросил отрывисто:
– Какова же причина?
Доктор растерянно развёл руками:
– Трагическая, Михаил Дмитриевич.
– Что в ней?
– Ваша матушка в сопровождении директора госпиталя госпожи Смоляковой, своей служанки, офицера Петрова и унтер-офицера Иванова выехала в Румелию, имея с собою более восьми тысяч фунтов стерлингов для передачи детским приютам. Ей предлагали жандармский конвой, но она от него отказалась.
– Узнаю матушку, – невесело усмехнулся Скобелев.
– При пересечении границы с Восточной Румелией к ним присоединился поручик Николай Узатис. Было очень жарко, и он предложил Ольге Николаевне продолжить путешествие, когда спадёт жара, обещая сопровождать её. Кортеж покинул Филиппополь уже к вечеру, а в половине девятого на них из засады напали вооружённые грабители.
– Матушка погибла в перестрелке?
– Её зарубил саблей Узатис, – помолчав, тихо сказал Гейфельдер. – Убиты были все, но раненому унтеру Иванову удалось добраться до города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98