Звякнув шпорами, доложил, что генерал Ганецкий просит тотчас же прибыть к Осману-паше генерала Скобелева.
– Какого именно Скобелева? – простовато спросил Михаил Дмитриевич.
Ему вдруг по-мальчишески захотелось, чтобы отец присутствовал при этой встрече. Потому-то и прикинулся непонимающим и даже немного растерянным. И – угадал.
– Обоих, ваши превосходительства! – не задумываясь, гаркнул корнет, поскольку не получил от Струкова ясных указаний.
Оба Скобелева прискакали к шоссейной караулке, когда разоружение уже закончилось. Турецкие офицеры строили угрюмых, подчинившихся своей участи аскеров под наблюдением русских конвойных команд. Ганецкий уехал с докладом к главнокомандующему, и всем распоряжался Струков. Он радостно приветствовал Михаила Дмитриевича, с некоторым удивлением – его отца, и приказал Нешед-бею доложить об их прибытии Осману-паше.
– Он вас представит, а меня извините, ваши превосходительства. Дел по горло.
– Аскеров накормить надо, Александр Петрович, – сказал Михаил Дмитриевич.
– Хлеб вот-вот подвезут, я распорядился. А с мясом до утра обождать придётся.
Вернулся Нешед-бей и с поклоном пригласил генералов в караулку. Оба Скобелева последовали за ним; в первой комнате уже не было офицеров, а размещались тяжело раненные: здесь работал Хасиб-бей и двое русских врачей. Адъютант распахнул дверь во вторую комнату, и генералы вошли в неё.
Осман-паша сидел на прежнем месте, но встал с помощью подскочившего адъютанта. С недоумением посмотрев на седого генерала, сначала почтительно поклонился ему, а затем протянул руку Скобелеву-младшему и что-то сказал, улыбнувшись.
– Его превосходительство говорит, что пожимает сейчас руку будущему русскому фельдмаршалу, – перевёл Нешед-бей.
– Передайте паше, что я искренне завидую ему. Он оказал своей родине неоценимую услугу.
Когда адъютант перевёл, Скобелев представил отца. Осман-паша ещё раз почтительно поклонился, но продолжал смотреть только на молодого генерала.
– Судьбе угодно было, чтобы я отдал свою саблю генералу Ганецкому, но было бы куда справедливее, если бы я вручил её вам, Ак-паша, – наконец сказал он. – Вы дважды заставили меня подумать о поражении, а значит, и дважды победили, – он вежливо улыбнулся старику. – Я с почтительнейшим удовольствием поздравляю вас, генерал, с великим сыном.
– Ничего, – невпопад ответил Дмитрий Иванович, растерянно погладив усы. – Пил бы поменьше, так и вовсе цены бы ему не было.
Неизвестно, как перевёл эту фразу Нешед-бей, но Осман-паша тихо рассмеялся.
– Кровный скакун спотыкается чаще рабочей лошади.
Скобелева резанула эта покровительственная похвала. Он был военным не просто по призванию, а по особому складу души, где все, все решительно подчинялось восторженному азарту боя, ослепительной уверенности в победе и убеждённости в своей правоте. Он всегда уважал противника, кто бы им ни был, но при этом внутренне требовал и ответного уважения. Не к себе – для этого он был достаточно самоуверен, – а к делу, которому служил.
– Подобный афоризм я могу адресовать и вашему превосходительству.
Осман-паша продолжал улыбаться, но из этой улыбки уже уходила искренняя теплота.
– После Третьего штурма Плевны с поля боя выбрался солдат. Я навестил его в лазарете, и он рассказал, как на его глазах добивали моих раненых, паша.
– Война жестока. Кроме того, это делали башибузуки.
– Это были ваши воины, Осман-паша, – отчеканил Скобелев. – Вам известно, что у нас действуют лазареты для пленных? Вам известно, что мои солдаты под огнём вытаскивали раненых аскеров, которых вы бросили на верную гибель?
– Мне известно, что вы оказываете помощь раненому противнику, но аскер этого не знает и не узнает никогда, – сухо сказал Осман. – Аскер знает одно: с ним поступят так, как поступает он. И чтобы он не сбежал в ваши лазареты, я вынужден закрывать глаза на его жестокость. Это – закон войны, генерал.
– Это нарушение законов войны, паша. Вы не уверены в своих солдатах, а потому и повязываете их страхом за совершенные преступления. Вам не кажется, что вы заменили солдатскую честь круговой порукой бандитов?
– Мне кажется, что вы – последний генерал в истории, который ещё верит в эту самую честь.
Вошёл Струков, сообщивший, что по повелению великого князя Осман-паша должен отбыть в Плевну и что личный экипаж паши уже подан. Турецкие офицеры на руках вынесли раненого командующего и усадили в экипаж, запряжённый парой в английских шорах. Хасиб-бей устроился напротив паши, Струков верхом ехал сбоку, а сзади двигался конвой улан и турецкая свита паши.
– Генералам и в плену ни жарко ни холодно, – вздохнул старший Скобелев, когда кортеж скрылся вдали. – Тебя, поди, тоже на руках носить будут, коли в плен угодишь?
– Нет уж, ваше превосходительство, я всегда застрелиться успею, – неожиданно зло отрезал сын.
4
Через неделю ровно в двенадцать дня наступившую тишину вновь нарушил грохот канонады: русская артиллерия салютовала въезду Александра II в Плевну. В одном из лучших болгарских домов был сервирован завтрак для императора, особ царской фамилии, румынского князя Карла и некоторых приближённых. Во дворе были накрыты столы для офицеров свиты, за которыми ухаживали болгарские девушки в праздничных нарядах.
В доме едва успели поднять бокалы за здоровье императора, как за окнами раздался шум: пленный турецкий полководец шёл к дому, опираясь на Хасиб-бея. Русские и румынские офицеры встали. Осман молча пересёк двор и сразу же был введён в праздничную залу. Низко поклонившись, Осман-паша остановился у порога.
– Что вас побудило прорываться? – спросил Александр после весьма продолжительного молчания.
– Долг, Ваше Величество.
– Отдаю полную дань уважения вашей твёрдости в исполнении священного для всех долга служения своей родине, – напыщенно сказал Государь. – Знали ли вы о полном окружении Плевны?
– Я не знал подробностей, Государь; но даже если бы я знал их, я бы все равно поступил так, как поступил.
– На что же вы рассчитывали?
– Полководец всегда рассчитывает на удар там, где его не ждут, Государь. В данном случае я надеялся, что генерал Ганецкий примет мою демонстрацию за направление решающей атаки.
– В знак уважения к вашей личной храбрости я возвращаю вам вашу саблю.
– Благодарю, Ваше Величество, – паша склонился в глубоком поклоне.
В то время как происходила эта театральная церемония, Дмитрий Иванович Скобелев прискакал к сыну. Оба генерала были молчаливо обойдены приглашением к царскому завтраку; но старику стало известно, что сын утром испросил аудиенцию и был принят императором.
– Унижался? – загремел Дмитрий Иванович, едва переступив порог. – Сапоги царские лизал, а что вылизал? Вот что! – он повертел фигой перед надушённой и любовно расчёсанной бородой сына. – Тебе сам Османка руку тряс, а хрен вам вместо праздничка, хрен с редькой, ваше превосходительство!
– Хрен с редькой – тоже неплохая закуска, – улыбнулся Михаил Дмитриевич.
Он был в мундире при всех регалиях и вместе с парадно одетым Млыновым деятельно накрывал на стол. Столь же парадный Куропаткин молча поклонился разгневанному генералу.
– Празднуешь? – презрительно отметил Дмитрий Иванович. – Унижение водкой заливаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98